– Я не разбираюсь в этом, – сказал Джек, – но я верю тебе, что это хорошая лодка.
– Отлично! – сказал Дэн. – Сегодня это лучшая лодка в Саутгемптоне, и, к тому же дешевле грязи у тебя под ногами. Тебе лучше купить ее, потому что другого такого шанса у тебя в жизни не будет.
Джек покачал головой.
– Я не сомневаюсь, что это хорошая лодка, Дэн, – сказал он, – но как купить лодку не имея денег? У меня их нет, и взять неоткуда.
– Ну, – сказал Дэн, – конечно, это очень плохо. – И, немного помолчав, продолжил: – Вот что я тебе скажу: пойдем со мной, и я покатаю тебя на ней, тогда ты сам увидишь, до чего она хороша.
– Я пойду с тобой, – сказал Джек, – но я не могу ее купить. Жаль, но не могу.
Потом они вместе отправились в мастерскую, где Дэн держал лодку.
Джек помог Дэну поставить мачту. Затем они вывели лодку. Когда парус наполнился, Дэн положил руль к ветру, направив лодку под корму барка, стоявшего на якоре на небольшом расстоянии от берега. Вахтенный на палубе, подвыпивший матрос, шея у которого была обмотана шерстяным чулком, стоял, глядя поверх кормы барка и вниз на них, когда они проплывали мимо. Джек посмотрел на возвышающуюся над ним громаду. Название барка – «Пророк Илия» – было написано большими жирными буквами поперек кормы. На одной стороне была изображена голова пророка с длинной бородой. Под кормой судна слышался шум воды. Затем они вышли в широкую, сверкающую гавань, теплый воздух мягко обдувал их.
– Посмотри, как она идет по ветру, – сказал Дэн Уильямсон. – Я уверен, что мог бы пойти прямо против ветра, если бы захотел. Вот что, Джек, у тебя не будет другого такого шанса получить, что ты хочешь.
– Может, не будет, а может, будет, – сказал Джек. – Все равно я ее не куплю, потому что у меня нет денег.
– Нет денег! – сказал Дэн. – Да если бы у меня было столько денег, сколько принадлежит тебе, я бы бросил строить лодки и прожил бы джентльменом всю жизнь. Почему бы тебе не пойти и не попросить прямо и честно у твоего дяди Типтона восемнадцать фунтов? Ведь деньги твои собственные, а не его. Почему бы тебе не попросить его?
– Попросить его? – спросил Джек. – И что это даст? Просьбы бесполезны. Деньги, конечно, мои, но я не могу взять из них ни пенни, пока не достигну совершеннолетия.
– В любом случае, не повредит спросить его, – сказал Дэн. – Возьми румпель, и посмотри сам, как она идет.
Джек взялся за румпель, и некоторое время они плыли молча. Потом Дэн снова заговорил.
– Знаешь, Джек, на твоем месте я бы пошел прямо к мастеру Бертону, и спросил бы его об этом. Что ты говорил как-то вечером в «Золотой рыбке»? Разве ты не сказал, что он велел тебе прийти к нему, если тебе понадобится что-нибудь, чего твой дядя Типтон тебе не позволит, и что он сказал, что твой другой дядя, лорд, даст тебе это? Ну, тогда почему бы тебе не пойти к нему и не попросить восемнадцать или двадцать фунтов? Ведь то, что ты сказал, было правдой?
– Ну, да, правдой, если уж на то пошло, – сказал Джек.
– Вот видишь, – кивнул Дэн.
Джек немного помолчал, потом добавил:
– Вот что я тебе скажу, Дэн, может быть, ты не поверишь, но это правда. Я сегодня же пойду к мастеру Бертону и спрошу его насчет того, о чем ты говоришь.
Однако на самом деле он не питал никакой надежды на то, что сможет получить от своего дяди Езекии двадцать фунтов.
Сойдя на берег, он сразу же направился прямо к дому маленького адвоката.
Маленький человечек был в своем кабинете – душном маленьком логове, пахнущем затхлым табачным дымом и уставленном пыльными ящиками с потертыми книгами в желтых переплетах и жестяными коробками.
Адвокат сидел посреди окружавшего его беспорядка, как маленькая серая мышка. У него были черные глаза-бусинки, длинный нос и худое, обветренное лицо.
Он слушал, помаргивая маленькими черными глазками, как Джек излагал свое дело.
– Что касается вашего состояния, мастер Джек, должен сказать вам прямо, что оно с таким же успехом могло бы быть заперто на церковной колокольне, хотя могло бы сейчас принести вам пользу. Оно под замком по завещанию вашего отца, крепко и прочно, словно в шкатулке, и ваш дядя хранит его для вас.
– Значит, я не могу получить совсем ничего из моих денег? – спросил Джек.
– Ну, нет, я этого не говорю, – сказал маленький адвокат. – Это может оказаться трудным делом, и все же, в конце концов, я сумею получить их для вас. Я скажу вам, что делать, мастер Джек. Идите к своему дяде и попросите прямо и ясно, сколько вам нужно. Сколько вы хотели получить?
– Ну, скажем, двадцать фунтов, – сказал Джек.
– Тогда напрямую попросите у него двадцать фунтов, а если он откажет, возвращайтесь ко мне, и я посмотрю, что смогу для вас сделать. Сэр Генри просил меня слегка присматривать за вами, я так и сделаю.
Глава IIIДжек и его дядя
Джек, следуя совету адвоката, решил в тот же вечер попросить деньги у дяди, но когда дошло до дела, оказалось, что это очень трудно. Они сидели вместе за скромным ужином, и полное незнание старым скрягой того, что Джек собирался сказать, делало это почти невозможным. Наконец он внезапно заговорил.
– Дядя Езекия, – сказал он.
Старик резко поднял голову, словно испугавшись звука голоса Джека. Он не произнес ни слова, но сидел, глядя на Джека, как бы приглашая его продолжать.
– Дядя Езекия, – повторил Джек. Он не знал, какими словами сформулировать то, что нужно сказать, но продолжил: – Я хочу… поговорить с вами о деле.
– Ну! – сказал старик. – О деле! Деле! А что ты имеешь в виду… под делом?
– Мне нужны, – сказал Джек, – деньги, чтобы кое-что купить. Сегодня я ходил к мастеру Бертону, и он сказал, что мне лучше прийти к вам и попросить вас об этом. – Постепенно Джек становился смелее, привыкая к звуку собственного голоса. – У Дэна Уильямсона есть лодка на продажу, – продолжил он. – Он хочет за нее восемнадцать фунтов, и если бы у меня было двадцать фунтов, этого было бы как раз достаточно, чтобы снарядить ее так, как я хотел бы. Я пошел и поговорил с мастером Бертоном, и он сказал, что мне лучше прийти к вам и попросить у вас денег.
Старик тупо уставился на Джека, его худая челюсть отвисла от безмолвного удивления.
– Как? Что все это значит? – спросил он, наконец обретя дар речи. – Двадцать фунтов! Думаю, ты с ума сошел. Двадцать фунтов! Какое дело Роджеру Бертону до того, дам ли я тебе двадцать фунтов, хотелось бы мне знать? Ты не получишь ни фартинга, я тебе скажу. Мастер Бертон, в самом деле! Какое ему до этого дело?
Некоторое время он сидел, глядя на Джека, а затем медленно возобновил прерванный ужин.
Откинувшись на спинку стула, засунув руки в карманы брюк, Джек смотрел через стол на своего дядю. Его сердце переполняло чувство разочарования и гнева. Он и не ожидал многого, но теперь, когда дядя отказал ему, разочарование было очень горьким. Он наблюдал за дядей, пока тот молча продолжал есть.
– Хорошо, – сказал он наконец, – тогда я знаю, что мне делать. Я вернусь к мастеру Бертону. Он сказал, что, если вы откажете, мне надо будет вернуться к нему. Он говорил, что сэр Генри Баллистер писал ему обо мне, спрашивая, как вы обращаетесь со мной и что вы для меня делаете, и еще он сказал, что если вы не дадите мне то, о чем я прошу, я должен вернуться к нему, и он напишет сэру Генри об этом, и тот посмотрит, нельзя ли что-нибудь для меня сделать.
Старый Езекия снова поднял глаза.
– Сэр Генри Баллистер? – спросил он. – О чем он писал Роджеру Бертону, хотел бы я знать! Какое он имеет к этому отношение? Ведь не он твой опекун, не так ли? Я твой опекун и хранитель твоих денег. Что касается сэра Генри Баллистера, то он имеет к этому не больше отношения, чем человек на Луне.
Затем он снова принялся за еду, и снова Джек сидел, молча наблюдая за ним. Через некоторое время Езекия закончил свой ужин, гоняя жирную подливку по тарелке острием ножа. Затем отложил нож и вилку, отодвинул тарелку и встал из-за стола.
– Очень хорошо, – сказал Джек, прерывая молчание, – мы разберемся с этим делом. Я скажу вам, что собираюсь сделать. Я сам напишу сэру Генри Баллистеру и расскажу, как вы со мной обращаетесь. Вы не даете мне ни фартинга на расходы, а что касается того, что я ваша плоть и кровь – что ж, я с таким же успехом мог бы быть собакой в этом доме, как и вашим родственником. Вы храните все мои деньги и пользуетесь ими как своими собственными, и при этом не говорите мне и шести слов за месяц. – Джек был несколько удивлен собственной смелостью. Но теперь ему уже казалось легче высказать все, что было у него на уме. – Я не позволю ни вам, ни кому другому обращаться со мной, как с собакой, – сказал он.
– Да я ведь разговариваю с тобой, – сказал Езекия, останавливаясь в дверях. – Что ты хочешь, чтобы я тебе сказал? – добавил он. – Разве я не даю тебе все, что ты хочешь из еды и питья и не беру с тебя за это ни фартинга? Чего еще ты хочешь? Ты самый неблагодарный племянник, какой только может быть, раз так со мной разговариваешь.
Затем он вышел за дверь и пошел по темному коридору, и было слышно, как он вошел в кабинет и закрыл за собой дверь. Джек снова принялся за свой ужин. Ему было очень горько, и он очень сердился на старика.
Поэтому он долго сидел и ел в тишине, нарушаемой только Деборой, которая время от времени гремела на кухне кастрюлями и сковородками. Вдруг Джек услышал, как снова открылась дверь кабинета, и звук шагов дяди, возвращающегося по коридору. Он подошел к двери, и стало слышно, как его пальцы нащупывают в темноте защелку, а затем резкий щелчок, когда она была поднята. Дверь открылась, и вошел старик. Он постоял немного, а затем направился к столу, за которым сидел Джек. Встал, опершись обеими руками о стол. Джек не знал точно, чего ждать. Он отпрянул, потому что первая мысль, пришедшая ему в голову, была о том, что старик хочет наброситься на него.
– Послушай, Джеки, – сказал наконец старый Езекия, – я подумал о тех двадцати фунтах, про которые ты говорил. Что ж, Джеки, ты получишь эти двадцать фунтов, получишь.