— Кого ты жалеешь? Их? Да ты раскрой глаза! Вот Мария — Застывшее Исключение! Потому что чувствует хоть что-то, или, по крайней мере, чувствовала! Я — Исключение! Ты — Исключение! Потому что в свои семнадцать лет еще чего-то хочешь НЕ ДЛЯ СЕБЯ! Вот Мария, потерявшая Разум из-за Умершего Младенца, и вон миллионы «манек», для которых Младенец — кусок мяса, вывалившийся из утробы, не более. Вот я — у меня хоть Идея есть! А вон миллиарды, где все Идеи идут не дальше черной икры и дефицитной мебели! Или я не прав? А ты спроси у них — ДЛЯ ЧЕГО ОНИ ЖИВУТ? ВО ИМЯ ЧЕГО ОНИ ЖИВУТ? И никто тебе ничего не скажет, потому что после гибели Идеи Всемирной Революции никаких Новых Идей не возникало! А раз нет Идеи, то и Душа не нужна! Есть Пузо — его и ублажай! А Душа ведь на подвиги тянет, на страдания, на подвижничество РАДИ ИДЕИ! Все в Человеке взаимосвязано! Вот и живут миллионы Оболочек, в которых не Души, а Душонки! Потому и необходимо провести ОТБОР, чтобы Человек снова стал Великим! То есть НУЖЕН Я! Я же не о безделье мечтаю… Вон сколько полупустых Оболочек, жрущих, спаривающихся, «жи-ву-щих»! Ждущих Своего Заполнения! Чем? Это уже другой вопрос! И вот эту Пустоту ты жалеешь?
— Я не дам тебе Шанса!.. Я лучше подохну вместе с тобой, но не дам тебе Шанса!
— А что ты можешь сделать?.. Все рассказать? Да только пикни — тебя тут же упекут в психушку!
— А ты не думал, что тебя нет?
— То есть?
— И меня нет… Что все происходящее с тобой — это БРЕД ТВОЕГО ВОСПАЛЕННОГО МОЗГА…
— То есть?..
— …и ты сейчас лежишь под трамваем с перерезанной глоткой и, захлебываясь собственной гнилой кровью, подыхаешь!? и все это — ПОСЛЕДНЯЯ СЕКУНДА ТВОЕЙ ЖИЗНИ!
— Какая, к черту, Секунда? Семнадцать лет! Семнадцать лет ОЩУЩЕНИЙ! Это куда денешь?
— Да может эта Последняя Секунда тебе Вечностью кажется…
— Нет!.. Нет! Нет! Я же живу!.. Я жив!.. Но почему все перемешалось? Иисус! Мария! Ты!.. Но ведь я живу! А если нет?.. Перестань дергать Тело! Все равно ты со мной не справишься!.. Или это Агония? Боже мой!.. Не сомневайся — не сомневайся! Ты жив! А если?.. Ты что? Куда ты тащишь мое Тело?! Я жив!.. Я жи-ив?..
— Я не дам тебе Шанса!
— А я вывернусь… я все равно вывернусь! Я прорасту! Да погоди-и-и ты!
— Я сидел в камышах в пятидесяти метрах от железнодорожной насыпи и ловил рыбу. Около полудня я услышал человеческие голоса. Вскоре показался молодой человек. Он громко разговаривал сам с собой, размахивал руками и как-то странно вихлял всем телом — было ощущение, что кто-то толкает его пли тянет за воротник, а сам он упирается. Добравшись таким образом до насыпи, молодой человек несколько минут топтался около нее, а затем вдруг, как от резкого толчка, кинулся головой вперед под мчавшийся пассажирский поезд…
— Я не дам тебе Шанса…
— Я с ребенком возвращалась от родителей. В купе я была одна, так как начала кормить Сашку грудью и все вышли, чтобы не мешать мне. Неожиданно поезд дрогнул и начал резко тормозить. И тут я увидела, что об окно моего купе бьется какая-то мерцающая медузообразная масса. Она была похожа на разлагающееся Лицо Человека… Я вздрогнула. Сашок мой вскрикнул и заплакал. А оконное стекло стало прогибаться, словно под чудовищным давлением. Сашок изошелся криком, а я сидела, как парализованная, не в силах оторвать глаз от окна… Внезапно поезд резко прибавил ход и «масса» растаяла.
— (Я же говорил, что вывернусь!.. Я же говорил, что воткнусь в какую-нибудь Оболочку!.. Это лишнее подтверждение, что я не должен погибнуть!.. Так, теперь разберемся — КТО ЖЕ Я?..)
— Папа, посмотри — какой противный червяк! Он весь ядовитый и у него бешеные красные глаза… Папа, я боюсь — он смотрит на меня…
— Ну что ты, не бойся… У червяков нет глаз, у них какие-то другие органы. К тому же он нас просто не может видеть — мы для него слишком большие.
— Папа, он в самом деле смотрит на меня… Папа, мне страшно!
— Ну, трусиха… Раздави его и все!
— (Раздави меня, раздави меня, девочка! Ну же! Ну дай мне еще Шанс! Я теперь знаю, как врываться в чужие Тела! Ну раздави меня! Ну! Ну дави!)
— Папа, я боюсь его!
— Хочешь, я его раздавлю?
— (Ну давай-давай! Ну же!)
— Папа, не тронь его… Пойдем отсюда!
— (А-ах… Никогда не знал, что земля так чудовищно пахнет! Ее запах дурманит меня… Заползу куда-нибудь под листок… Думай-думай… Еще не все потеряно! Значит Душа МОЖЕТ ТРАНСФОРМИРОВАТЬСЯ и занимать большую или меньшую Оболочку! Как ты там сказал, Жрец Острова: «И да будете Вы иметь силы и умение переходить из тела в тело, проникать в плоть животных и птиц, трав и дерев, насекомых и гадов»? Ну что же — еще не все потеряно!.. Хе-хе-хе…
…Где ты, Юноша? Где искать Обломки Твоей Души? Это не Агония! Это не последняя Секунда моей Жизни! Это Жизнь! Прочь Сомнения — они чуть не погубили меня! Думай-думай! Теперь-то мне никто не помешает найти свой Шанс! Бож-же, что за Гул? Дурманящий Запах Земли и невыносимый Гул, от которого все мое Тело сворачивается Спиралью… Что это? Гул времени, которое надвигается на меня? Время — это тоже Энергия, и его тоже можно пощупать! Ох, как меня скручивает… Неужели Душа Человека и Тело Червя живут в разных временных Измерениях?.. я об этом не думал…
— Блаженны Нищие Духом! И счастливы они, ибо нечего им дать Человечеству, и без забот живут они… И Вечные Муки уготованы тем, чьи Души ломятся как закрома! И встает Вечный Вопрос — как отдать эти Богатства людям, ибо для них они; и Грех тому, кто гноит эти Богатства в себе… И растет Вечное Сомнение — а возьмут ли люди эти Богатства? А способны ли они приумножить его? Или хотя бы сохранить? Ибо «не давайте святыни псам и не бросайте жемчуга вашего перед свиньями, чтобы они не попрали его ногами своими и, обратившись, не растерзали вас». И встает Двудорожие — по какому Пути идти тебе, Человек? Ибо ты есть и Соль Земли, и Свет Мира, и Тьма Кромешная, полная пороков грязных и мерзких… И явился я к Тебе в образе Сына Человеческого, дабы научить Тебя любить Себе подобного, так как нет другого Бога, кроме Человека… И говорил Тебе: «Не убивай, примирись с братом твоим, не прелюбодействуй, не преступай клятвы, ибо каким судом судишь, таким будешь судим, какой мерою меряешь, такой и тебя будут мерить. Как хочешь, чтобы поступали люди, так и поступай и Ты с ними; ибо в этом закон и пророки. Так всякое дерево доброе приносит и плоды добрые, а худое дерево приносит и плоды худые». И понял я, что неспособен Ты, Человек, полюбить ближнего своего как самого себя, да и к самому себе у тебя нет Любви… И Богатства Духовные обращаешь во вред Себе. И расширяя Знания Свои, умаляешь Душу Свою, ибо Плоти Своей угождаешь, а о Душе Своей не печешься. И любое Благо используешь на Погибель себе. И живут в тебе Бог и Сатана… И вижу я, что Путь Богатства Духовного ведет тебя к Гибели Твоей, так как Душа Твоя не справляется с Разумом Твоим. И есть Второй Путь — Путь Нищих Духом! Чтобы стал Ты, Человек, одним из многих животных, и жил бы как птицы небесные, и не сеял и не жал… Ибо, когда в борьбе Бога и Сатаны победу начинает одерживать Сатана, то лучше для Человека, если убить в нем и того и другого. И будешь ты равным среди равных — мелкой безмолвной Частицей Мировой Души! Частицей, необходимой для общего развития Природы… Ибо ничем Ты, Человек, не лучше комара, столбящегося над болотом, или змеи, вьющейся по пескам.
— А разве ты сам не СЫН ЧЕЛОВЕЧЕСТВА?
— Ты прав, Глас, идущий из Прошлых Веков — и я — Человек!
— Так почему же губишь нас, Сын Человеческий?! Это несправедливо!
— Если бы Человек жил по Законам Справедливости, он не зашел бы так далеко в Ненависти к Самому Себе!
— Люди! Люди! Услышьте меня! Это все ханжество! Это обман! Ты лжешь, Сын Человеческий! Ты хочешь утвердиться над нами! Дайте мне Тело Человека, и я заставлю тебя замолчать! Мы найдем против тебя силу! Люди! Люди! Дайте мне Шанс! Ну раздавите меня! ну размажьте по асфальту! Ну почему вы такие гуманные! Вот он — я! Дайте мне вспыхнуть в ком-нибудь! Хоть в уроде! Ползи-ползи… под чей-нибудь каблук… Ползи-ползи… чертово тело… Давай-давай — сокращайся… «Не бойся огня, не бойся воды, бойся Чрева Темного и Склизкого»… Пророк скрипучий… Да я сам в Огонь! Да я размажусь под колесом!.. Только бы… ТОЛЬКО БЫ РЕБЕНОЧЕК ЗАПЛАКАЛ… ужмемся… проберусь в каждого из вас! Пусть не Драконом над вами, так хоть Червем в вас! Ползи! Ползи!.. Что Это?
Звучит ВСЕЛЕНСКИЙ КРИК ПЕТУХА
Виктор ВолконскийРассказы
ИСХОД ПЕТРА ПРЯХИНА(из цикла «Одержимые дьяволом»)
…«Лонгрен! — взывал Меннерс, — ты ведь слышишь меня, я погибаю, спаси!
Но Лонгрен не сказал ему ни одного слова; казалось, он не слышал отчаянного вопля. Пока не отнесло лодку так далеко, что еле долетали слова-крикиМеннерса, он не переступил даже с ноги на ногу…
— Черную игрушку я сделал, Ассоль, — спи!»
— Н-да! — сказал себе Петр Пряхин. — Вот ведь как можно убить человека… и судить этого самого Лонгрена вроде бы и не за что. Просто его враг тонул, а он ему не помог. Вот и все. Н-да…
Пряхин отложил старую растрепанную книгу без начала и подумал:
— Надо спросить у Ритки, как книжка-то называется… Умная книга!
Петр потянулся всем своим большим телом (ох, намаялся он ныне в поле — сенокос!). И встал. Читать некогда: нужно успеть у коровы убраться, запарить зерна поросятам. А завтра с утра: Звездочку подоить… в курятник крыса повадилась, жука на картошке травить надо… Господи, дел-то сколько!
Он тяжело вздохнул. Из-за занавески ответно долетел тихий стон, там лежала и маялась животом жена Пряхина Алевтина.
— Петечка! — слабым голосом позвала она.
Кряжистый Пряхин неуклюже склонился над ее кроватью. В неярком свете засиженной мухами лампочки он видел, как осунулось и пожелтело лицо жены. Алевтина-то и смолоду особой красотой не отличалась. А теперь и вовсе выглядела она живой иллюстрацией к меткому народному присловью: «краше в гроб кладут»…
— Да за что же меня судьба так?!.. — выползла темная мыслишка откуда-то из потаенных закоулков пряхинской души. — Все не как у людей… у них-то бабы, небось, здоровые!
— Что? — переспросил он.
— Валокордин, говорю, дай. В холодильнике он… с сердцем что-то.
Подав жене лекарство, Пряхин, набычившись, пошел к выходу, дела ждать не будут. И уже у порога услышал, как звякают о стакан с водой зубы Алевтины. Петр вышел, еле сдержавшись, чтобы не хлопнуть дверью. Взял вилы и встал, опершись на них посреди двора. Тяжело задумался.
… С тех пор как соседская деваха Ритка «положила глаз» на Петра, мужик и вовсе с ума сошел. Вот уже год Алевтина мается от разной хвори: то там у нее заноет, то здесь заболит… Ритка же знай себе шастает по своему огороду, увидит Пряхина и смеется, скалит свои белые зубки. А то уставится на него, возьмет в рот прядь собственных волос и вроде бы жует — привычка у нее такая!
Живет Ритка с бабкой, куда уж старухе за такой егозой уследить!
Поэтому раза два уже встречался Петр с Риткой на отшибе двух дворов в вишневых кустах. Добросовестно тискал се молодое тело, тугое и пышное, как подошедшее впору тесто. Больше ничего с собой сделать Ритка пока не позволяла… Силенкой ее тоже Бог не обидел, так что при желании она легко уходила из ухватистых рук Петра.
— Вот женишься если… тогда! — глухо говорила она, глядя в темноту поверх пряхинской головы.
— Да как же я, при живой-то жене… Дура! — злился Петр.
— А ей не век жить! — с хохотком говорила Ритка. — Я, Петушок, за тебя замуж хочу… Подожду! Давно с ней не спишь?
Не в бровь, а в глаз!.. что ответишь?! Петр в ответ лишь скрипел зубами, не столько от своего подневольного воздержания, сколько от стыда.
— …Как книжка-то называется? — спросил Петр и словно бы в поисках ответа ненароком запустил ладонь Ритке под кофту, в узкую ложбинку промеж ее горячих неподатливых грудей.
— Не лапай! — Рита сделала вид, что хочет вырваться. — Какая еще книжка?
— Что ты мне… почитать дала… Про Лонгрена!
— А! Ты там понял хоть что-нибудь?
— Чего понимать-то? Как он мужика не спас? — осторожно спросил Пряхин и только потому так спросил, что дальше того эпизода он книгу не осилил. Некогда было.
— А вот хотя бы. Может, он и хотел веревку ему бросить, да не успел? Кто знает.
Последнюю фразу Рита произнесла как-то расслабленно тихо, с трудом переводя дух. Петр понял это по-своему, рывком запустил ручищи под ее колени и опрокинул на спину. Однако Ритка ноги не разжала и после короткой, но бурной схватки все же отпихнула Пря-хина и вскочила. Глаза ее в полутьме под вишневыми кустами светились как у кошки.
— Лонгрен мужик что надо, — прошипела она, — настоящий. А ты уже два раза от жены бегал в «скорую» звонить… и все успеваешь… успеваешь!
А через неделю Алевтина умерла. «Инфаркт», — сказали при вскрытии. Приступ сразил ее внезапно, под утро. Петр, как обычно, побежал тогда звонить в «скорую». Да вот…
Не успел.
Хоронили Алевтину всем селом, ее люди жаловали да жалели. «Отмучилась, болезная… царствие ей небесное!» — истово крестились старушки.
Детей у Пряхиных не было, вот и зажил Петр бобылем.
Да только недолго он им пробыл. На третью ночь после похорон тихонько звякнула щеколда и услышал сквозь сон Пряхин в сенях легкий вкрадчивый топоток. Открыл глаза. И в полумраке лунной августовской ночи увидел у своей кровати Ритку. В белой кружевной ночной рубашке она стояла перед ним девственницей-невестой. Ночь была у них на свадьбе подружкой новобрачной, молодой месяц дружкой жениха. Повенчала их смерть Алевтины, а убогая грязная спальня заменила храм. И затрещала кружевная рубашка пришлой невесты под руками Пряхина так, как бы трещала фата невесты под руками нетерпеливого, данного Богом, жениха.
—..Женишься, детей тебе кучу нарожаю! — горячо шептала Рита, пока ладони Пряхина мяли-оглаживали ее с ног до головы. — Давний мой интерес… чтобы мужик крепкий был… хозяйство… денег много! Себя блюла, а могла бы и в город податься… путаной стать… Не хочу так, хочу женой быть законной… хозяйкой твоей. Ой! Больно… нет, нет, хорошо! еще… давай. Еще!
И время для них остановилось.
Вдруг яркая вспышка метнулась сполохом в окне, и изба Пряхина вздрогнула от глухого толчка.
— Что это?! — очнулась Рита и на полусогнутых ногах (что и говорить — мужик Пряхин был хоть куда!) мелкими шажками подошла к окну.
Тотчас же вторая яркая звезда сорвалась с неба вдогон за первой. И снова — земля вздрогнула.
— Метеориты… — прошептала она. — Где-то у кладбища ухнули.
А Пряхину разговаривать не хотелось, глаза его отчаянно жмурились. Но ведь вот она какая, Ритка… еще бы ее сюда!
— Ты рубашку-то сыми свою! — окончательно проснувшись, сказал Пряхин. — Мешает только… иди ко мне!
Он привстал, оперся на локоть. Оглядел сквозь блеклый лунный свет широкий зад своей юной невесты и ее крутые в плавном изгибе бедра. А Рита вдруг замерла, вцепилась скрюченными пальцами в подоконник: рот ее приоткрылся, глаза остекленели.
Сердце у Петра захолонуло, он понял: ЕГО ЗОВУТ!
Кто?!
Пряхин сполз с кровати и, вытянув вперед руки, как бы на ощупь, стал продвигаться к окну. Его неодолимо влекло куда-то… а куда, зачем? Он не знал.
И увидел Пряхин вот что.
У околицы села, на спуске с Кладбищенской горки шевелилась неясная, с отдельными белыми пятнами, масса. Она, масса эта, медленно, очень медленно надвигалась на село, и для напряженного, острого как никогда, взгляда Пряхина хоть и оставалась вроде бы слитной… но уже виделась ему и по частям, распадалась на разнородные отдельные фрагменты… становилась ясно различимой при лунном свете в мельчайших деталях толпой.
Толпой мертвецов.
В ней кое-где поблескивали желтые оскаленные черепа. Мелькали клочья истлевшей одежды. Бурые неуклюжие мумии и начисто отполированные червями скелеты шли-переступали, приближались… возглавлял шествие высокий мужик, как бы одетый в лохмотья гнилой кожи. А рядом с ним Пряхин увидел жену свою, недавно усопшую.
Разложение почти не коснулось ее… и самое главное, глаза покойницы, черные бусинки, были еще живы. Пряхин поймал их ищущий взгляд.
Алевтина тотчас же подняла усохшую, похожую на корявую черную ветку руку и поманила его к себе.
Пряхин, не спеша, пошел к выходу.
— Куда?! — взвизгнула, очнувшись от оцепенения, Ритка. — Не ходи к ней! Не пущу!!!
Она упала на колени, вцепилась в Петра будто большой голый клещ и поволоклась за ним к двери. Ударилась головой о порог и дико захохотала.
Крепка была хватка сумасшедшей, но Пряхин освободился без труда. Сила теперь в нем была нечеловечья… он более не принадлежал этому миру.
Из рапорта участкового инспектора Шебаршинского с/совета, старшего лейтенанта А. А. Дубовкина начальнику Зеленодольского РОВД (с незначительными сокращениями и сохранением авторского стиля).
«Вчера, т. е. 5 августа 1991 года мной лично наблюдалось следующее:
В 23 часа 45 минут на территории сельсовета в районе, называемом Кладбищенской горкой, упал с неба метеорит и через некоторый короткий промеж. времени еще один.
В 23 часа 55 мин. через село Шебаршовку в направлении северо-востока по центральной улице проследовал отряд мертвых граждан, находящихся в различной стадии разложения, общим количеством 123 человеко-трупа, что было установлено мною по спискам сельсовета…
…Характерно приволакивая ноги (как «зомби», которые живут на Западе), мертвые граждане проследовали к озеру Калач, в котором и скрылись. Расстояние от кладбища до вышеназванного водоема составляет 2523 метра…
…Привлечение водолазов к поисково-спасательным работам считаю нецелесообразным, т. к. озеро Калач неглубокое, вода в нем чистая и слой ила на дне, в котором могли бы скрыться мертвые граждане, отсутствует в наличии…
…Результаты расследования места происшествия, произведенного мною в присутствии понятых Саблина Е. П. и Шмахова В. М. зафиксированы в протоколе, который прилагается…
…К подробностям происшествия считаю необходимым добавить следующие:
Могилы на кладбище аккуратно разрыты неизвестными лицами. Кем именно, установить можно будет лишь в ходе компетентного следствия со стороны более высоких инстанций…
…При прохождении мертвых граждан через село слышалось характерное постукивание и треск сухих костей, что наблюдали и другие, кроме меня, заслуживающие полного доверия живые свидетели, напр. передовая доярка кооператива «Аккор» Зайковская Б. Л. и шофер председательской машины «Нива» Колотовкин И. Я., происшествие которых никак не может быть совместной галлюцинацией. Они показали следующее:
Дойдя до дома механизатора гражданина Пряхина П. И. (русский, 1954 г. р., б/п., б/у., ранее не привлекался), из толпы мертвых граждан выделилась покойная Пряхина А. З. (свидетельство о смерти A-V № 6258 прилагается) и поманила ему (супругу) рукой в окно, в результате чего Пряхин П. И. вышел из дома совершенно голым (что вышеназванная Зайковская Б. Л. рассмотрела очень четко) и присоединился к толпе мертвых граждан, вместе с которыми и ушел.
Находящаяся вместе с ним на месте происшествия в интимной связи гражданка Ковалева М. П. (русская, 1971 г. р., врем. не раб.) отправлена мною в невменяемом состоянии в п/лечебницу г. Зеленодольска с рекомендацией об использовании в смирительной рубашке.
Других пострадавших в живой силе и технике нет».
Виктор Волконский
СУДЬБА ПОСЛЕДНЕЙ КАПЛИ(из цикла «Одержимые дьяволом»)
…Бессонница! Смутное время для «всяких мыслей». И каждый переживает его по-своему… Например, Димка Ханин в такие вот тоскливые часы вел с неким Голосом долгие и очень умные беседы о самых разных вещах — вплоть до квантовой механики. Потом Димка все же засыпал, а к утру начисто забывал ученые термины. Они ему, рядовому советскому снабженцу, были ни к чему. Не то чтоб интеллект не позволял. Просто это его совсем не интересовало. А появился Голос два года назад — после того как Димка попал в аварию и получил сотрясение мозга.
Практической же пользы от Голоса не было никакой. Как-то раз Ханин попросил его назвать выигрышные номера в ближайшем тираже «Спортлото». И получил в ответ длинный ряд замысловатых формул, которые оказались ему не по зубам.
— …Будущее каждого антиномично! — возвестил на сей раз Голос. — И если привести в движение цепь событий соответствующего ряда…
— Ряда… ряда… — стучат колеса.
— …Представим себе чашу, в которую падают капли. Если чаша злодеяний и переполнена, то судьба последней капли страшна и невыразима! Это и есть твоя судьба…
— Судьба… судьба… судьба…
— Вам плохо?! — услышал Димка встревоженный женский голос и с трудом открыл глаза. Его тормошила попутчица. Вагон покачивало на стыках. Тусклый плафон из соседнего купе высвечивал мутносерые стены. На Ханина смотрели снизу вверх участливые глаза.
— Нет, нет… ничего! — пробормотал Димка. — Просто приснилось что-то… И он, перегнувшись, свесился с полки.
Из широкого декольте незнакомки пахнуло ему в лицо теплом крепкого тела. В глубоком вырезе ее легкого платья светились в полумраке будто бы плотно прижатые друг к другу футбольные мячи — белые и туго накачанные… Димка с изумлением вскинул глаза. Попутчица поспешно отступила и снова уселась на свою нижнюю полку — заняв ее почти наполовину.
— Вот так габариты! — подумал Димка. — Надо же!
Он опять откинулся на тушую подушку, перевернулся на бок и натянул на голову влажную простыню с клеймом «МПС». Надо было заснуть. Более всего Ханин опасался нового появления Голоса, который излагал всякие бредни. «Страшна и невыразима»… «Судьба последней капли»… Надо же такое выдумать!
Голос больше не появился. Зато Димка оказался вдруг в незнакомой ему, но вполне реальной комнате с земляным утрамбованным полом. Над потемневшим от времени столом теплился огонек одинокой свечи… Ханин услышал за спиной чье-то хриплое дыхание, а потом — и глухой звук. По полу тащили нечто очень тяжелое… И вдруг увиделась ему рука с топором. Рука была желтая, крепкая и морщинистая. Костлявыми пальцами своими она цепко держала топорище — старое, лопнувшее, обмотанное синей изоляционной лентой.
— Кр…рак! — опустился топор. И под ноги Димке с низкого широкого пенька свалился большой кусок розового мяса. На белой шкуре окорока Димка отчетливо увидел длинный шрам — широкий сверху и постепенно сходящий на нет.
— Кр…рак! — снова ухнуло где-то, и Ханин проснулся. В приоткрытое окно тянуло тормозной гарью и вагон сотрясался от резкого толчка.
— Как дрова везет… — пробурчал Димка, слез с полки и, взяв полотенце, пошел умываться. Потому что уже было утро.
Попутчица завтракала. Белая вышитая скатерка, домашнее печенье и кофе из термоса… Димка невольно покосился на ее ноги под коротким платьем и у него аж сердце захолонуло… ведь увидишь же такое! Но… все везде было в меру. Правда, в полуторную…
— Кофе хотите? — улыбнулась она.
— Спасибо, — сухо ответил Ханин. А попутчица звонко и переливчато рассмеялась.
— Фигуру боитесь испортить? А я вот не боюсь!
И только тут Димка разглядел, что за фигуру соседке особо опасаться и нечего. Тяжелая грудь у нее не виснет, живот на удивление — плоский и подтянутый. А талия для такого большого тела даже слишком тонка.
— Вы, наверное, спортом занимаетесь? — спросил Димка.
— Нет. Зато встаю не позже шести и бегаю два часа.
— Каждое утро?!
— Каждое утро. Благо у меня рабочий день с десяти…Ниночка недавно закончила институт. Работала библиотекарем. Замуж так и не вышла.
— Не берут! — засмеялась она. И сделала вид, что ужасно этим огорчена.
Говорить с ней было хорошо и просто. Своей массивности она совершенно не стеснялась и вела себя порой как озорная школьница. То и дело вскидывала на Димку влажно блестящие карие глаза, смеялась без причины.
Димка был видным парнем и отдавал себе в этом полный отчет. Он был избалован легкими победами и до сих пор ходил в холостяках. Ханин полагал жениться когда-нибудь на стройной хрупкой блондинке, и он никак не ожидал, что простое вагонное знакомство заведет его так далеко. Сначала Ниночка была ему безразлична, потом стала приятна. А вечером того же дня, выйдя покурить перед сном в тамбур, Димка вдруг понял: она ему нужна… по-настоящему! Его тянуло к Ниночке вопреки всякой логике, крепко и непонятно. Словно его вел кто-то на поводке.
Но Ханин не любил ходить на привязи. И не придумал ничего лучшего, как нахамить попутчице при первом же удобном случае. Тогда поводок порвется — тонок он еще!
Ханин вспомнил о Голосе и спросил Нину:
— Слушай, а как понять: будущее антиномично?
— Это значит, многовариантно.
В ее голосе проскользнула еле заметная снисходительная нотка, и Ханин сказал:
— Ах, мы — умные!
— Да вот!
— Жаль, что не в Уганде родилась. Там была бы в чести.
— Это… почему? — осторожно спросила Нина.
— А там так, чем толще женщина, тем считается знатнее. Принцессы тамошние передвигаются только на четвереньках. А королева и вообще ходить не может!
На круглых щечках Ниночки заполыхали красные пятна. Карие глаза ее потемнели до цвета грозовой тучи, за которой прячется молния. Она нехорошо улыбнулась.
— О-о, а ты — наглый!
И, отвернувшись, добавила вполголоса:
— А я… люблю таких!
…Наутро поезд уже тянулся вдоль благословенного Черноморского побережья, страшно медленно, с частыми остановками, словно испытывая терпение пассажиров. Ниночка смотрела в окно и ахала: синие волы, зеленые рощицы, пестрые палатки, загорелые тела… Ой, как хорошо!
— А давай здесь сойдем! — то и дело хватала она Димку за руку. Бывалый Ханин снисходительно усмехался.
— Успеем. Я поселок хороший знаю. Там и остановимся. Или ты дальше поедешь?
— Нет, нет, я первый раз «дикарем». С провожатым лучше!
И она нечаянно прижалась к Димке, у окна было слишком тесно. Состав дернулся встал.
— Красный горит, — высунулся Димка в открытое настежь окно. — Смотри-ка, люди купаться побежали!
До моря было метров пятьдесят.
— Пошли искупнемся! — блеснула глазами Нина.
— С ума сошла! Да ты куда… останешься же!
И он ринулся за ней в тамбур. Но… с таким же успехом можно было пытаться остановить летящую бомбу.
— Держи! — крикнула Ниночка, и на Ханине повисло ее цветастое платье. Стоя в тамбуре, он смотрел, как она легко бежит… размашисто-плавно перелетая через прибрежные камни. Нина с разбега бросилась в воду, и до Димки долетел се ликующий визг.
— Дура! — с досадой буркнул он.
Поезд плавно тронулся. Нина почти успела добежать… Ханин перегнулся, подал ей руку и рывком втащил в вагон.
— А ты сильный! — засмеялась она. — А я… искупалась!
— Вижу! — процедил Димка. — А вот если бы отстала?
— Да ну тебя! У меня два во…от таких чемодана, знаешь, какие большие! Разве я их брошу!
Поезд опять встал.
— Ой! — Нина приостановилась в дверях.
— Иди, иди! — Ханин, забывшись, положил руки на се необъятные бедра, ладони плотно вжались в купальник, и втолкнул Нину в вагон… но тут пронизала Димку дрожь с головы до пят. Он поспешно отдернул правую руку… на пухлой ягодице Ниночки четко выступал под мокрой тонкой тканью рубец старого шрама. Длинного, широкого сверху и постепенно сходящего на нет… Шрам из его сна! Поезд стоял.
— Стоп-кран кто-то сорвал! — растерянно сказал Ханин.
— …Нин, а ты в вещие сны веришь? — спросил Димка.
— Не-а! — она мотнула головой. — Я материальная… Ханин вздохнул, приподнялся на локте и посмотрел на Ниночку. Она лежала ничком, распластавшись на песке. Первый шок от созерцания пышных форм подруги у Димки уже прошел. Он даже забыл, как недавно ежился под любопытными взглядами, шагая рядом с ней по пыльным и кривым улицам поселка Шен. Граждане разного пола оборачивались вслед Ниночке с одинаковым интересом.
Стоит только захотеть, и такое вот необычное тело будет в его руках. И очень интересно узнать: что к чему… в таком размере! Но… вспоминал Димка про загадочный шрам и — возбуждение гасло. Ах, море, море — прилив-отлив… Решился все же Ханин и спросил, откуда эта метка.
Нина повернулась к нему, смахнула со лба влажные волосы. Димка увидел ее потухшие глаза и поспешно сказал:
— Не хочешь, не говори!
— Почему же… скажу! Мы с одним парнем были обручены с детства… даже странно такое слышать в наше время, правда? Уже и свадьба назначилась… Встречали Новый год вдвоем, и Славик, будучи в подпитии, ударил меня кухонным ножом сюда… в самую мякоть. Наутро он вымаливал прощение и ползал на коленях. Клялся, что и сам не понимает, как это получилось… Я отказала ему наотрез!
— И правильно сделала, — жестко сказал Димка. — Лучше жить на вулкане, чем с таким… Это потенциальный садист!
— А ты… пьешь?
— Было. А вот уже два года вообще не принимаю. Попал с другом на «Жигулях» в аварию и получил сотрясение мозга… месяц лежал в больнице. А Петро насмерть. Хороший был парень и умница. Физмат заканчивал, далеко бы пошел.
— А за рулем ты был?
— Он. Да и «Жигули»-то его…
Они замолчали, думая каждый о своем.
— Нин, а можно я зайду к тебе вечерком, а?
— Приходи, — слабо улыбнулась она. — Мог бы и в первый же вечер придти. Не прогнала бы!
Возвращаясь с пляжа, Ханин зашел на базар, где, изнывая под палящим солнцем, аборигены торговали дарами щедрого юга. В воздухе витал волнующий аромат шашлыка…
— Покупай не глядя! — зазвенел рядом задорный девичий голос. — Мясо-вырезка, экстра класс! Отдаю почти задаром!
И Димку ожгла взглядом черноволосая красавица. Ослепила. Сразила — наповал. Мяса Ханину было не надо, а купил. Килограмм за сто двадцать рублей… И стоял, болтая с Эллочкой битых два часа, пока она не заторопилась:
— Ой, мне пора!
— А ты где живешь?
— Смотри, какой быстрый! Захочешь — найдешь. Найдешь — гостем будешь!
А на душе у Ханина вдруг стало очень нехорошо. Он вспомнил про Нину… обещал же! Ладно, сегодня к ней… куда денешься? А потом…. потом видно будет!
…Нина жила на отшибе, в предгорье. Давший ей приют домик прилепился к отвесной скале, за которой начиналось сумрачное ущелье, сплошь заросшее бояркой и диким виноградом. Зато море было недалеко, прямо под горой.
Димка постучал щеколдой скособоченной калитки. Во дворе громовым лаем ответила большая собака.
— Сейчас! — отозвался звонкий голос. — Иду, иду!
У Ханина защемило сердце. Эллочка!
— Быстро ты меня нашел! — усмехнулась она, и в полутьме блеснули ее белые зубки, ровные, один к одному…
— Это ты, Дима? — за спиной хозяйки в прямоугольнике освещенной изнутри двери показалась крупная фигура Нины. — Элла, это ко мне. Можно?
— Можно! — процедила Эллочка, не разжимая рта. Она круто повернулась и ушла в дом.
— На море сходим? — предложил Димка. Оно и понятно, ему хотелось смотаться отсюда как можно быстрее. Надо же так нарисоваться!
— Да ну… надоело, — лениво протянула Нина. Она взяла со стола спички и зажгла свечу… Старый диван скрипнул под ее тяжелым телом.
— Иди ко мне, — прошептала она.
Ханин присел рядом с ней — на самом краю. Она лежала свободно и навзничь. Места явно не хватало, и, чтобы гостю было где притулиться, Ниночке пришлось закинуть правую ногу на спинку дивана. Левую же, ничуть не стесняясь Димки, она опустила почти до пола. И теперь молчала, молчала… смотрела на него в упор. Димка стиснул руками се колени…
Через минуту Ханин понял: он у нее был первым……Димка ушел от Ниночки на рассвете.
— Отстань! — она вяло отмахивалась от его жгучих не по-утреннему поцелуев. — Хватит… ты меня уже измучил. Я спать хочу!
А днем они заплыли далеко в море, и Нина вдруг принялась его топить. Сначала вроде бы в шутку, а потом… Димка испугался всерьез. Ниночка была прекрасной пловчихой, и в воде Димка ей явно уступал.
— Никому тебя не отдам! — хрипло кричала Нина и щурилась сквозь соленые брызги. — Лучше утоплю! Мой ты, мой!
«…Женюсь!» — подумал Димка, зарываясь в горячий песок.
…Димка больше не хотел заходить на базар. Но однажды ноги сами понесли его к знакомому прилавку.
— Привет, молодой! — блеснула зубами Эллочка. — Где пропадаешь?
— Купаюсь, — пожал плечами Димка. — Кстати… а где ваша квартирантка? Что-то я уже се два дня не вижу…
Эллочка негромко и злорадно посмеялась. Сказала:
— Уехала.
— Как так уехала?! И мне… ничего не сказала! Элла снова плеснула в него ехидным смешком.
— Тебе лучше знать, от кого она сбежала! И не велела говорить, что уезжает. И адреса велела не давать!
— А есть адрес? — уцепился Димка за последнюю фразу.
— Нет!
— Элла! — просяще сказал Димка. — Ты понимаешь… я ей деньги должен. Много! Как же теперь…
И он попер врать напропалую, лишь бы не стоять молча под пронизывающим взглядом ее черных, как угли, глаз.
— Ладно, приходи вечером, — сказала Эллочка. — Так и быть, дам тебе адрес… Эх вы, мужики!
Последнее слово она произнесла не разжимая рта, точно как в ту ночь, когда за спиной ее стояла счастливая соперница.
… В знакомой комнате с земляным утрамбованным полом от Ниночки не осталось и следа. Димка посмотрел на пустой диван, вздохнул и сел, облокотившись на старинный, потемневший от времени стол.
Дверь за его спиной приоткрылась. Эллочка оценивающе оглядела гостя и, мягко-бесшумно переступая босыми стройными ногами, вошла. Димка даже вздрогнул… он не заметил, как она подошла к нему вплотную.
— Бабка-то моя ушла, — вкрадчиво сказала Эллочка. — И комод заперт. А адрес там. Ты… подождешь?
И это «подождешь» она выдохнула так, что Ханин сразу все понял Конечно, он подождет…
Эллочка раздевалась перед ним здесь же, у стола. Она делала это без лишней суеты и словно бы привычно… давая гостю вволю налюбоваться своим молодым крепким телом, сложенным на зависть любой манекенщице…
Давно известно, что красота есть мерило совершенства, печать Творца, знающего, что и для чего в сути своей предназначено. Тело Эллочки было создано природой как безукоризненный инструмент для самой сложной любовной игры…
…Димка впервые узнал, что желание может возвращаться так многократно… словно кто-то переворачивал склянку песочных часов и все начиналось сызнова… Уже заглядывала поздняя луна в узкое оконце, когда он, вконец обессилев, распластался по дивану… еле пошевелил пересохшими губами:
— Пить…
Элла встала, зачерпнула ковшом из фляги в углу. Димка приподнялся, припал к студеной воде. Он успел сделать только три глотка, остальное Эллочка, хохоча от души, с размаху выплеснула на его измотанное тело.
Она тяжело дышала. Она была довольна.
— Оставайся ночевать! — стиснув ладошками его шею, жарко прошептала Эллочка.
Димка, отбросив се руки, сел и посмотрел в дальний угол комнатки. Там лунный луч — чистый и белый — светился на блестящем лезвии топора с обмотанной синей изоляцией рукоятью.
— Нет… пойду! — сказал он. — Дома оно как-то… спокойнее.
В каждой солидной психбольнице наверняка найдется спой Наполеон. Но что он, убогий, знает о своих «собственных» баталиях?.. А вот Ханин все-все знал…
Он знал, что Эллочка сначала задушила Нину. А потом с помощью своей бабки расчленила труп девушки топором и зарыла ее бренные останки в укромном месте… Недаром Димке было ниспослано свыше кошмарное видение в поезде «Москва — Сухуми»… только вот Голос этот проклятый с тех пор больше не появлялся. И Димка спрашивал себя: «А когда же я сошел с ума?.. До приезда сюда? Или — уже потом?..
Есть в поселке усатый участковый, но к нему не пойдешь. Что он скажет? «…Ц-ц-ц, дарагой, перегрэлся!»
…Улики нужны, улики! И Димка отправился на базар.
— У вас теперь комната свободна? — спросил Ханин Эллочку как бы между прочим.
— Конечно! — черные глаза ее заблестели. — Переехать хочешь, да? Переезжай… Возьмем недорого!
Ханин усмехнулся про себя. А ту ночь она запомнила. И еще… хочет. Смотри-ка, как задышала… тварь!
Шутки кончились. Теперь они шли навстречу друг другу как по лезвию ножа. И Димка знал: за Ниночку он отомстит… он не забывал об этом даже в те сладостные минуты, когда они, по выражению Эллочки, «занимались парной аэробикой» на старом диване. И тогда он делал так, что ей становилось больно… она вскрикивала и стонала.
— Какой мужчина! — шептала она потом и как горячими утюжками гладила своими ладошками его сухощавое мускулистое тело. Спрашивала невпопад:
— А ты домой сообщил, что к нам переехал?
— Я вообще домой не пишу, — нарочито позевывая, отвечал Димка. — Поехал к морю и все. Чтоб не беспокоили.
— А невесте поди написал?
— А у меня невесты нет. Была, да погибла.
— Под поездом? Ее Анна Каренина звали, да?
— Какой уж тут поезд! — криво усмехался Димка в темноту. — Убили ее… зарубили топором. Труп разделали. Вот так отсекли… и так, — гладил Димка Эллочкины ноги. — А голову отрезали…
— Ой, какой кошмар! Э, да ты все врешь… Врешь! Напугать меня хочешь… Да? Да?!..
Плотно лежит под ее левой грудью Димкина рука. Тук… тук… тук… нет, совсем не испугалась она, ровно стучит ее сердце. Как часы, отсчитывает оно время… первое или последнее? Чье?!
Утром Димка не пошел на море, сославшись на нездоровье. Выпил горячего чаю и уселся на крыльцо своей пристройки со старым журналом в руках. Вышедшая из дома бабка не заметила квартиранта. Димка хотел было ее окликнуть, но промолчал. В цепких старушечьих руках он увидел большую белую кастрюлю… Что-то бурча себе под нос, бабка прошла через двор, густо заросший травой и цветами, и остановилась в дальнем углу участка — там, где виноградные лозы бросали на землю густую тень… Димка услышал рык Гитлера — так звали хозяева свою матерую кавказскую овчарку. Ханин знал, что пес на надежной цепи, но все равно вздрогнул… в голосе Гитлера ему почудилось что-то несвойственное домашним собакам вообще… Черный бабкин платок мелькнул за оградой, она ушла.
Димка огляделся, прислушался к гудению пчел над цветами. Он был один.
Ханин не спеша подошёл к винограднику. Гитлер с жадностью хрустел костями. Услышав шаги, он поднял голову и глухо зарычал… среди кровавого месива Димка увидел обрубок человеческой кисти. Это была рука Ниночки, Ханин узнал ее по обычному для покойницы фиолетовому маникюру на ноготках.
Глаза Димке словно бы застлало туманом. Он поплелся обратно на свое крыльцо, его била крупная дрожь. Но на полпути Ханин все же очнулся и взял себя в руки. Он ведь хотел найти улику, и вот сам Бог послал ее! Димка огляделся по сторонам в поисках длинного прута, которым можно было бы вытащить у Гитлера из-под носа столь лакомый кусок… тот самый, с фиолетовым маникюром.
Рядом с тропинкой валялись грабли.
Димка, схватив их, бросился назад. И… остановился, увидев на месте собачьего пиршества только смятую траву. Гитлер дремал под солнышком, положив голову на лапы…
Пятясь, Димка споткнулся о стоящую неподалеку белую кастрюлю и заглянул в нее с тайной надеждой… Пусто.
Эллочка в тот день с базара припозднилась.
— Работы много, — понимающе думал Димка. — Мяса-то навалом.
Он вспомнил тот злосчастный килограмм вырезки, который в свое время купил у этих людоедов за сто двадцать рублей, и к горлу его подкатила тошнота… еще более нестерпимая от того, что мясо-то было вкусным!..
Поздним вечером, когда Эллочка уже поглядывала на диван, Димка сказал ей спокойно:
— А с Ниночки у вас большой навар будет…
— Ты о чем?! — сузила свои черные глаза Элла.
И не спеша, сам удивляясь своему хладнокровию, Димка выложил ей все. Эллочка слушала его с кривой снисходительной усмешкой, а выслушав, с озабоченным видом потрогала Димкин лоб.
— Ты и вправду заболел, — сказала она. — И весь день к тому же сидел, читал… Случайно, не про Робинзона Крузо?
И все-таки, Ханин мог бы поклясться в этом, она чуть побледнела… этого ему было достаточно. Да, он все знал!
— Ложись спи, — участливо сказала она. — Ладно уж, я к тебе сегодня… приставать не буду! Впрочем, рядом лягу… на всякий случай…
Димка послушно прикрыл глаза, притворяясь спящим.
…«И если привести в движение цепь событий соответствующего ряда»… Бежать отсюда как можно быстрее, поднять людей! Лишь бы вырваться, а с уликами разберемся потом…
Невольно Ханин задремал. В полузабытьи он слышал, как Эллочка ходит по комнате, словно ищет что-то… Стукнула дверь.
Димка очнулся мгновенно, как и не спал вовсе. Пристройку отделяла от хозяйского дома легкая дверь с матовыми стеклами. Теперь на ней как на экране Ханин видел две тени: горделивый точеный профиль Эллочки и круглый силуэт бабкиной головы, туго обтянутый платком. Большой крючковатый нос старухи прыгал над ее впалой верхней губой, и трясся острый подбородок… она говорила что-то отрывисто и громко.
— Жаль, что я по-ихнему не понимаю! — подумал Ханин. И вдруг ему словно сжала виски чья-то невидимая рука, от резкой боли Димка чуть не потерял сознание… впрочем, это ощущение было коротким и пришло оно как бы изнутри…
Теперь он понимал чужую речь как свою родную.
…Неужели вы будете их кушать?! — спрашивала Эллочка, и в ее голосе слышалась явная брезгливость. — Они же будут как резина… Не разжуете!
— Разжую! — с коротким смешком отвечала старуха, и Димка увидел, как ее тень оскалила зубы. — Я вчера уже одну сварила… зачем же добру пропадать, коли такая грудастая баба попалась!..
Димкино сердце захолонуло и стало куда-то падать… падать. Но его на полпути подхватили те же самые невидимые руки, и Ханин понял: за его спиной стоит НЕКТО — по сравнению с ним, простым смертным, он необъятно могуч… Вдвоем они победят! — эта мысль пронзила Димку как молния… вселенская черная бездна на миг приоткрылась Ханину, и Димка заглянул в нее с жутким, ни с чем не сравнимым восторгом! Значит, вот оно каково, высшее причастие Добра!.. захватывает дух от падения стремглав в чашу Зла ПОСЛЕДНЕЙ КАПЛЕЙ…
— …Вы сами виноваты! — срываясь на фальцет, визжала Эллочка. — Пошли Гитлера кормить, а по сторонам — нулями!
Димка тихо опустил левую ногу с дивана. Хорошо еще, что он одет… А вещи, паспорт?.. черт с ними!
Дверь с размаху открылась. Эллочка влетела в комнату и тут же бесшумно направилась к дивану.
— Ты что, с бабкой поцапалась? — сонно пробурчал Димка и перевернулся на бок. Мгновение Эллочка молчала, потом лениво, врастяжку ответила:
— Да ну ее! Все чем-то недовольна… Подвинься-ка!
И она прилегла рядом с ним. Не раздеваясь. Тихонько засопела, уткнувшись носиком в его плечо… Где-то на хозяйской половине хлопнула дверь, и через минуту под окном раздалось глухое рычание Гитлера.
«Бабка спустила пса, — подумал Димка. — Значит, началось!..»
Он потихоньку слез с дивана… дико блеснули прикрытые пухлыми веками черные Эллочкины глаза. Она, привстав, вцепилась пальцами, как когтями, в его спину… Коротким, точно рассчитанным движением Димка ударил ее локтем в подбородок. Эллочка захрипела, но пальцы не разжала, ползла вслед за ним с дивана.
Стеклянная дверь распахнулась. На пороге — осклабясь — стояла старуха, и ее морщинистая костлявая рука крепко сжимала топорище… Димка рванулся к выходу, распахнул дверь и встретил налитый кровью взгляд Гитлера. Пес присел перед прыжком…
Из материалов уголовного дела: «Постояльцев обычно искала бабушка: одиноких, солидных. Не помню, кому пришла в голову мысль… Ну, в общем убивала я. Душила… Потом с бабушкой перетаскивали тело на кухню, разделывали мелко. Мясо откладывали на продажу, остальное варили… потроха и лишнее — собаке. Сами ели редко. Мне не понравилось… Ханина я просто пожалела, он… симпатичный, а мяса… в нем мало… Если бы он не увидел, я отпустила бы его домой. Пусть живет».
…Димка бежал с горы к морю, падал, катился по камням. Гитлер все же два раза достал его, брюки Ханина превратились в окровавленные лохмотья.
А поселок — спал.
Выскочив к базарчику, Димка подхватил с земли половинку кирпича и с размаху запустил ее в окно продмага. Взвыла сигнализация.
Милиция приехала через десять минут. Ханин, крепко ухватившись за сук, сидел на большом дереве. На приказ «слэзть!» он не отреагировал, и дюжему оперативнику пришлось карабкаться наверх, чтобы разжать его пальцы…
…Через месяц кто-то из местных жителей поджег ставший бесхозным дом Эллочки. С треском взметнулось в небо пламя, и люди с содроганием услышали: где-то далеко в горах завыла собака…