И вскоре я устал. Мне захотелось забыть обо всем, отбросить прочь назойливые домогания памяти. К чему они, когда все кончено, жизнь мою перечеркнули и писать ее необходимо было заново. И когда я возжелал перемен, они не заставили себя долго ждать.
«Орион» проходил какое‑то звездное скопление. Сфера влияния земной цивилизации давно осталась позади. Я вторгся в чужие владения, но это не было столь важно. Космос — обитель для всех и каждого, и только в случае войны его начинали делить и перекраивать. Впрочем, конечно же не его, а невидимые, созданные бредовым разумом воинственных дегенератов, границы. Однако, насколько мне было известно, войн сейчас не было, и поэтому я не особенно испугался, когда компьютер сообщил, что в нескольких астрономических секундах от яхты объявился чужой звездолет.
— Корабль движется в нашу сторону, — сказал компьютер, которого я почему‑то прозвал Диогеном. Может быть, потому, что он, как и древний философ, имел свой мир ограниченный в пространстве и ничуть не жалел об этом.
— Интересно, что им от нас нужно? — спросил я.
— Есть тысяча ответов, — тут же отозвался Диоген, — но не имея исходных данных, все они выглядят весьма прагматично. Отсюда вытекает аксиомическая разрешимость: точного ответа на поставленный вопрос дать невозможно.
Я улыбнулся. Сотни лет я мечтал о таком собеседнике и неожиданно для самого себя обрел его. Никаких умозаключений, основанных на пустом месте, никаких иллюзий и ненужных, утративших давным–давно свой смысл, чувств. Сплошная логика и трезвый расчет. Разве не для этого предназначен разум?
Пока я раздумывал об этом, чужой корабль приблизился почти вплотную. Я сидел в противоперегрузочном кресле и следил за его маневрами, глядя на огромный, занимающий половину ходовой рубки, обзорный экран.
— Ты установил с ними связь? — спросил я.
— Устанавливаю, — неохотно отозвался Диоген, видимо недовольный, что его оторвали от дела.
— Ну, не бурчи, — снова улыбнулся я, — не так уж сильно я загружал тебя в последнее время. Уверен, ты даже рад, что тебе подвернулась какая‑то работенка. Впрочем, я могу…
— Внимание! — вдруг раздалось из динамиков, оборвав мой монолог. — Эй там, на яхте, тебе лучше лечь в дрейф и поднять лапки кверху, — противный скрежещущий голос переросший в захлебывающееся кваканье, словно резанул мои чуткие нервы острым ятаганом средневекового безбожника.
Я включил микрофон, поднес его к губам.
— Я ценю ваш юмор, господа. Итак, чем–могу быть вам полезен?
Снова уши мои затрепетали от жабьего смеха.
— Это не шутка, дружок. Просто тебе не повезло и ты напоролся на вольных ребят, которые зарабатывают себе на жизнь тем, что потрошат таких бездельников, как ты.
— Фи!
Я отключил связь и выжал тяговую педаль до упора. «Орион» вздрогнул всем телом, удивленно взбрыкнул двигателями и начал быстро набирать скорость. Корабль космических флибустьеров рванулся вдогонку.
Когда‑то в детстве я сочинил коротенький стишок. Я очень этим гордился. Еще бы, тогда мне было лет пять. И однажды я увидел, как наш домашний кот по кличке Цезарь поймал мышь. Внезапно в тот момент у меня в голове возникли строчки:
«Несправедливо, что у мышки
короче ножки, чем у кошки.»
Вот и сейчас все получилось именно так. Никакая яхта не могла сравниться в скорости с боевым линкором. Через десять минут бешеной гонки я вдруг почувствовал, что «Орион» стал терять скорость.
— В чем дело? — спросил я у Диогена.
— Вокруг корабля возникло сильное магнитное поле с векторным направлением…
Я его не слушал. Я лихорадочно искал выход, понимая в тоже время, что его просто не существует. Нападавшие включили магнитные ловушки, а вырваться из них моей яхте не хватало мощности. Похоже, смерть достала меня и здесь.
Я дал команду Диогену остановить двигатели и начал облачаться в хрононепробиваемый кокон–жилет.
— Что вы намерены предпринять? — просил Диоген.
— Ты что не видишь! — заорал я на него. — Собираюсь сражаться.
— Это бессмысленно. Тысяча против одного, что вы проиграете.
— Заткнись!
Я разозлился не на шутку, и без него было тоскливо на душе. Конечно, я был к нему несправедлив, понимая, что и в самом деле мне не справиться в одиночку с кучей гангстеров, занимающихся разбоем в космосе. И все же сдаваться без боя я не собирался.
Перезарядив хрономет, я направился к шлюзовой камере. Там отключил светильники, оставив лишь несколько возле самых створок, чтобы можно было разглядеть непрошеных гостей, из каюты приволок секретер, перегородив им коридор, и стал ждать.
Через несколько минут «Орион» вздрогнул — произошла стыковка. Я застыл на месте, мускулы мои напряглись, глаза превратились в прицельные планки. Я снял хрономет с предохранителя, переключив его на поражение. Створки шлюзовой камеры стали медленно раздвигаться и через образовавшуюся щель я увидел с десятка два вооруженных до зубов флибустьеров. Не целясь, я выстрелил. Двое из нападавших тут же исчезли, превратившись в отдельные атомы, размазанные по закоулкам времени. Впрочем, я мог и не делать этого, а просто, переключив хрономет на переброс, выкинуть их в прошлое или будущее, неважно. Однако, в любом случае, это означала верную смерть, ибо через минуту или десять (максимум, что мог выдержать человеческий организм в режиме хронопереноса не рассыпавшись на атомы) в этой точке пространства моего корабля уже не было бы или же он еще бы не появился. А погибнуть в космическом вакууме — вещь тоже довольно неприятная.
В общем, как бы там ни было, я отправил двух бандитов к праотцам. Увидев это, остальные члены шайки взревели от ярости и открыли беспорядочную пальбу.
Слава космосу, на мне был кокон–жилет. Хроноимпульсы отскакивали от него, словно горох от стенки, я же продолжал методично размазывать своих врагов по пластам времени. И, вполне вероятно, из этого сражения мог выйти победителем, не окажись у одного из пиратов игольчатого лучемета, используемого в горнорудных разработках.
Я увидел лишь вспышку и тут же мое плечо пронзила страшная боль. В глазах потемнело, тысячи янтарных искр закружились в бешеном хороводе, намереваясь разорвать мой мозг на куски. И падая, я почувствовал, что теряю сознание.
Было темно. Темно и холодно. И еще вокруг зависала нестерпимая вонь. Я открыл глаза. Тьма не исчезла, всполошенная взмахом ресниц. Наоборот, стало еще темнее.
Попытка приподняться окончилась резкой болью в плече и новым сеансом небытия.
— Где я? — прошептали мои губы, отчаянно цепляясь за шорох слов.
— Там, где и все мы, — донесся в ответ хриплый женский голос.
— Где?
— В трюме «Летучего голландца.»
— Но зачем? — вырвался стон из моего сердца.
— Чтобы потерять потерянное, — ответил тот же грустный голос.
— Но черт возьми, что все это значит? — зарычал я.
— Только то, что нам всем конец.
Рядом слышались всхлипывания и стоны, и громкое чавкание.
— Это ты, Смерть?
Женщина рассмеялась.
— Нет, я еще жива, но скоро все мы окажемся в гостях у этой костлявой старухи.
— Она не старуха, — прошептал я. — Она безумно красива.
— Кто?
— Смерть.
— Э, парень, ты похоже лишился рассудка. Хотя это немудрено. Попасть в рабство в–конце третьего тысячелетия. Безумие!
И я внезапно все вспомнил. И бегство, и бой у шлюзовой камеры, и как я потерял сознание. А потом…
— Куда мы летим? — спросил я.
— Говорят, пираты возвращаются на свою базу, у них на исходе запасы топлива, — послышался чей‑то старческий голос.
— Было бы хорошо, — отозвалась женщина, — иначе все мы сдохнем в этом гадюшнике.
И в этот миг вспыхнул свет, превращая сотни глаз в слезящиеся, слепые придатки. Но мои, жаждущие зрительных образов, зрачки быстро аккомодировались, и я увидел вокруг себя десятки изможденных, измученных тел, облаченных в жалкие лохмотья. Затем раздался противный, до челюстных спазм, скрежет, и огромная заслонка, прикрывающая вход в трюм, отошла в сторону.
На пороге возникло двое громил с хронометами наперевес. Они растолкали ближайшие тела, освобождая проход для низенького бородатого существа, облепленного буграми мышц.
— Ну что, бездельники, — заговорил он противным скрежещущим голосом, — ваше бесплатное путешествие подошло к концу. Теперь вам, хоть это может показаться и несправедливо, придется отрабатывать свой билет. Увы, за все надо платить, — и он захохотал, разрывая перепонки какафонией квакающих звуков.
Это был он. Я узнал его голос, преследовавший меня в забытьи, не дававший ни покоя, ни радости беспамятства.
— А теперь можете выбираться отсюда. Невольничий рынок Вилгурии ждет — не дождется вас.
И продолжая хохотать, он удалился. Нас же один за другим стали выводить из трюма. Я оказался между стариком и женщиной, с которыми несколько минут назад вел разговор. Старец еле волочил ноги, и мне приходилось все время поддерживать его, хотя я и сам в любую минуту мог потерять сознание. Женщина, растрепанная, но с гордо поднятой головой, шла рядом.
— Как тебя зовут, сынок? — спросил старик.
— Сайрис, — ответил я, подумав при этом, что, скорее, он больше годится мне в сыновья, чем я ему.
— Меня — Хорх, — сказал старик.
— А ее? — я кивнул через плечо.
— Ее? Кажется, Филия. Впрочем, спроси у нее об этом сам.
Но мы в этот миг подошли к выходу. Я замолчал, и, подгоняемый охранниками, выскользнул из трюма. Сразу же за дверью оказался небольшой коридор, заканчивающийся еще одним проходом, через который в корабль проникал дневной свет.
Нас повели туда, навстречу новой, мучительной в своей безысходности, судьбе.
Спускаясь по трапу, я окинул взглядом окрестности: умощенная плитами посадочная площадка, нескончаемый ряд холмов, поросших незнакомой растительностью, и голубое солнце. А вдалеке за холмами виднелся город, мрачный, застывший, как грозовая туча, не предвещающая ничего хорошего. Казалось от его циклопических сооружений исходят волны страха и ненависти.