— Ой-ой-ой! Домовой! И-и-и-и!.. На трубе — домовой! — заверещала она диким голосом на всю Лённебергу.
А домовые, если ты не знаешь, это такие сказочные существа, которых в старое время все в Смоланде очень боялись. Лина наверняка слышала рассказы Крёсе-Майи про домовых, и про их ужасные проделки, и про то, какие несчастья обрушатся на голову того, кто хоть раз их увидит. Потому-то она так и завопила, увидев, что на трубе сидит самый настоящий домовой, чёрный, как уголь. И страшный, как чёрт.
Альфред тоже поднял голову и расхохотался.
— Ну, с этим домовым я хорошо знаком, — сказал он. — Спускайся, Эмиль!
Эмиль стоял во весь рост на коньке крыши в чёрной от сажи рубашке, он стоял не шевелясь, словно памятник знаменитому генералу. Потом он поднял к небу свой чёрный кулачишко и прокричал так громко, что услышала вся Лённеберга:
— Этой ночью сарай будет снесён! Я никогда больше не буду в нём сидеть!
Альфред подошёл к сараю и сказал, широко расставив руки:
— Прыгай, Эмиль, я ловлю!
И Эмиль прыгнул. Прыгнул прямо в объятия Альфреда. А потом они вместе пошли купаться на озеро. Эмилю и впрямь необходимо было вымыться.
— Сроду не видала такого озорника! — злобно буркнула Лина и отправилась спать на кухню.
А на озере, среди чудесных водяных лилий, плавали в прохладной воде Альфред и Эмиль, и огромная красная луна светила им словно фонарь.
— Ты и я, и никто нам не нужен, — сказал Эмиль. — Верно, Альфред?
— Верно, Эмиль, — ответил Альфред.
Озеро прорезала наискосок лунная дорожка, широкая и яркая, а берега его тонули во тьме. Стояла глубокая ночь, и понедельник, 28 июля, давно уже кончился.
Но за этим днём последовали другие дни. А раз новые дни, то и новые шалости и приключения. Маме Эмиля пришлось спешно заводить новую тетрадку, потому что старую синюю она уже исписала вдоль и поперёк, и так густо, что у неё даже заболела рука.
— Скоро в Виммербю откроется ярмарка, — сказала мама Эмиля. — Я поеду туда и куплю новую тетрадку, а то эта кончилась.
Так она и сделала. Появилась новая чистая синяя тетрадь, в которую можно было снова записывать проделки Эмиля.
И всё же мама — не то что папа. Она продолжала верить в своего сына и, как я уже говорила, оказалась права. Эмиль вырос и стал отличным парнем, а потом и председателем сельской управы — самым уважаемым человеком во всей Лённеберге.
Но это было потом, а сейчас вернёмся к тому, что произошло в этом самом Виммербю во время ярмарки, когда Эмиль был ещё маленьким.
СРЕДА, 31 ОКТЯБРЯ,
Каждый год в последний день октября в Виммербю бывала ярмарка. И в этот день с утра до ночи в городке царило необычайное оживление. Все крестьяне из Лённеберги и других деревень округа съезжались сюда — кто продать быка, кто купить тёлку, кто поменять лошадь, а кто просто потолкаться в толпе — людей посмотреть и себя показать. Девицы искали себе женихов, молодые люди — невест, некоторые приезжали в Виммербю лишь для того, чтобы поесть конфет, поплясать, подраться, повеселиться. Одним словом, кто зачем.
Как-то раз мама Эмиля спросила Лину: может ли она перечислить все праздники в году?
— Конечно, — ответила Лина. — Рождество, Пасха и ярмарка в Виммербю!
Теперь-то ты понимаешь, почему 31 октября в Виммербю съезжалось так много народу?
Часов в пять утра, когда на дворе была ещё темень, хоть глаз выколи, Альфред выкатил из сарая большую коляску, запряг лошадей, и все жители Катхульта отправились в путь. И папа, и мама, и Альфред, и Лина, и сестрёнка Ида, и сам Эмиль. Дома оставалась только Крёсе-Майя приглядеть за скотиной.
— Бедная Крёсе-Майя, тебе небось тоже хочется на ярмарку? — спросил её Альфред. Он, как известно, был добрый малый.
— Вот ещё! — возмутилась старуха. — Я пока с ума не сошла. Говорят, сегодня на землю упадёт большая комета, а я хочу умереть у себя дома, в Лённеберге, а не бог знает где!
Ты, наверно, и понятия не имеешь, что это за штука — комета? Да и я сама толком не знаю, но, кажется, это обломок бывшей звезды, который куда-то летит в космосе. Все жители Смоланда до ужаса боялись, что какая-нибудь заблудшая комета ни с того ни с сего врежется в нашу Землю, разобьёт её вдребезги и на этом кончится жизнь. Об этом было много всяких разговоров. Даже в местной газетёнке писали, что, по полученным сведениям, комету ждут 31 октября.
— Надо же, чтоб эта комета прилетела как раз в день ярмарки в Виммербю! — с досадой сказала Лина. — Будем надеяться, что она заявится только к вечеру и мы успеем повеселиться и купить что надо!
Она счастливо улыбалась и всё подталкивала локтем Альфреда, который сидел рядом с ней на заднем сиденье коляски. Видно, Лина много чего ждала от этого дня.
На переднем сиденье расположились мама Эмиля с сестрёнкой Идой на коленях и папа Эмиля с Эмилем на коленях. А теперь догадайся, кто держал вожжи? Ну конечно, Эмиль! Я забыла сказать, что правил Эмиль, как настоящий возница. Альфред, отличный конюх, научил его всем премудростям обхождения с лошадьми, и Эмиль оказался таким способным учеником, что быстро превзошёл своего учителя.
И вот теперь Эмиль, сидя на коленях у папы, лихо правил парой запряжённых в коляску коней, а править парой — дело не простое! Да, этот мальчик умел держать вожжи в руках!
Всю ночь напролёт лил дождь. Густая мгла чёрной пеленой нависла над Лённебергой. Да что там над Лённебергой, над всем Смоландом! Небо над деревьями ещё не посветлело, и лес тёмной сырой стеной стоял по обе стороны дороги, по которой они катили на ярмарку. Все обитатели Катхульта были в прекрасном настроении, и обе лошади, Маркус и Юлан, неслись такой размашистой рысью, что фонтаны брызг из-под колёс вздымались выше головы сидевших в коляске.
Правда, Юлан была не очень-то рада поездке в Виммербю, она была стара и дряхла и охотнее всего стояла бы сейчас в конюшне на хуторе. Эмиль давно уже приставал к папе, чтобы тот купил нового коня, под стать Маркусу, и вот сегодня эта покупка могла состояться — ведь они ехали на ярмарку! Во всяком случае, Эмиль на это надеялся.
— Ты небось думаешь, что у нас денег куры не клюют, — сказал ему папа. — Нет, старушке Юлан придётся ещё поскрипеть годика два-три, никуда не денешься.
И старушка Юлан скрипела из последних сил. Она бойко трусила вниз по склону холма, и Эмиль, который любил старую клячу, чтобы её подбодрить, запел песенку, которая Юлан очень нравилась:
Тук-тук,
Тук-тук-тук!
Тут копыт раздался стук.
Мчатся кони, скачут кони,
И никто их не догонит!
Наконец они приехали в Виммербю. Было ещё рано, и коляску удалось поставить совсем недалеко от сенного базара, где продавали всякую живность. Потом все разошлись по своим делам. Мама Эмиля, взяв за руку сестрёнку Иду, отправилась покупать новую синюю тетрадку, а заодно продать яйца и шерсть, которые она привезла с собой из дома. Лине тут же захотелось пойти с Альфредом в кондитерскую пить кофе, и, как Альфред ни сопротивлялся, она своего добилась. А Альфреду куда больше хотелось отправиться вместе с Эмилем и его папой на сенной базар.
Вот ты, наверно, ни разу не был на ярмарке в Виммербю и не знаешь, как выглядит в такой день сенной базар. А ведь это там продают и покупают коров и лошадей. Когда папа с Эмилем ещё только подходили к сенному базару, им уже издали было видно, что торговля в полном разгаре. Эмиль так и рвался в самую гущу толпы, а папа не спеша двинулся за ним, хоть и не собирался ничего покупать. Он хотел только поглядеть, кто что продаёт, да, может, прицениться, если что приглянется.
— Не забудьте, — крикнула им вдогонку мама Эмиля, — ровно в полдень мы приглашены на обед к фру Петрель! Не забудьте!
Не прошло и пяти минут, как Эмиль увидел коня, от которого не мог оторвать глаз. Вот это был конь так конь! У Эмиля даже дух захватило и сердце забилось, как пойманная птичка. Каурая кобыла-трёхлетка. Она стояла у коновязи и так ласково глядела на Эмиля, словно только о том и мечтала, чтобы он её купил. И Эмиль захотел её купить, так захотел, как ещё не хотел ничего в жизни! Он оглянулся, ища глазами отца, чтобы схватить его за руку, начать просить, ныть, канючить — одним словом, найти способ уговорить его купить эту лошадь. Но вот невезенье! Отец как сквозь землю провалился. Он словно растворился в толпе крестьян, которые громко спорили, уговаривали друг друга, торговались и кричали, оглаживая лошадей и коров. А те топтались на месте, били копытами землю, ржали, мычали.
«Вот всегда так! — с горечью подумал Эмиль. — Какой смысл его брать с собой! Не успеешь отвернуться, как его и след простыл».
А времени ждать не было. Каурая красавица уже приглянулась одному солидному торговцу лошадьми из Молила.
— Сколько просишь? — спросил Эмиль у хозяина лошади, невзрачного мужичонки из Туны.
— Триста крон, — ответил тот.
У Эмиля даже заныло в животе, когда он услышал эту цену. Вырвать у папы триста крон — такая же безнадёжная затея, как высечь их из скалы.
«Попытка — не пытка!» — подумал всё же Эмиль. Ты ведь знаешь, какой он был упорный. Во всей Лённеберге, да что Лённеберге, во всём Смоланде второго такого не сыскать. И Эмиль, не мешкая, ринулся в самую толчею, надеясь найти отца. Он рыскал в толпе, вне себя от волнения, бросался то к одному крестьянину, то к другому, когда спина издали казалась ему похожей на спину отца. Но всякий раз он ошибался: на него удивлённо глядели чужие люди.
Эмиль был в отчаянии. Но не подумай, пожалуйста, что он пал духом и сдался. Ничего подобного! Наоборот!
Посреди рыночной площади была врыта высоченная мачта с флагом. В один миг Эмиль взобрался на неё, под самый флаг, чтобы его все видели, и заорал во всё горло:
— Эй, люди! Поглядите на меня! У меня пропал отец!