Сверху Эмилю было видно, что его крик услышали — словно волна пробежала по толпе. Кто-то опрометью бросился к мачте, и, представь себе, это был не кто иной, как папа Эмиля.
Антон Свенсон стряхнул своего сына с верхушки мачты, как стряхивают яблоко с яблони, и вцепился пальцами ему в ухо.
— Куда ты подевался, негодник! — кричал он в ярости. — Куда ты меня тянешь?
Но Эмилю сейчас было не до ответов.
— Бежим! — тянул он за руку папу. — Там лошадь, которую ты обязательно должен увидеть… Бежим скорей!
Но когда папа Эмиля увидел наконец каурую кобылу, она оказалась уже проданной! Можешь себе представить, какой это был удар! Эмиль и его папа подбежали к каурой кобыле как раз в тот момент, когда торговец лошадьми из Молила, раскрыв бумажник, извлёк оттуда три стокроновые бумажки и сунул их в заскорузлую ладонь крестьянина из Туны.
И вот тут Эмиль заплакал.
— Это смирная лошадь? — спросил торговец лошадьми.
— Ещё бы не смирная, — ответил крестьянин из Туны, но при этом он как-то уж очень упорно отводил глаза в сторону, словно думал о чём-то другом.
— Судя по её виду, она голодна, — сказал торговец лошадьми. — Надо бы дать ей корму перед дальней дорогой.
А Эмиль стоял неподалёку и так горько плакал, что папе стало его жалко.
— Брось, Эмиль, не плачь, — сказал он и решительно тряхнул головой. — Пошли отсюда. Я куплю тебе карамелек, и наплевать на всё.
Он взял Эмиля за руку, повёл его к рядам, где какие-то тётки продавали самодельные конфеты, и купил ему на целых десять эре длинных полосатых карамелек. Тут он повстречал знакомого крестьянина, разговорился с ним и про всё забыл. А Эмиль, с глазами, полными слёз, стоял рядом, сосал полосатую карамельку и думал о лошади. И вдруг он увидел Альфреда. Рядом с ним важно выступала Лина. Ну и несчастный же вид был у бедного Альфреда! И неудивительно! Шутка сказать, Лина семнадцать раз провела его мимо ювелирного магазина и всякий раз упрашивала купить ей колечко на помолвку.
— Если бы я не упёрся как бык, она бы меня окрутила, — хвастался потом Альфред, очень довольный собой. А как он обрадовался, когда встретился с Эмилем, который тут же, с места в карьер, рассказал ему о прекрасной каурой кобыле!
Они стояли вместе и вздыхали от горя, что этой лошади никогда не бывать в Катхульте. Потом Альфред купил у гончара, который продавал на ярмарке всякие фигурки, глиняную кукушку и подарил её Эмилю.
— Это тебе от меня подарок, — сказал он, и у Эмиля немного отлегло от сердца.
— Пожалуйста, ты можешь дарить что хочешь и кому хочешь, — сухо сказала Лина. — Да, кстати, а где же комета? Разве ей не пора уже появиться?
Но никакой кометы не было и в помине. Часы на площади пробили двенадцать раз. Видно, ещё не пришло её время.
Альфред и Лина отправились проведать Маркуса и Юлан, а заодно и перекусить. Корзинка с едой, которую они привезли с собой из дому, стояла в коляске. По правде говоря, Эмиль охотнее всего пошёл бы с ними, но он вспомнил, что должен быть с мамой и папой на обеде у фру Петрель. Эмиль огляделся по сторонам, но папы не увидел. Хочешь верь, хочешь нет, но папа опять как сквозь землю провалился. Он словно растворился в разноцветной толпе крестьян, торговок сладостями, гончаров, пряничников, жестянщиков, продавцов воздушных шаров, карманных воришек и прочего рыночного люда.
— Ну что у него за привычка такая — вечно куда-то пропадать, — ворчал Эмиль. — Вот поеду в другой раз в город, оставлю его дома, пусть подумает, как себя вести.
Но на этот раз, оставшись один, Эмиль не растерялся. В Виммербю он уже не раз бывал, город в общем-то знал и представлял себе, где живёт фру Петрель. Её маленький, беленький домик с застеклённой терраской стоял где-то неподалёку от Большой улицы.
«Я его быстро найду!» — подумал Эмиль.
Фру Петрель была одной из самых важных дам в городе, и было не совсем ясно, как она снизошла до скромных жителей хутора Катхульта. Откровенно говоря, я не думаю, что она пригласила к себе на обед Свенсонов только потому, что мама Эмиля всегда приносила с собой в подарок фру Петрель прекрасную домашнюю колбасу. Трудно себе представить, что фру Петрель была так уж охоча до колбасы, дело скорее заключалось в том, что всякий раз, когда Свенсоны устраивали в Катхульте деревенские пиры, они непременно приглашали к себе эту почтенную даму из города Виммербю, и уж там, на хуторе, она всласть наедалась и колбасы, и студня, и жареной телятины, и всяких других деревенских блюд.
«Но ведь неприлично всегда ездить к ним в гости, — рассуждала фру Петрель, — и никогда не звать их к себе. Должна же быть справедливость!» Поэтому она и выбрала ярмарочный день, когда все смоландские крестьяне приезжают в город, и пригласила семью Свенсонов к себе на обед к двенадцати часам дня. Она собиралась угостить их рыбным пудингом и черничным киселём. Сама же фру Петрель в одиннадцать часов с удовольствием съела изрядную порцию холодной телятины и большой кусок марципанового торта, так что рыбный пудинг ей уже есть не хотелось. Да и как бы это выглядело, если б хозяйка дома с прожорливостью накинулась на блюдо, которым угощала гостей. Нельзя же быть такой негостеприимной!
Папа Эмиля, мама Эмиля и сестрёнка Ида уже сидели за накрытым столом на террасе, а Эмиля всё не было.
— Ну что за мальчишка! Опять куда-то пропал. Его искать что иголку в сене, — сказал папа Эмиля.
Мама Эмиля решила всё же немедленно пойти на рыночную площадь искать Эмиля, хотя папа Эмиля уверял, что он прямо с ног сбился в поисках сына и всё без толку. Но тут фру Петрель сказала:
— Кто хоть немного знает вашего Эмиля, тот может не сомневаться, что он сам найдёт сюда дорогу.
И фру Петрель оказалась права. В эту минуту Эмиль как раз подошёл к дому фру Петрель. Но тут произошла одна история, которая, как ты уже сообразил, его задержала.
Напротив дома фру Петрель стоял дом бургомистра. Это был очень красивый дом, окружённый фруктовым садом. И вот в этом саду между яблонями ходил на высоченных ходулях мальчик. Звали его Готтфрид, и был он сыном бургомистра. Готтфрид загляделся на Эмиля, потерял равновесие и тут же нырнул вниз головой в сиреневый куст. Если ты хоть раз в жизни ходил на ходулях, то тебе не надо объяснять, как важно при этом удерживать равновесие, потому что ходули — очень длинные жерди, к которым на большой высоте от земли прибиты дощечки для ног, — весьма неустойчивы.
Готтфрид тут же поднялся, высунул голову из куста и снова как зачарованный уставился на Эмиля. Когда случайно встречаются двое мальчишек, сделанных, как говорится, из одного теста, у них прямо глаза разгораются. Готтфрид и Эмиль глядели друг на друга и молча улыбались.
— Отличная кепочка, — сказал наконец Готтфрид. — Дашь поносить?
— Ага, — ответил Эмиль. — А ты дашь походить на ходулях?
Обмен пришёлся обоим по душе.
— Только вряд ли ты сможешь на них ходить, — предупредил Готтфрид. — Это надо уметь!
— Что? — воскликнул Эмиль. — Сейчас увидишь!
Готтфрид и не думал, что Эмиль такой решительный. В мгновение ока он вскочил на ходули и, представь себе, побежал, ловко лавируя между деревьями.
О том, что он должен явиться на обед к фру Петрель, Эмиль совершенно забыл.
А на застеклённой террасе её дома родители Эмиля и сестрёнка Ида тем временем быстро расправились с рыбным пудингом. На столе появилась миска, до краёв наполненная черничным киселём.
— Кушайте на здоровье, — сказала фру Петрель. — Я вижу, на аппетит вы пожаловаться не можете!
А сама она, как ты знаешь, была уже сыта и не только к пудингу, но и к киселю даже не притронулась. Зато болтала она без умолку. И уж конечно, всё об одном — о комете!
— Какой ужас! — сказала она. — Вот прилетит комета, и наша Земля погибнет.
— Да, кто знает, может, этот черничный кисель — последнее, что нам доведётся съесть в этой жизни, — сказала мама.
Тут папа Эмиля торопливо протянул свою тарелку.
— Пожалуйста, подлейте мне ещё киселя, — попросил он фру Петрель. — На всякий случай, про запас.
Но прежде чем фру Петрель успела выполнить его просьбу, произошло нечто страшное. Раздался звон, потом крик, что-то огромное влетело через застеклённую раму террасы и плюхнулось на стол. Весь пол был засыпан осколками, а стены забрызганы киселём.
— Комета! — не своим голосом завопила фру Петрель и, потеряв сознание, упала со стула.
Но это была не комета, а просто Эмиль, который, потеряв равновесие на ходулях, как пушечное ядро влетел на террасу головой вперёд и угодил прямо в миску с киселём — брызги так и полетели во все стороны.
Ах, что тут началось! И не расскажешь! Мама Эмиля кричала, папа Эмиля стоял красный как рак, а сестрёнка Ида рыдала. Только фру Петрель сохраняла спокойствие — она ведь лежала на полу без сознания.
— Скорей на кухню за холодной водой! — скомандовал папа Эмиля. — Ей надо смочить лоб.
Мама со всех ног бросилась на кухню, а папа побежал за ней с криком, что нельзя терять ни секунды.
Тем временем Эмиль кое-как вытащил голову из миски — лицо его было всё синее от киселя.
— Почему ты всегда так жадно ешь? — спросила сестрёнка Ида.
Эмиль не ответил на этот вопрос, он думал о другом.
— Готтфрид прав, — сказал он со вздохом. — На ходулях нельзя перепрыгнуть через забор. Я сам это доказал.
Но тут он увидел, что фру Петрель лежит на полу без сознания, и исполнился к ней жалости.
— Почему не несут воды! — возмутился он. — Нельзя терять ни минуты!
Недолго думая Эмиль схватил со стола миску и вылил весь оставшийся кисель фру Петрель на голову. И хочешь верь, хочешь нет, но это помогло!
— Ой! — воскликнула фру Петрель и вмиг встала на ноги.
Теперь всем ясно, что надо всегда варить побольше киселя на случай, если кто-нибудь упадёт в обморок.
— Я её уже вылечил, — гордо заявил Эмиль, когда его папа и мама с кувшином в руке вбежали на террасу. Но папа мрачно поглядел на Эмиля и сказал: