– Но меня не заберут обратно, правда? – торопливо спросил Отто, открывая глаза.
– Нет, – мягко сказал аббат, – не раньше, чем ты исцелишься телом и будешь готов и захочешь уйти.
Прошло три с лишним месяца, и к Отто вернулось здоровье, и теперь в сопровождении Одноглазого Ганса и тех немногих, кто остался верным барону Конраду до последних горьких дней, он ехал в причудливый старый город Нюрнберг. Там находился император Рудольф в ожидании короля Богемии Оттокара, который должен был приехать по вызову императора и держать ответ перед имперским советом. Отто ехал ко двору.
Миновав городские ворота, Отто стал разглядывать высокие дома с нависающими фронтонами, подобных которым он никогда раньше не видел, он удивленно смотрел на то, как тесно они стоят вдоль улицы. Но больше всего он поражался количеству людей, которые ходили взад-вперед, в спешке толкая друг друга, и лавкам торговцев со смотревшими на улицу витринами, в которых виднелись чудесные товары: доспехи у кузнецов, сверкающие украшения у ювелиров и богатые ткани из шелка и атласа у купцов. Маленький Отто никогда в жизни не видел ничего более богатого и роскошного, потому что раньше не бывал в городе.
– Ой! Взгляните, – воскликнул он, – на эту прекрасную даму! Посмотрите, святой отец! Вряд ли жена императора красивее этой дамы.
Аббат улыбнулся.
– Нет, Отто, – сказал он, – это всего лишь жена или дочь бюргера, дамы при дворе императора гораздо величественнее.
– Неужели! – сказал Отто и в удивлении замолчал.
И вот наконец настал знаменательный момент, когда маленький Отто собственными глазами должен был увидеть Великого императора, который правил всеми могущественными королевствами Германии и Австрии, Италии и Чехии, а также другими королевствами, княжествами и государствами. Его сердце билось так сильно, что он не мог произнести ни слова, когда добрый аббат, державший его за руку, остановился на мгновение у дверного проема, чтобы прошептать ему на ухо какие-то последние наставления. Затем они вошли в императорские покои.
Это был длинный зал с каменным полом. Пол покрыт богатыми коврами, а стены увешаны ткаными гобеленами, изображавшими рыцарей и дам в зеленых садах и королей с войском в сражениях. Длинный ряд высоких застекленных окон тянулся по всему залу, заливая его мягким светом осеннего дня. В дальнем конце зала, вдалеке, у большого резного камина, в котором догорал огонь, стояла группа вельмож в великолепных одеждах из бархата и шелка, со сверкающими золотыми цепями на шеях.
Один человек стоял отдельно. Его руки были сцеплены за спиной, а взгляд задумчиво устремлен в пол. Он был одет в простую серую мантию без украшений, талию его охватывал обыкновенный кожаный пояс, с которого свисал меч с костяной рукоятью в коричневых кожаных ножнах. Породистый охотничий пес лежал рядом с ним, свернувшись калачиком на полу, греясь в благодатном тепле.
Когда отец настоятель и Отто приблизились, человек поднял голову и посмотрел на них. Отто увидел простое, некрасивое лицо с морщинистым лбом и большим ртом с опущенными уголками. Это было лицо хорошего, честного бюргера, обремененного заботами о процветании своей торговли.
«Кто это может быть, – подумал Отто, – и почему этот бедняга стоит там среди таких знатных людей?»
Но аббат направился прямо к этому человеку и опустился на колени на пол, и изумленный Отто последовал его примеру. Это был Великий император Рудольф.
– Кто у нас здесь? – спросил император и склонил голову к аббату и мальчику.
– Сир, – сказал аббат Отто, – мы смиренно обращались к вам с прошением от имени вашего покойного вассала, барона Конрада Вельфа из Дракенхаузена, о справедливости для его сына, барона Отто, которого, сир, как вы видите сами, жестоко изувечил барон Генрих Родербургский из Труц-Дракена. Более того, у него отняли земли, сожгли его замок, а его домочадцев взяли в плен.
Император нахмурился так, что косматые брови почти скрыли проницательный блеск серых глаз.
– Да, – сказал он, – я действительно помню об этой петиции и рассмотрел ее как при закрытых дверях, так и на совете. – Он повернулся к группе слушающих вельмож. Посмотрите, – сказал он, – на этого маленького ребенка, искалеченного бесчеловечными и жестокими злодеями-грабителями. Клянусь Небесами! Я положу конец их беззаконному грабежу, даже если мне придется предать огню и мечу каждый замок с севера до юга. – Затем, снова повернувшись к Отто, он сказал: – Бедное дитя, справедливость по отношению к тебе будет восстановлена, и, насколько возможно, эти жестокие Родербурги выплатят тебе все за то, что ты потерял; и пока возмещение не будет выплачено, семья человека, совершившего это деяние, будет считаться поручителем.
– Кто у нас здесь?
Отто посмотрел в доброе морщинистое лицо над собой.
– Нет, господин император, – сказал он в своей удивительной спокойной манере, – в семье остались только двое – мать и дочь, и я обещал жениться на девочке, когда мы с ней достаточно подрастем; так что, если вы позволите, я не хотел бы, чтобы с ней случилось что-нибудь плохое.
Император долго смотрел на коленопреклоненного мальчика и наконец издал короткий сухой смешок.
– Пусть будет так, – сказал он, – твой план не лишен мудрости. Может быть, все к лучшему, что дело закончилось так мирно. Поместья Родербургов будут находиться в доверительном управлении для тебя до тех пор, пока ты не достигнешь совершеннолетия; в остальном все будет так, как ты предложил, маленькая девочка будет взята под опеку под нашим собственным присмотром. А что касается тебя – ты хочешь, чтобы я взял тебя под свою опеку вместо твоего умершего отца?
– Да, – просто сказал Отто, – я согласен, потому что мне кажется, что вы хороший человек.
Вельможи, стоявшие рядом, улыбнулись словам мальчика. Что касается императора, то он откровенно рассмеялся.
– Благодарю вас, господин барон, – сказал он, – во всем моем дворе нет никого, кто был бы настолько любезен со мной.
Приближается конец нашей истории.
Но, возможно, вам захочется узнать, что произошло потом, потому что никому не хочется оставлять нить истории, не завязав ее узелком.
Прошло восемь лет, Отто вырос при дворе императора и не расставался с ним ни в мирные времена, ни во времена сражений.
Но сам он никогда не обнажал меч и не наносил ударов, потому что его правая кисть была из чистого серебра, и твердые, холодные пальцы никогда не сжимались. Люди так и называли его – Отто Серебряная Рука. Но, возможно, была и другая причина, почему ему дали это имя, – за чистую, простую мудрость, которой научили его старые монахи Белого Креста на Холме, и которую он не утратил, несмотря даже на все почести, которыми император одаривал своего любимца. И по мере того как Отто становился старше, к его словам стали прислушиваться и члены совета и даже сам император.
А теперь – самый конец.
Отто смущенно стоял в дверях комнаты в императорском замке, колеблясь, прежде чем войти, хотя внутри его не ждало ничего ужасного, только девушка, чье сердце трепетало еще сильнее, чем его. Бедная маленькая Паулина, которую он не видел с того последнего дня в темной камере в Труц-Дракене.
Наконец он отодвинул портьеру и вошел в комнату.
Она сидела на скамейке у окна и смотрела на него большими темными глазами.
Отто остановился в замешательстве, потому что в его памяти оставалась маленькая девочка, какой он ее видел в последний раз, и, увидев прекрасную девушку с красивыми темными глазами, он растерялся.
Она же увидела высокого стройного юношу с вьющимися золотистыми волосами, одна кисть у него была белой и нежной, а другая из чистого серебра.
Он подошел к ней, взял ее руку и поднес к губам, а все, что она могла сделать, это смотреть на героя, о котором она так много слышала, на любимца императора, мудрого молодого Отто Серебряная Рука.
Он взял ее руку и поднес к губам
Послесловие
Дракенхаузен был восстановлен из развалин, ведь стены оставались такими же крепкими, как раньше. Теперь замок больше не был логовом барона-разбойника, а под щитом над большими воротами был вырезан новый девиз Вельфов, девиз, который дал им сам император Рудольф:
«Manus argentea quam manus ferrea melior est»[3].
Приключения Джека Баллистера
Предисловие
Одной из наиболее серьезных проблем, с которыми сталкивались плантации Вирджинии в ранние колониальные времена, была необходимость иметь достаточное количество рабочих рук для обработки почвы и выращивания табака, предназначавшегося для английского рынка.
Некоторые плантаторы в Вирджинии владели тысячами акров богатейшей в мире земли, пригодной для выращивания табака – огромными участками девственной территории, где бесценный суглинок был открыт дождю, воздуху и теплому небу; щедро плодородный суглинок, только и ждущий обработки, чтобы превратиться в огромные табачные состояния для блестящих владельцев. Все, что требовалось, – это человеческий труд, чтобы копать землю, сажать, рыхлить, выращивать и готовить табак для продажи, ведь не было и сотой доли необходимых рабочих рук, чтобы возделать ожидающую почву, готовую в любое время принести тысячи бочек табака, и вопрос заключался в том, где и как можно было получить рабочую силу.
Самым простым и быстрым решением вопроса, по-видимому, был ввоз рабов-негров из Африки.
Введение рабского труда началось с первых дней существования этих провинций. Сотни кораблей перевозили через океан африканских негров, которых отправляли копать и рыхлить землю на табачных полях, а работорговля между западным побережьем Африки и Северной и Южной Америкой стала регулярной.
Но оказалось, что привезенные африканские рабы годились только для выполнения самой простой и грубой работы. Это были бедные, невежественные дикари. И пока их не отправили на плантац