Вскоре бричка тронулась.
— Присматривайте за Идой! — крикнула мама на прощание.
Она сидела рядом с папой на переднем сиденье. А все заднее сиденье занимал Эмиль с супницей вместо головы. Его старый синенький кепарик лежал рядом на подушке. Не ехать же ему домой без головного убора!
Вот какой он, Эмиль, обо всем подумает!
— Что приготовить на ужин? — крикнула им вдогонку Лина.
— Что хочешь, — ответила мама. — Сама сообрази, у меня голова занята другим!..
— Сварю-ка я мясную лапшу, — решила Лина.
Но в этот миг фаянсовый шар в ярких цветах качнулся над удаляющейся бричкой, и Лина с ужасом вспомнила, что супницы больше нет. Она озабоченно повернулась к маленькой Иде и Альфреду и проговорила упавшим голосом:
— Придется сегодня поужинать свининой с хлебом.
Эмиль уже несколько раз бывал в Марианнелунде. Он очень любил ехать в бричке и, мерно покачиваясь, глядеть на хутора вдоль дороги, на играющих в усадьбах ребятишек, на собак, хрипло лающих вслед, на лошадей и коров, мирно жующих траву… Но сегодня все было по-другому. Он сидел в полной темноте и не видел решительно ничего, кроме носков своих новых башмаков, да и то еще надо было изловчиться и до боли скосить глаза. Поэтому он все время спрашивал папу: "Где мы едем?.. А сейчас что проехали?.. Блинный хутор?.. А Поросячий уже виден?.."
Пусть тебя не удивляют эти названия. Эмиль дал прозвища всем хуторам. Блинным он назвал хутор потому, что однажды увидел за его оградой двух малышей, уплетавших блины, а Поросячим — другой хутор в честь очень смешного поросеночка, который как-то раз, когда они ехали мимо, потешно чесал бок о здоровенный камень.
А теперь, с дурацкой супницей на голове, он не видел решительно ничего: ни малышей, ни поросенка… Что же ему оставалось делать, как не тормошить папу: "А теперь мы где?.. А что ты видишь?.. А далеко еще до Марианнелунда?.."
В приемной доктора, когда они вошли, было полным-полно пациентов. Все ожидавшие с сочувствием посмотрели на мальчика с супницей вместо головы.
Они понимали, что произошла беда. Лишь один злой старикашка принялся хохотать и хохотал без устали, будто так уж смешно угодить головой в супницу и застрять в ней.
— Ох-ох-ох! Ах-ах-ах! — не унимался старикашка. — У тебя что, уши мерзнут?
— Нет, — ответил Эмиль. — Сейчас нет.
— Так на кой же ты нахлобучил этот горшок?
— Чтобы уши не мерзли, — нашелся Эмиль. Он хоть еще и маленький, а за словом в карман не лез.
Но тут его взяли за руку и повели в кабинет. Доктор не рассмеялся. Он только сказал:
— Здравствуй, молодец. От кого это ты спрятался?
Эмиль не видел доктора, но обернулся на голос, шаркнул, как его учили, ножкой и вежливо наклонил супницу. Раздался грохот, и супница разлетелась на две половинки. Ты спросишь почему? А вот почему: когда Эмиль учтиво наклонил голову, здороваясь с доктором, он со всего маху стукнулся супницей об угол стола. Вот и все.
— Плакали мои четыре кроны! — горестно шепнул папа на ухо маме.
Но доктор все же расслышал его слова.
— Что вы, милейший, наоборот, вы выиграли крону. Когда я вынимаю детей из супниц, я беру пять крон, а ваш молодец справился с этим делом без моей помощи.
И представьте себе, папа сразу повеселел. Он даже был благодарен Эмилю, что тот расколотил супницу и тем самым заработал крону. Он поднял половинки с пола, и они все втроем — папа, мама и Эмиль — дружно вышли из кабинета. На улице мама спросила папу:
— Ну а что мы купим на заработанную Эмилем крону?
— Ничего! — ответил папа. — Мы ее сбережем! Но мы дадим Эмилю пять эре, чтобы он положил их в свою копилку. Так будет справедливо.
У папы слова никогда не расходились с делом. Он тут же вынул кошелек, достал монетку и протянул ее Эмилю. Представляешь, как тот обрадовался!
Не теряя времени попусту, они сели в бричку и тронулись в обратный путь.
Теперь Эмиль был всем очень доволен: он опять сидел на заднем сиденье, но в кулаке у него была зажата монетка в пять эре, на голове красовалась не супница, а синенький кепарик, и глядел он на что хотел — на детей, на собак, на коров, на деревья у обочины дороги.
Если бы Эмиль был самым обыкновенным мальчиком, с ним бы в этот день уже больше ничего не случилось, но в том-то и штука, что он не был обыкновенным. Вот послушай, что он еще натворил. Чтоб не потерять монетку, он сунул ее за щеку. И в тот самый миг, когда они проезжали мимо хутора, который Эмиль прозвал Поросячьим, до папы с мамой донесся какой-то странный звук. Это Эмиль проглотил монетку.
— Ой! — воскликнул Эмиль. — До чего она быстро проскочила!
Мама Эмиля снова заволновалась:
— Дорогой, как нам вынуть из мальчика эту монету? Придется вернуться к доктору.
— Хорошо ты считаешь, нечего сказать! — проворчал папа Эмиля. — Выходит, мы заплатим доктору пять крон, чтобы добыть пять эре. Что у тебя было по арифметике, когда ты ходила в школу?
Эмиль ничуть не огорчился. Он похлопал себя по животу и сказал:
— Я теперь сам стал свиньей-копилкой. У меня в пузе пятиэровые монетки будут в такой же сохранности, как в свинке. Из нее тоже ничего не вынешь, я не раз пробовал. И кухонным ножом ковырял… Так что знаю.
Но мама не сдавалась. Она настаивала, чтобы они снова повезли Эмиля к доктору.
— Я ведь ничего не сказала, когда он съел все пуговицы от штанов, — убеждала она папу Эмиля. — Но пятиэровая монетка куда несъедобнее, это может плохо кончиться, уж поверь мне!
Она с тревогой глядела на папу Эмиля и так умоляла его повернуть лошадь и поехать в Марианнелунд, что тот в конце концов согласился. Ведь папа Эмиля тоже беспокоился за своего мальчонку.
Запыхавшись, влетели они в кабинет доктора.
— Что случилось? Вы что-нибудь здесь забыли? — удивился доктор.
— Нет, просто Эмиль проглотил пятиэровую монетку, — объяснил папа.
— Не согласитесь ли вы сделать ему небольшую операцию… Так кроны за четыре, а? Пятиэровая монетка тоже вам останется.
Но тут Эмиль ткнул папу в спину и завопил:
— Ни за что! Это моя монетка!
Доктор, конечно, и не думал отнимать ее у Эмиля. Он объяснил, что никакой операции делать не надо: монетка сама выйдет через несколько дней.
— Тебе хорошо бы съесть штук пять сдобных булочек, — продолжал доктор, — чтобы монетка не скучала в одиночестве и не поцарапала тебе желудок.
Это был очень добрый доктор, и денег за совет он тоже не взял. Папа Эмиля так и сиял. Но мама захотела тут же пойти в булочную фрекен Андерсон и купить там пять булочек для Эмиля.
— Об этом и речи быть не может, — заявил папа, — у нас дома полно булочек.
Эмиль с минутку подумал. Голова у него работала хорошо и есть ему тоже хотелось, поэтому он сказал:
— Ведь у меня в животе пятиэровая монетка. Если бы я мог ее достать, я сам купил бы себе булочек. — Он опять немного подумал и спросил:
— Скажи, папа, ты не мог бы мне одолжить пять эре на несколько дней? Ты их получишь назад, это уж как пить дать!
Папа Эмиля сдался, они пошли в булочную фрекен Андерсон, купили Эмилю пять круглых, румяных, посыпанных сахарной пудрой булочек, и он сказал, поспешно их уплетая:
— Это лучшее лекарство из всех, какие я принимал в своей жизни.
А папа Эмиля вдруг так развеселился, что совсем голову потерял.
— Мы сегодня заработали немало денег, можем кое-что себе и позволить, — заявил он и недолго думая купил на пять эре карамелек для сестренки Иды.
Заметь, что все это происходило в те далекие времена, когда дети не берегли зубов, такие они были тогда еще глупые и неосмотрительные.
Теперь дети в Леннеберге больше конфет не едят, зато у них отличные зубы!
Приехав домой на хутор, папа, не сняв даже шляпы и сюртука, тут же склеил супницу. Это было дело нехитрое, потому что раскололась она на две половинки. Увидев супницу, Лина даже подпрыгнула от радости и крикнула Альфреду, распрягавшему во дворе лошадь:
— Теперь в Катхульте снова будут есть суп!
Легковерная Лина! Она, видно, забыла про Эмиля. В тот вечер Эмиль очень долго играл с сестренкой Идой. Он построил для нее на лугу между валунами шалаш. Ей там очень понравилось. Правда, он ее разок-другой ущипнул, но ведь ему тоже хотелось карамелек.
Когда стало темнеть, дети пошли домой спать. По дороге они заглянули на кухню: не здесь ли их мама?
Но мамы там не оказалось. Там вообще никого не было. Одна только супница. Она стояла на столе, свежесклеенная и очень красивая. Эмиль и сестренка Ида во все глаза глядели на эту удивительную супницу, которая целый день путешествовала.
— Подумай только, она побывала в Марианнелунде, — сказала сестренка Ида. А потом спросила: — Скажи, а как это тебе удалось засунуть в нее голову?
— Тут нет ничего хитрого, — ответил Эмиль. — Вот гляди!
В эту минуту в кухню вошла мама. И первое, что она увидела, был Эмиль с супницей на голове. Эмиль делал какие-то дикие движения, пытаясь освободиться, сестренка Ида ревела, и Эмиль тоже: несмотря на все усилия, он не мог вытащить голову из супницы, точь-в-точь как тогда.
И тут мама взяла кочергу и так стукнула по супнице, что звон разнесся по всей Леннеберге. Бам!..
Супница разлетелась вдребезги. Осколки как дождь посыпались на Эмиля.
Папа Эмиля был в овчарне, но, услышав звон, прибежал на кухню.
Он застыл на пороге. Он стоял и молча глядел на Эмиля, на осколки и на кочергу, которую мама все еще держала в руке.
Папа Эмиля не сказал ни слова. Он повернулся и пошел назад, в овчарню.
Да, вот теперь ты примерно представляешь себе, каков был Эмиль. Вся эта история с супницей произошла во вторник, 22 мая. Но может, тебе хочется услышать и про
В воскресенье, 10 июня, в Катхульте решили устроить пир. Ждали гостей — из Леннеберги и из других мест. Мама Эмиля несколько дней готовила угощение.
— Этот пир влетит нам в копеечку! — все приговаривал папа Эмиля. — Но ничего не попишешь, коли пир, так уж пир горой! Нечего скаредничать. Хотя, пожалуй, биточки можно бы делать и поменьше.