Он засмеялся, открыл глаза. От его рук, как некая теплая аура, исходило ослепительное желтое сияние. От всего его тела исходило ослепительное желтое сияние.
По–прежнему смеясь, он подошел к окну, открыл его и, теперь уже зная, что надо делать, уверенно перешагнул подоконник, но не упал, завис на мгновение в воздухе, после чего, поднявшись плавно на крышу дома, встал там на самом краю, глядя на раскинувшийся под ним миллионный город.
— Пусть будет Бетховен, — объявил он торжественно, воздевая руки к небу. — Симфония номер девять. — И в то же мгновение весь мир словно бы раскололся на тысячи серебряных колокольцев.
Многочисленные свидетели происходящего: скамеечные старухи, детишки, мужчины возле доминошного стола, группа молодежи («чубчик кучер–рявый» тоже, наверное, был там), — стояли, задрав головы, внизу, смотрели неотрывно вверх, на объятую ореолом желтого сияния фигуру, а вокруг, высвобождаясь из миллионолетнего заключения, звучали фантастические пассажи бессмертного творения великого венца, и казалось, что нет и не может быть в природе такой силы, которая могла бы заставить их замолчать.
Юрий Самусь. Обними свою смерть
Глава первая. Приглашение к смерти
Тогда мне шел 372 год. Как я задержался в этом бренном мире столько лет — не знаю. Видимо, смерть забыла обо мне, как, впрочем, и старость. От силы мне можно было дать лет сорок пять, я чувствовал мощь в своем теле и бодрость духа. Чего еще человеку желать?
Богатство меня не волновало. Я был богат настолько, что мог не задумываться о деньгах. Женщины? Я охладел к ним лет десять назад, когда вдруг осознал, что вполне вероятно, все живущие сейчас люди в какой‑то степени являются моими потомками. Больше портить кровь человечеству я не осмелился. Я жил на уединенном острове посреди Тихого океана, отгородившись от мира силовым куполом. Мне было наплевать на войны и эпидемии, смог и политику, ибо всем этим я был пресыщен давным–давно. Тридцать человек прислуги составляли все мое окружение. Их общества мне вполне хватало. И я даже по–своему был счастлив. Тогда мне шел 372 год.
В то утро я пробудился раньше обычного. Всю ночь мое воображение терзал какой‑то кошмарный сон. Однако проснувшись, я никак не мог вспомнить его. Я лежал на мягкой постели и любовался восходом солнца. Тужась, оно выползало из‑за океана и, расправляя свои округлые плечи, приветствовало меня взмахом тепла.
— Привет, старина, — сказал я. — Что там слышно на другой стороне земли?
Оно сморщилось, но промолчало.
— Понятно, — кивнул я, — тебе надоело смотреть на суету людскую. Но что поделаешь, терпи. Я ведь терплю…
Откуда‑то сбоку выскочила мрачноватая тучка и прикрыла золотистый диск покрывалом небесной влаги.
— Ты сегодня не в духе? Ну, извини. Не знал.
Я протянул руку к колокольчику, застывшему на тумбочке в немом ожидании счастья, и несколько раз взмахнул им. Волны звука поглотили мой дворец, отражаясь от мебели, стен, от моих чутких ушей. Я застонал и опустил колокольчик на место. Он грустно вздохнул и затих.
В дверях появился камердинер.
— Вы так рано встали, сэр?
— Да, Кристелонион. Ночная мгла несла одну печаль, и я решил вернуться из царства грез.
— Желаете одеться?
— Хм, ты как всегда немногословен, мой друг. Да. И поживей.
Он помог мне облачиться в короткую тунику из янтарного шелка и вновь исчез, предварительно выведав, не желаю ли я отзавтракать? Я желал. И потому через минут десять уже сидел за огромным столом, где могли бы уместиться если не все, то добрая половина жителей графства Люксембург, и в гордом одиночестве с удовольствием поглощал ватрушки, изредка запивая их горячим парным молоком. Моей страстью была простая пища. Никаких там экзотических блюд и прочих излишеств. Чем проще еда, тем лучше работает желудок. А может быть, где‑то в глубине души я верил, что таким образом можно продлить себе жизнь? Если послушать докторов, то все долгожители, конечно не идущие ни в какое сравнение в этом вопросе со мной, дотягивают до сотни и более лет только благодаря этому, да разве что еще свежему горному воздуху. Хотя, где сейчас найдешь этот воздух? Земля задыхается в собственных испражнениях, люди уничтожают друг друга без всяких войн и при этом садистски усмехаются, возводя трубы новых заводов. А ведь я тоже к этому причастен, и мои заводишки чадят прокопченное, издыхающее небо, отравляя бытие другим. Но не мне. У меня под куполом воздух чище хрусталя. Кислородная станция, загнанная в чрево острова, не даст мне задохнуться в угаре цивилизации. Разве я этого не заслужил?
Как обычно в конце завтрака появился мой личный секретарь. Он застыл в почтительном отдалении, поджидая, когда я соизволю закончить трапезу. Я неспеша доглил молоко, вытер тубы ароматизированной салфеткой и подозвал его ближе.
— Что нового, Синероуа?
— Новостей особых нет. Из почты только — одно письмо. Адрес Нью–Йоркский.
— Странно. Я ни от кого не жду сообщений. Распечатай и прочти.
Он повиновался моему приказу, а я откинулся на спинку кресла и стал слушать.
«ЗДРАВСТВУЙ, ГЛЕНДОН. ВОТ И ПРИШЕЛ ТВОЙ ЧЕРЕД. ВСПОМНИ СВОЙ СОН И ТЫ ВСЕ ПОЙМЕШЬ. Я ЖДУ ТЕБЯ. ПРИХОДИ».
Тысячи черных игл впились в мой мозг. Пространство разлетелось на куски, превращаясь в пульсирующие осколки тьмы. Я слышал голоса, мне чудился смех, но я был глух. Передо мной возникали лица моих друзей и врагов, которых давно уже не существовало в этой жизни, но я был слеп. Я умирал и воскресал вновь, страдая, прося забвения, которое казалось мне чудеснее всех чудес. И всюду меня преследовала невидимая тень. Я ощущал ее каждой клеточкой угасающего разума, страшную, холодную, как космос, тень. Я понял — это мой враг. Но я не отдам жизнь свою ему, я буду бороться до конца. И ТЕНЬ ОТСТУПИЛА.
Я очнулся уже в постели. Кристелонион и Синероуа склонялись надо мной. В их глазах застыл ужас и сострадание. Секретарь держал в руке шприц, Кристелонион — кислородную маску и крохотный баллончик.
— Вам лучше, сэр? — спросил он.
Я слабо кивнул головой.
— Что это было, господин? — испуганно прошептал Синероуа.
Я усмехнулся одними губами.
— Мрак.
Он ждал, что я еще что‑то скажу, но я молчал. Тайны бытия непостижимы независимо от того, сколько сил и энергии ты отдаешь на их разгадку. Передо мной лишь на миг чья‑то сверхвсесильная рука приподняла плотную и всегда приспущенную завесу, за которой лежит страна полная неизвестности, роковых случайностей и радостных тревог. Имя этой стране — СУДЬБА…
Но самое страшное заключалось в том, что я так ничего и не понял. И чтобы не быть низвергнутым в пропасть безумия лихорадочной работой мозга, я начал искать спасение в действии.
— Где письмо, которое ты мне читал? — спросил я у Синероуа.
— У меня, господин.
— Отдай его в лабораторию на анализ. И немедленно.
— Слушаюсь.
Он удалился.
Я посмотрел на Кристелониона. Он еще ниже склонился над моим изголовьем.
— Соедини меня с нашим отделом в Нью–Йорке и переведи изображение сюда.
— Да, сэр.
— Он тоже ушел. А я снова расслабился на своем ложе и незрячими глазами подпер потолок. Мысли стаей хищных стервятников набросились на меня и стали терзать мое измученное Я. Похоже, я сам для себя придумал целую кучу полнейших несуразностей, все можно было объяснить гораздо проще. Кто‑то решил насолить мне и прислал письмо пропитанное эйфориками или еще какой‑нибудь гадостью, воздействующий на психику. Наука, как известно, не стоит на месте, и эту новую дрянь могли пропустить наши анализаторы. Если это так, то мои агенты быстро отыщут «шутника» и инцидент сам собою будет исчерпан. Если нет… Гм. Признаться, мне об этом думать не хотелось. Вернулся Синероуа.
— Ну? — спросил я.
Он развел руками.
— Ничего, простая бумага. Никакой спецобработки или другой хитрости.
Мне немного стало не по себе.
— Ладно, иди, и будь поблизости. Ты мне в любой момент можешь понадобиться.
Он ушел и туг же комната окуталась загробным, мертвенно–голубым сиянием засветившегося экрана. Изображение медленно прояснилось, и я увидел Стива Андерса — управляющего северо–американским отделением моей Корпорации.
— Вам нездоровится, мистер Глендон? — сразу же спросил он, видя, что я лежу в постели.
— Да, Стив. Но это не столь важно. Меня интересует один Нью–Йорский адрес. По нему вы должны послать пару толковых парней, и обо всем, что они там вынюхают, следует немедленно доложить мне.
— Понимаю.
Я снова вызвал Синероуа, и он продиктовал адрес. — Лидере исчез, а я утомленно откинулся на подушки. Теперь я был спокоен. Мои люди быстро и без шума сделают свое дело. Максимум через два часа я буду знать если не все, то очень многое о моем загадочном адресанте. А пока я мог отдохнуть. Отослав Синероуа, я закрыл глаза и, кажется, сразу же заснул.
Мне приснилась женщина облаченная в черные одежды. Она была ослепительно красива, но в то же время красота эта казалась нереальной, неземной, пожалуй даже отталкивающей.
Она улыбнулась мне одними губами, с укором покачала головой и заговорила:
— Твои люди ничего не найдут. Этот дом существует ради тебя. Он в твоей реальности и только в ней. Приходи сам. Я жду тебя.
— Кто ты? — спросил я.
— Я? Разве ты еще не догадался?
— Нет.
Она расхохоталась.
— ЖДУ ТЕБЯ!!!
Я вздрогнул и проснулся. Синероуа тормошил меня.
— Пришли вести из Нью–Йорка.
— Ну?! — я приподнялся на локте, с трепетом глядя на экран, где снова был Андерс.
— Вы не ошиблись адресом, патрон? — с некоторой долей озабоченности спросил он.
— Нет.
— Тогда это чья‑то шутка. Никакого дома номер тринадцать на Вертсайд–стрит нет. Есть одиннадцатый, есть пятнадцатый. Но тринадцатый… Увы. На том месте расположено небольшое кладбище, но там нет никаких построек.
— Спасибо, Стив, — хмуро ответил я. — Твои парни славно поработали.