— Эй, Альфред, Ида, идите сюда! — крикнул Эмиль. — Хотите поглядеть на самого жестокого зверя? Ух какой лохматый!
И вот они уже втроём стоят над волчьей ямой и глядят на Командиршу. В серой шерстяной шали она и впрямь похожа на матёрого волка.
— Эмиль, а Эмиль, — тихонько позвала сестрёнка Ида, — а она вправду не оборотень?
— Оборотень и есть! — сказал Эмиль. — Злая старая волчица-оборотень. Из всех волков такие самые злобные…
— Точно, — подхватил Альфред. — Не только самые злобные, но и самые прожорливые.
— Глядите на неё! — сказал Эмиль. — Как отъелась! Поживилась, и будет! Альфред, тащи-ка сюда мой ружарик!
— Да что ты, милый Эмиль! — взвыла Командирша дурным голосом. — Неужто ты меня не узнаёшь?
Она перепугалась до полусмерти, когда Эмиль заговорил о ружарике, ведь ей было невдомёк, что это игрушечное ружьё, которое Альфред выстругал для Эмиля.
— Альфред, может, ты понимаешь язык оборотней? Я не понимаю.
Альфред покачал головой:
— И я не понимаю.
— Да в конце концов, какая разница, что она там лопочет! — воскликнул Эмиль. — Тащи-ка лучше сюда мой ружарик.
Тут Командирша снова как заорёт:
— Это я! Вы что, не видите, что это я?
— Ничего не понимаю!.. Может быть, она спрашивает, не видели ли мы её тётку?
— Тётки не видели, — сказал Альфред.
— Верно, — согласился Эмиль. — И племянницы тоже не видели. Знаешь, если бы мы видели и тётку, и племянницу, наша волчья яма была бы битком набита оборотнями… Давай ружарик, Альфред! Скорей тащи ружарик!
Командирша заревела.
— Вы злые!.. Вы безжалостные!.. — выкрикивала она.
— Я стал её понимать! — сказал Эмиль. — Она говорит, что любит свиную колбасу!
— А кто ж её не любит! — воскликнул Альфред. — Только вот где её взять?
— Да нигде! Не только у нас, но и во всём Смоланде сейчас не найти ни куска, — подхватил Эмиль. — Командирша всё сожрала.
Командирша ревела в голос, она поняла, что Эмиль уже знает, как она поступила со Стулле Йоке и всеми остальными бедняками. Она так горько рыдала, что Эмилю даже на какое-то мгновение стало её жалко. Он же был добрый мальчик. Но Эмиль ясно понимал, что так дело кончиться не может, так они ничего не добьются для бедняков из приюта, и он сказал:
— Посмотри-ка, Альфред, получше. Тебе не кажется, что этот оборотень чем-то похож на Командиршу из приюта?
— Маленько смахивает, — согласился Альфред. — Только Командирша хуже всех самых мерзких оборотней Смоланда, вместе взятых.
— Ага! — воскликнул Эмиль. — Все оборотни просто овечки по сравнению с нею! Вот уж жадина так жадина! Да она за кусок удавится. Никому макового зёрнышка не даст! А всё-таки интересно, кто же тогда унёс из шкафа кусок колбасы?
— Я! — завопила Командирша. — Я унесла!.. Вытащите меня отсюда, и я во всём признаюсь!
Альфред и Эмиль весело переглянулись.
— Эй, Альфред, у тебя что, глаз нет? — спросил Эмиль. — Разве ты не видишь, что это никакой не оборотень, а самая настоящая Командирша?
— И то правда! — Альфред даже руками всплеснул. — Да как же это мы, чёрт возьми, так обознались?
— Ума не приложу, — подхватил Эмиль. — Правда, они похожи друг на друга как две капли воды! Только вот у Командирши есть серый платок, а у оборотня — нету! Точно?
— Точно! — согласился Альфред. — Платков у оборотней не бывает! Зато усы у них как у тигров.
— Перестань, Альфред, — произнёс Эмиль с укоризной. — Будь повежливей с Командиршей… Пошли за лестницей!
Они спустили лестницу в волчью яму. Командирша с рёвом выбралась наверх и как полоумная бросилась бежать из Катхульта, только пятки засверкали. Ноги её больше не будет на этом хуторе! Поднявшись на пригорок, она обернулась и закричала:
— Я взяла эту паршивую колбасу, я, да простит меня Бог! Но потом у меня это из головы вылетело… Клянусь, забыла!..
— Вот, вот! — крикнул ей Эмиль. — Забывчивым очень полезно посидеть в волчьей яме — сразу память возвращается! Рыть волчьи ямы совсем не глупая затея!
Всю дорогу до приюта Командирша бежала не останавливаясь. Войдя в дом, она никак не могла отдышаться. Все её подопечные давно уже спали на своих жалких коечках. И больше всего Командирше хотелось, чтобы никто из них сейчас не проснулся. Поэтому она вошла в комнату на цыпочках, крадучись. В жизни она ещё не ходила так бесшумно!
Все старики и старухи были целы и невредимы. Командирша на всякий случай их пересчитала — да, все на своих местах. Но тут она вдруг бросила взгляд на столик у кровати Амалии и обомлела… О ужас!.. Она увидела настоящее привидение… Сомнений быть не могло — привидение, хоть и очень похожее на поросёнка… Ах, каким оно было страшным в лунном свете!..
Пережить столько за один вечер оказалось явно не под силу Командирше — она глубоко вздохнула и как подкошенная рухнула на пол. Так лежала она без чувств, не проявляя никаких признаков жизни, пока не взошло солнце и не заглянуло в окно приюта для бедных и престарелых.
В этот день на хуторе Катхульт ждали родственников с хутора Ингаторп. Но как Свенсонам принять гостей после пира, который устроил Эмиль старикам и старухам из приюта? В доме хоть шаром покати! Впрочем, свинина с картошкой, да ещё в луковом соусе, — такое блюдо не стыдно подать и самому королю!
Но после отъезда родственников мама всё же написала в заветной синей тетрадке: «Бедный мальчик, он весь день просидел в сарае. Конечно, он очень добрый, но, может быть, он всё-таки чуть-чуть тронутый».
Листок этот был весь в пятнах, словно на него капали слёзы.
Итак, жизнь на хуторе Катхульт шла своим чередом. Зима прошла, наступила весна. Эмиль, как водится, частенько сидел в сарае. В остальное же время он играл с сестрёнкой Идой, скакал на Лукасе, возил молоко в город, дразнил Лину, болтал с Альфредом и с утра до вечера озорничал. Он так преуспел в этом, что к маю на полке в сарае стояли уже сто двадцать пять смешных деревянных человечков.
У Альфреда, хоть он и не озорничал, тоже были свои огорчения. Он никак не мог решиться поговорить с Линой и твёрдо ей сказать, что вовсе не намерен на ней жениться!
— Пожалуй, мне всё же придётся тебе помочь, — сказал как-то Эмиль, но Альфред и слышать об этом не желал.
— Это надо сделать очень осторожно, — отвечал он. — Чтобы её не обидеть.
Альфред был из тех, кто и мухи не обидит, поэтому он искал способ как можно более вежливо высказать Лине всё, что накипело у него на душе. Но в один прекрасный вечер, в понедельник, в начале мая, когда Лина сидела на крылечке и, как всегда, ждала его, он решил, что момент для объяснения настал. Он выглянул во двор из окна своей каморки и громко крикнул:
— Эй, Лина! Я давно собираюсь сказать тебе одну вещь!
Лина смущённо засмеялась. Она подумала, что Альфред наконец собрался с духом сказать ей то, что она так давно ожидала от него услышать.
— Что, милый Альфред? — спросила Лина нежным голосом. — Что ты хочешь мне сказать?
— Вот мы с тобой толковали тут насчёт женитьбы… Слышь, что ль?… Так вот… Плевать я хотел на это дело с высокого дерева…
Да, именно так и сказал Лине бедняга Альфред, и ужасно, что мне приходится повторять тебе эти слова, потому что меньше всего я хочу учить тебя грубым выражениям — ты и без меня их знаешь предостаточно. Но ты должен иметь в виду, что Альфред всего-навсего неграмотный парень из Лённеберги и с него другой спрос. Он думал-думал и не смог придумать ничего более учтивого и вежливого. Вот и всё.
Но Лина, оказывается, ни капельки не обиделась.
— Ах ты бедненький, тебе плюнуть захотелось? — сказала она. — Так полезай на высокое дерево!..
И тут Альфред ясно понял, что ему никогда не удастся отбиться от Лины. Но в этот вечер ему всё же хотелось быть свободным и счастливым, и он отправился с Эмилем на озеро ловить окуней.
Вечер был такой прекрасный, какие бывают только весной в Смоланде. Цвела черёмуха, пели дрозды, звенели комары, окуни отлично клевали. Эмиль и Альфред сидели рядышком и глядели на поплавки, которые покачивались на сверкающей водной глади. Они почти не разговаривали — им было и без того хорошо. Так сидели они с удочкой в руках, пока не зашло солнце, а это значит — до утра, потому что было время белых ночей и утро начиналось сразу же, как только закатывалось солнце. Потом они шли домой. Альфред нёс в ведёрке пойманных окуней, а Эмиль свистел в дудочку, которую Альфред ему вырезал из тростника. Шли они по лугу, тропинка вилась между берёзками, уже одетыми нежно-зелёной листвой. Эмиль так громко свистел в дудочку, что сонные дрозды подскакивали на ветках. Вдруг он умолк и вынул дудочку изо рта.
— Знаешь, что я завтра сделаю? — спросил он.
— Небось уж что-нибудь да выдумал! — сказал Альфред.
Эмиль снова приложил дудочку к губам и засвистел ещё пронзительнее. Он шёл, свистел и напряжённо о чём-то думал.
— А я и сам не знаю, — вдруг сказал он. — Я никогда не знаю заранее, что буду делать потом…
Ты уже убедился, что во всей Лённеберге… Нет, во всём Смоланде… Нет, пожалуй, во всей Швеции… А может быть, кто знает, даже во всём мире нет мальчишки, который шалил бы и проказничал больше, чем Эмиль. Правда, он стал, когда вырос, — это ты тоже знаешь — председателем сельской управы. Бывают же на свете чудеса, ведь никто себе и вообразить такого не мог! И всё же, честное слово, он стал председателем сельской управы и самым уважаемым человеком во всей Лённеберге. Из этого случая легко сделать вывод, что из самых отпетых мальчишек могут со временем вырасти отличные люди. Приятно так думать, не правда ли? Ты, конечно, согласишься со мной, потому что ты, наверное, тоже немало озорничаешь, ведь верно? Неужели я ошибаюсь?
У мамы Эмиля, которая записывала все его проделки в синие школьные тетрадки и прятала их в ящик комода, в конце концов скопилось столько тетрадей, что ящик едва можно было открыть. Многие тетради измялись, разорвались, но все они сохранились, кроме тех трёх, которые Эмиль попытался отдать своей учительнице. Но, так как она наотрез от них отказалась, Эмиль разобрал эти тетрадки по листочкам, сделал бумажные кораблики, пустил всю флотилию по ручью, и больше их никто никогда не видел.