Раздался громкий всплеск – люди прыгали за борт, – а затем, почти мгновенно, крик: «Пощады! Пощады!» Лейтенант подбежал к борту судна. Все было так, как он и думал: абордажные крючья пиратского шлюпа отцепились, и его отнесло течением. Несколько пиратов, оставшихся на борту шхуны, спрыгнули в воду и теперь, вздымая руки кричали:
– Пощадите! Пощадите! Не стреляйте! Пощады!
И бой был окончен.
Лейтенант посмотрел на свою кисть и увидел, что на тыльной стороне ее была большая рана от сабли, а рука и рукав рубашки были мокрыми от крови. Он пошел на корму, придерживая запястье раненой руки. Боцман все еще стоял у штурвала.
– Черт возьми! – сказал лейтенант с нервным, дрогнувшим смехом. – Я и не знал, что у злодеев такой боевой дух.
Его израненный и разбитый шлюп на всех парусах снова приближался к нему, пираты сдались, бой был окончен.
Глава XLVIIНовая жизнь
Удивительно, с какой легкостью юность принимает перемены в своей жизни и приспосабливается к ним.
В течение месяца, пока адвокат Бертон оставался в Мальборо перед возвращением в Англию, это место стало для Джека больше домом, чем любое другое место, в котором он когда-либо жил. За удивительно короткое время возникло ощущение давнего знакомства с просторными залами и коридорами, книгами, картинами, прекрасной крепкой массивной мебелью, атмосферой свободной непринужденности и такого же знакомства с внешним окружением – неухоженной травянистой лужайкой, садом и конюшней. Без сомнения, неизменная доброта этих милых людей больше, чем что-либо другое, располагала Джека ко всему этому, вызывая то особое ощущение дома, которое всегда впоследствии всплывало в его памяти при воспоминании о Мальборо. Никто, даже его дядя сэр Генри в последующие несколько лет, казалось, не занимал то особое место в его сердце, которое занимал полковник Паркер с его несколько напыщенной добротой, никто не занимал место мадам Паркер с ее суетливым, иногда утомительным вниманием.
Прошло много времени, прежде чем Нелли Паркер совершенно восстановилась. В некоторые дни она казалась почти прежней, затем наступали периоды раздражения и апатии, которые иногда было очень трудно выносить. Маленький доктор приходил к ней каждый день, иногда оставался на ужин и возвращался домой звездной ночью. У них с Джеком завязалась большая дружба, и в памяти юноши осталось много мелких событий того приятного времени, в котором этот пузатый человечек был основной фигурой.
Одним из таких воспоминаний было то, как доктор застал мисс Нелли Паркер и Джека, когда они возвращались с прогулки верхом в Болингвуд – усадьбу мистера Бэмфилда Оливера. Она отправилась навестить юных леди, и Джек по ее просьбе неохотно последовал за ней. В такие моменты он всегда чувствовал свою неловкость и юношескую неуклюжесть, он стеснялся говорить о себе и отвечать на бесконечно повторяющиеся вопросы о своих приключениях. Заслышав стук копыт их лошадей доктор и мадам Паркер появились в дверях, и когда Джек спешился и помог Нелли Паркер спуститься с лошади у конюшни, доктор крикнул:
– Ну что, мой юный пират, значит, ты снова вернулся? Ну, вот! Мы как раз обсуждали, не сбежал ли ты снова с нашей юной леди, причем навсегда.
Он инстинктивно пригнулся, одновременно нанеся удар саблей вверх
Другим подобным воспоминанием о его присутствии было то, как однажды он неожиданно появился на лужайке, где собралась компания, и пощупал ее пульс прямо на глазах у всех.
Такие глупые маленькие фрагменты воспоминаний, как правило, влекут за собой какие-то смутные цепочки ассоциаций, из-за чего надолго остаются в памяти.
По какой-то такой неуловимой причине все мелкие обстоятельства одного ничем не примечательного воскресного утра стали сокровенной частью жизни Джека. В тот день он поехал в приходскую церковь вместе с семьей Паркеров в большой карете. Накануне шел дождь, но в тот день воздух был полон теплого, сочного осеннего солнечного света, который падал через окна кареты на колени полковника Паркера и на его собственные колени, приятно согревая ноги. Дорога была покрыта липкой грязью, и четверка лошадей с усилием тащила огромную раскачивающуюся карету по глубоким колеям. Нелли Паркер и ее мать сидели напротив, молодая девушка, совершенно не замечая его пристального взгляда, разглаживала ленточки-закладки своего молитвенника, – обычные мелочи, по какой-то причине так глубоко проникшие в его сознание, что память всегда возвращалась к ним, точно воспроизводя детали. Церковь была вымощена кирпичом, и он даже помнил, что в то утро было очень холодно и сыро, и как только он пошевелил пальцами ног в башмаках, обнаружил, что они онемели и стали холодными как лед.
Когда проповедь закончилась, дамы и господа некоторое время стояли группами на церковном дворе, залитом желтым солнечным светом, который казался очень мягким и теплым после холодного и влажного внутреннего интерьера. Большая часть дам собралась в группу поболтать. Трое или четверо джентльменов стояли рядом с ними, время от времени вставляли словечко, иногда смеялись. Полковник Паркер, мистер Бэмфилд Оливер и мистер Картрайт стояли вместе, обсуждая табак, и с того места, где он стоял, было слышно монолог мистера Оливера, который звучал примерно так:
– Я не могу понять, – тут он предложил другим джентльменам понюшку табаку из прекрасной серебряной табакерки с позолотой, – я не могу понять, это был самый хороший табак, какой я когда-либо поставлял, и если с ним что-то не так, как жалуется Свит, бочки, должно быть, были вскрыты при переноске. Я уверен, что это не ошибка Джаркинса, потому что он лучший упаковщик, который у меня есть. – И так далее, и тому подобное.
Все это время Джек оставался возле Нелли Паркер, держа в руке ее молитвенник. Он увидел, что немного поодаль Гарри Оливер и две его сестры разговаривают с миссис Картрайт. Он знал одну из молодых леди; другая, которая некоторое время отсутствовала дома, была ему пока незнакома. Он почувствовал, что она пристально смотрит на него, и вскоре увидел, как она что-то шепчет своему брату. Он старался казаться безразличным, но в то же время предчувствовал, что она говорила со своим братом о нем и его приключениях. Внезапно Гарри Оливер расхохотался.
– Что ж, мастер Джек, – воскликнул он, – вот еще одна молодая леди отдала вам свое сердце и считает вас героем. Слава о ваших пиратских приключениях, похоже, дошла до Бермудских островов.
Бархатистые щеки молодой леди, смуглые, как у ее брата, окрасились густым румянцем, и она резко отвернулась. Джек почувствовал, что краснеет от сочувствия, а Нелли Паркер, глядя на него, разразилась смехом.
Другое воскресенье, когда в Мальборо впервые было получено известие о схватке при Окракоке и смерти Черной Бороды, имело, возможно, больше оснований для того, чтобы удержаться в его сознании, чем этот малозначимый фрагмент.
Нелли Паркер ушла в свою комнату после обеда, и дом казался необычайно пустым без ее присутствия. Джек сидел в библиотеке и читал. Время от времени слова сами собой складывались в мысли, но в течение долгих промежутков времени он читал, не понимая, что читает, он думал о ней. Солнечный свет проникал через широко открытые окна и лежал большими квадратами на полу, и медь гвоздей в кресле, диване и подставке для дров, ловя свет, сияла, как звезды, и комната была полна чистого сияния. В огромном камине потрескивая, полыхал огонь, а на столе стояло блюдо с яблоками.
Вдруг он услышал, как внезапно открылась дверь и зашелестело платье. Он мгновенно понял, кто это вошел – он чувствовал это каждой клеточкой, но не поднимал глаз. Затем он услышал, как она ходит по комнате.
– Что ты читаешь? – сказала она, наконец.
Джек взглянул на верхнюю часть страницы.
– «Комус» Мильтона, – ответил он.
– А, «Комус»! – повторила она. – Я вот только вчера папе читала.
Говоря это, она подошла и встала за его стулом, склонившись над ним и глядя в книгу в его руке, читая ее вместе с ним. Он чувствовал ее близость, казалось, каждый его нерв трепетал. Ее дыхание овевало его щеку, и платье касалось его плеча. Его сердце забилось сильнее, а дыхание стало чаще, но он по-прежнему не поднимал глаз. Она долго стояла позади него, совсем близко. Он почти слышал биение ее юного сердца, и ему казалось, что она, должно быть, ощущает какое-то мягкое эхо его собственной страсти. Внезапно она толкнула его локтем, выбив книгу у него из рук, а затем рассмеялась. Когда Джек наклонился, чтобы поднять книгу, в коридоре снаружи послышался чей-то голос. Это был Гарри Оливер, и она вспорхнула с того места, где стояла, мгновенно подлетела к стоявшему в отдалении стулу и уселась на него, моментально став серьезной.
В комнату вошел Гарри Оливер, и вскоре они с ней разговаривали и смеялись вместе, и весь тот мучительный восторг, недавно охвативший Джека, растаял в его сердце, растворился и исчез.
Эта страстная, невинная радость ранней любви! Как она наполняет все эти мелкие, мимолетные, нелепые события до краев своим трепетным золотым счастьем, своими пылкими муками глубокого восторга!
Вскоре после этого полковник Паркер позвал Джека в свой кабинет и вложил ему в руку пачку бумаг, сказав, что их только что прислали из Джеймстауна, и что они от лейтенанта Мейнарда, и что в Окракоке произошла стычка с пиратами, и что Черная Борода был убит.
– Что? – воскликнул Джек. – Черная Борода мертв? – А потом снова, через мгновение: – Черная Борода мертв!
Ему казалось невероятным, что такое может быть, он не мог этого осознать.
К письму прилагался список убитых и раненых, и Джек перечитал его, имя за именем – он знал почти всех.
– Как! – воскликнул он. – И Мортон тоже мертв, и Миллер, квартирмейстер, и Робертс, и Гиббонс… Да ведь это все командиры Черной Бороды, кроме Хэндса, которому повредили ногу в Бате.
– Мейнард говорит, что в Бате был хромой человек, которого они арестовали и привезли с собой.
– Тогда это, должно быть, Хэндс, – сказал Джек. – Тот, в кого Черная Борода выстрелил ради забавы, когда я был у них.