«Приключения, Фантастика» 1995 № 04 — страница 17 из 48

Огни чудовищного фейерверка погасли, и три черных призрака пошли на посадку. Вскоре за ними последовали десантные корабли с боевыми роботами и командос. Им еще предстояли тяжелые бои в подземном городе. А на внешних подступах к планетной системе, в которой располагалась база Девятки, развернулась настоящая звездная война. Форт успел вызвать подкрепление и на помощь ему двинулись корабли Девятки и эскадры пиратов. Флот Дангора ждал их… Встретил и разгромил.

СОХу был предъявлен ультиматум: либо они под наблюдением наших инспекторов ликвидируют все пиратские базы на мирах своего союза, либо Дангор сделает это сам без их разрешения со всеми вытекающими из этого последствиями. Правители СОХа предпочли унизительный мир оккупации.

Так закончилась эта история – одна из многих в моей жизни. Все они хранятся в моей памяти и будут храниться в ней до самой смерти. Но приключения на Бельгонде оставили мне много больше, чем только воспоминания, они дали мне Стеклышко… Скелетика… Иштар…

Последний палач

Фантастическая повесть

Глава I. Ночная стража

Ветер смерти трепал мои волосы. Он дул с юго-запада. Впрочем, это было совершенно неважно, с какой стороны он дул. По всей Земле теперь дули одинаковые ветры – ветры смерти.

Я глянул на небо. Рваные облака быстро неслись на северо-восток, сквозь них проглядывал узкий серп луны и яркие звезды. Я повел стволом пулемета влево от ворот. Спаренный с ним прожектор заскользил лучом по битому кирпичу. Мы на совесть поработали, взорвав все дома, окружавшие здание городской тюрьмы, чтобы ни одна тварь не подобралась незамеченной.

На месте бывшей булочной луч высветил двоих. Как обычно, они замерли, загипнотизированные светом. Я ждал, когда они придут в себя и начнут двигаться. Как только твари окажутся рядом друг с другом, я выстрелю. У нас было правило – не более трех патронов на пару тварей.

Мы старались быть экономными, потому что все запасы разрывных были привезены из Большого Города, до которого 10 часов пути на машине. А это означало, что такую вылазку, не рискуя жизнью, можно было позволить себе только в теплое время года, когда день длинен, а ночь коротка.

В Большом Городе нам приходилось ночевать в здании арсенала военной базы, слушая, как твари скребутся и злобно воют снаружи, пытаясь добраться до нас.

Наше счастье, что вместе с жизнью они утрачивали и разум. Точнее, почти утрачивали, превращаясь в двуногих хищников. Ими управляли два простых инстинкта – Жажда и Страх. Со временем Жажда становилась все сильнее и сильнее, а Страх слабел.

Я представил их муки, месяцами не видевших капли свежей крови… Я представил их неисчислимые полчища, рыщущие по планете, и мрачно порадовался одному – скоро они уничтожат все зверье, всех инфицированных, и им останется жрать только друг друга. Жрать до тех пор, пока от миллиардных орд красноглазых клыкастых чудовищ не останется одно единственное – Последний Вампир.

Он будет пробуждаться на закате и рыскать до утра, оглашая пустынную Землю воплями бессильной злобы, потому что единственная кровь будет течь в его собственных жилах.

Может быть, последней тварью будет вовсе и не человек, а какой-нибудь зверь… Например, кашалот и спрут. Хоть упыри и боятся воды, жажда крови в них сильнее страха. Найдется тварь, что доберется до лежбища тюленей, моржей, котиков, морских львов, а они, в свою очередь, доберутся до прочих морских теплокровных…

Впрочем, я не прав, спрут не будет Последним Вампиром. Головоногие, моллюски, рыбы, земноводные и пресмыкающиеся останутся безраздельными хозяевами планеты. Птиц и насекомых эпидемия по каким-то непонятным причинам выкосила начисто. И где-то среди существ с холодной кровью будет ждать своего часа Последний Вампир. Он не позволит природе начать все сначала. Теплая кровь притянет его, как магнит, и рано или поздно трагедия повторится. Если только на смену нам не придут разумные ящеры.

А если Последний Вампир не дождется своего часа… мало ли что. Есть еще этот ужасный вирус, уничтоживший за полгода все человечество. Сколько раз уже он пытался погубить наш вид, но по каким-то причинам эпидемии заканчивались, живые мертвецы истреблялись, и люди продолжали жить, сохраняя в памяти легенды и знания о том, как бороться с вурдалаками: чесноком, крестом, осиновым колом в сердце, отсечением головы…

Вспышка света и истошный вой мгновенно прервали мои размышления. Я резко рванул ствол вправо и успел увидеть, как падает со стены черная фигура, пораженная электротоком. Мы не зря выбрали местом своего жительства городскую тюрьму. Вначале обзавелись мощными генераторами: они давали свет, но не давали достаточно напряжения на проволоку. Трупы чадили, повиснув на ней, источали гнусный смрад. Ночью к ним было не подойти, нельзя было отключать ток. И только утром мы вилами сбрасывали за стену останки тех, от кого осталось что-нибудь, кроме костей. Солнце быстро довершало дело. В пасмурные дни распад тканей шел медленнее, и нам приходилось порядком глотнуть вонищи…

Я повернул пулемет влево. Как там моя парочка?.. Ага! Шерочка с машерочкой! Я нажал на спусковой крючок.

Ду-ду-дут! Пули отбросили тварей назад, и они забились судорожно, как рыбы на берегу. Тотчас из мрака явились три новые гадины и припали жадно к телам, лакая их кровь.

Я примерился… Так… сниму двоих: сначала женщину в нижнем белье, подставившую мне спину, затем этого бородатого оборванца. Если удастся, то третьего одним патроном. Но он скорее всего убежит. Посмотрим…

Полоска белого лифчика служила мне хорошей мишенью. Под нее я и всадил первую пулю. Поведя стволом вправо, снес череп бородачу. Третий придурок оторвался от разворочанной грудной клетки одной из двух первых моих жертв и жадно навалился на женщину.

Понаблюдав за ним несколько секунд, я вбил ему пулю в поясницу.

Давайте, ребята, подгребайте, устроим вечеринку с красным вином!

Я знал, чем больше жертв, тем многочисленнее будет стая, которая соберется на пиршество. Вначале они станут лакать из откупоренных мною сосудов, потом, опьяненные и обезумевшие, начнут бросаться друг на друга.

Валяйте! Экономьте мои боеприпасы!

Я вспомнил, как мы пытались уничтожать их, стреляя обычными патронами. Пули шлепали в тела, как в густой студень, не причиняя никакого вреда. Только с ног сбивали. Чтобы прикончить вампира, нужно было фактически перерезать его очередью пополам или проделать в нем такую здоровую дыру, которую тварь уже не могла бы затянуть.

Из всех нас пятерых, окопавшихся в этой тюряге, на такое способен был только Серега. Он был виртуозом! Но не мог же он дежурить еженощно и отдуваться за всех остальных. Тогда мы попробовали гранаты. Они действовали куда как эффективнее. Однако жужжавшие мимо ушей осколки постоянно напевали: «следующий лоб – твой».

Мы, к счастью, остались все целы, но однажды Николай так увлекся, что перебил осколком колючую проволоку на стене. Ток вырубился, и твари радостно полезли во двор. Мы заперлись в здании и, вздрагивая, слушали, как бьются оконные стекла под ударами палок и камней. Решетки не пустили упырей внутрь, но ночка была не из приятных.

Днем нам пришлось прочесать весь двор – ящик за ящиком, брезент за брезентом, машину за машиной. Мы обшарили каждый закоулок и вытащили на свет пять тварей. Перекинули их через стену и с энтузиазмом взялись за укрепление обороны. Николай стеклил окна. Серега с Димкой отправились в Большой Город на поиски огнеметов и разрывных патронов, мы с Алексеем обследовали, наконец, местную гидроэлектростанцию. Алексей хорошо разбирался в двигателях, через неделю эта старая хреновина запыхтела как миленькая. Энергии у нас стало навалом, мы повысили напряжение и начали делать из тварей скоропортящиеся бифштексы.

«Какого черта мы не сделали этого раньше? – подумал я. И сам себе ответил: – Много пили и много трусили…»

О! На месте бывшей булочной развернулось ожесточенное сражение. Привлеченная запахом крови, явилась стая псов-вампиров. Люди-кровососы оторвались от жертв и похватали, что попалось под руку – кирпичи, обломки досок, стальные прутья арматуры. Все-таки какая-то капля разума у них оставалась.

Стая против стаи стояли они и злобно рычали друг на друга. Потом огромный мраморный дог прыгнул вперед и, повалив мужчину, одним взмахом громадных клыков порвал ему глотку. Жадно лакая кровь, пес не заметил, как жертва нанесла ему удар в бок. Стальной прут глубоко вошел в тело, и человек стал дергать его вверх-вниз, расширяя рану. Кровь хлынула из нее, пес взвыл, оторвавшись от шеи жертвы, и мужчина, воспользовавшись испугом животного, опрокинул его на бок и припал ртом к ране. Чуть погодя движения обоих замедлились, стали вялыми, и они застыли в окончательной неподвижности настоящей смерти.

Рядом два пса повалили женщину. Один добирался до горла, терзая слабую руку, пытавшуюся остановить его, другой, разорвав платье, прогрызал левую грудь, стремясь добраться до сердца. Левая рука женщины поднялась, и увесистый булыжник опустился на череп пса. Кровь хлынула из глубокой раны. Тотчас на спину животного прыгнул мужчина-вампир и впился ему в загривок.

Оргия Смерти, Бенефис Дьявола – еженощно он разыгрывался перед нашими глазами.

Мой обострившийся за последние полгода слух уловил звук шагов на лестнице. Мы уже так хорошо изучили друг друга, что я сразу распознал Николая.

Гулко хлопнула металлическая крышка люка.

– Привет! – сказал он и стал рядом – невысокий, сухонький, с желтой кожей и мешками под глазами. От Николая крепко пахло водкой.

– Что у тебя?

– Обычный концерт.

– Дай бинокль.

Я снял бинокль с груди и протянул ему. У «Коля-маля» было слабое зрение.

Некоторое время он молча созерцал бой гладиаторов, развернувшийся в развалинах, потом сказал:

– Поспел ко второму акту.

Я знал, что он имел в виду. Скоро люди и псы, насытившись, уйдут и их сменят женщины, не осмелившиеся участвовать в драке. Как гиены притащатся они, чтобы высосать остатки стынущей крови. Но не только за этим… Где-то в глубинах их полумертвых мозгов сохранилось воспоминание о своей прежней природе, своем предназначении и власти, которой они обладали над сильным полом.

Они приходили соблазнять нас. И делали это самым непристойным образом, как развратные пьяные суки, как профессиональные шлюхи! Расстегивали платья, поднимали на ладонях груди и трясли ими перед нашими глазами; задирали подолы и, спустив трусы, принимали самые непристойные позы, поворачиваясь то передом, то задом, надеясь соблазнить нас видом своих мертвых влагалищ.

Для мужчин, полгода не спавших с женщинами, это было тяжелое испытание. После смерти тела вампиров обретали красоту, которой не имели при жизни. Дьявольскую красоту. Только Месть, водка и онанизм спасали нас от безумия, от жестокой междусобойки. Удерживали от того, чтобы броситься к этим прекрасным белоснежным телам.

Скрежеща зубами, мы расстреливали женщин с особой ненавистью, чтобы избавиться от дьявольского соблазна, от этого наказания Господнего.

– Никогда раньше не думал, что существует столько конфигураций задов, бедер, грудей, – сказал Николай, во всю глазея на разворачивавшийся перед нами шабаш. – Смотри, вон у той, совсем круглая, а у той, как перевернутое сердечко, а у этой, – он ткнул вперед пальцем, – как оплывшая квашня.

– Во! – Николай схватил меня за рукав. – Гляди! Вот это груди! Снаряды! Стоят параллельно земле. Закон тяготения им по фигу… А такие мне нравятся: большие, тяжелым полукругом, но чтоб не висели, и сосок высоко, длинный, темный, упругий. А это что за дрянь! Как у свиньи! Не фига нет, а болтаются, как дерьмо! Морды крысиные, а не груди!

Я ждал, когда он закончит свои излияния и поступит, как поступал всегда. И дождался. Николай умолк на полуслове, его показное веселье точно водой смыло. Он снял с груди бинокль и протянул мне.

– Подержи.

Я взял бинокль и повесил на шею. Николай приник к пулемету, повел дулом. Ду-дут, и одна из женщин ткнулась носом в кирпич. Некоторые, визжа, стали разбегаться. Другие накинулись на упавшую.

Ду-ду-ду-ду-ду-ду-дут! – застрочил пулемет, безжалостно кося вампиров. В стороны полетели клочья плоти – мозги, пальцы, груди. Каждый из нас был неповторим в своем роде. Николай лучше всех обрывал вампиркам груди. Обычно он менял ленту – разрывные на простые, чтобы не рвало безобразно в клочья, а срезало чистенько. «Сейчас обрею», – говорил он, и начиналось.

Я закурил и отвернулся. Тоска. Опять ему померещилась в ком-то его Люба. А мне что, не мерещилось?!.. И у меня была жена… дети… И у других, что спали, беспокойно ворочаясь на тюремных тюфяках этажом ниже…

– Ну хватит! – сказал я Николаю минут через 15. Без раздражения или вызова, но твердо. И сжал его руку, лежавшую на пулемете. Чуть помедлив, он убрал палец со спускового крючка и отошел к другому краю площадки. Щелкнула зажигалка, до меня донесся характерный запах марихуаны.

– Где дурь взял? – спросил я.

– Ребята дали… – он помедлил чуть-чуть и добавил. – Серега с Димкой из города привезли.

Я кивнул молча, не заботясь о том, заметил он мой кивок или нет. Шел бы он отсюда поскорее со своей дурью, со своим надрывом в душе и прочим дерьмом. Нет у меня сил с ним нянчиться, самому тошно.

Глава II. Месть

У нас было два «джипа» в прекрасном состоянии, позаимствованные у коммерческого банка «Восход» – серый и голубой. Сейчас я и Николай ехали на «серике» по улицам нашего городка. Мы были хорошо экипированы – на шеях висели связки чеснока, на коленях лежали автоматы с большим запасом разрывных патронов, на заднем сиденье стучали на ухабах друг о друга остро заточенные осиновые колышки и увесистые деревянные киянки. Еще в большой сумке там же лежало то, что помогает не всегда – библия, коран, талмуд, кресты, распространенные у современных колдунов и ведьм, талисманы и амулеты. Не всегда потому, что на мусульман, например, библия и крест действовали примерно так же, как сухая корка на тигра. И наоборот.

Улицы были пустынны и тихи. Ветер шуршал обрывками газет, катя их по мостовым и тротуарам. В разбитых окнах иногда пугающе громко дребезжали осколки стекол. Николай время от времени нажимал на сигнал, оглашая безмолвные окрестности громким гудком. У нас никогда не исчезала надежда отыскать людей. Остались ли они в городе, что совершенно немыслимо, ведь прошло полгода, либо пришли в него, неважно…

Но таких не было. Все мы пятеро встретились в Большом городе и «мигрировали» сюда вынужденно, боясь болезней, ибо через месяц после начала эпидемии город начал гнить. Нельзя было пить никакую воду, кроме бутылочной, есть иные продукты, кроме консервов. Отсутствие энергии привело к отключению всех холодильных установок.

Теперь хладокомбинаты походили на гниющие туши китов, выброшенных на берег. После ливней по улицам растекались смердящие лужи нечистот, выплескивающихся из засорившейся канализации. Инфицированные – те, кто был заражен, но еще не превратился в вампиров – жгли в квартирах костры, чтобы согреться и отпугнуть мертвецов-кровососов. Из-за них в Городе не прекращались пожары. Кроме того, в нем было так много вампиров, что не оставалось надежды покончить с ними в обозримом будущем.

Здесь – в нашем городке – мы быстро взяли ситуацию под контроль и методично очищали дома от заразы. У нас была карта, на которой отмечались безопасные здания. Сколько труда скрывалось за этим словом «безопасные». Мы вламывались в них, обыскивали от подвала до чердака, уничтожали вурдалаков или инфицированных, заколачивали все окна и двери, цементировали трубы и любые другие отверстия. После чего ставили на парадных дверях здания белый крест, прямо как в сказке Андерсена.

Зона безопасности постоянно расширялась, но… Белые кресты, забитые досками двери и окна, зацементированные печные трубы и отдушины не обеспечивали полной гарантии безопасности. Упыри и инфицированные могли отодрать доски и проникнуть в «чистый» дом снова. Нужна была повторная проверка, но на нее у нас не хватало сил. Маленький город – это все же город – десятки тысяч жителей плюс вампиры-бродяги. Обочины дороги в Большой Город были усеяны сотнями скелетов. Вокруг некоторых земля была разрыта. Стремясь спастись от убийственных лучей солнца, упыри, как кроты, зарывались в землю, чтобы переждать день. Кое-кому это удавалось, мы обнаруживали замаскированные норы вдоль всей шоссейки, соединявшей города. Это явно было делом рук инфицированных. Видимо, они выходили сразу после заката и начинали рыть убежища задолго до утра. Мы засыпали обнаруженные нами землянки, но они появлялись снова. Это было закономерно, ведь мы лишили инфицированных всех средств передвижения и сопротивления.

Ежедневно у нас работала одна бригада из двух человек, трое отсыпались после ночного дежурства на вышке и электростанции.

Кстати, в нашем городке инфицированные огнем не баловались. Они прекрасно знали о нашем существовании, не желали привлекать к себе внимание и лишаться своих убежищ.

Безопасная зона закончилась, и Николай затормозил подле ближайшего дома без белого креста на парадной двери. Я прикинул: три этажа, один подъезд, квартиры по четыре на площадке – минут по 20 на каждую, если обойдется без эксцессов, плюс подвал и чердак. Тут уж, как Бог даст. Подвалы везде разные. Иногда, к моему удивлению, они оказывались гораздо больше стоящих над ними домов. Чердаки тоже бывают разные, некоторые так захламлены, словно на них устраивали баррикады.

Такие чердаки, как и все деревянные дома, мы поджигали. Ежедневно черные столбы дыма поднимались над городом. Погребальные костры нашей жизни. Ночами, когда дым сливался с мраком, их сменяли зловещие сполохи. Днем и ночью время от времени слышался грохот, тучи искр взмывали к небу, а дом со всей его начинкой – всем барахлом, налитыми кровью корчащимися трупами – проваливался внутрь себя. В ад! говорил я себе, наблюдая конец еще одного пристанища гнусных тварей.

Поначалу мы жгли от случая к случаю, но потом как-то сам собой у нас сложился график – минимум один пожар в два-три дня. Нас не покидала надежда, что кто-нибудь заметит столбы дыма и пожелает узнать их происхождение. Мы надеялись, что этот кто-то сообразит, твари не могли зажечь эти костры, ведь они панически боятся огня.

Дома сгорали и рушились, а вместе с ними рушились наши надежды. МЫ БЫЛИ ОДНИ. На многие, многие километры вокруг нас расстилалась пустыня – ЗЕМЛЯ МЕРТВЫХ.

Если мы останемся здесь навсегда, сказал как-то Алексей, мы сойдем с ума. Перезимуем и двинемся, куда глаза глядят. Нужно начинать жизнь сначала. Раз остались в живых мы пятеро, где-нибудь есть и другие. И среди них обязательно будут женщины, которые станут нашими женами, станут рожать нам детей. Жизнь снова обретет смысл, потому что у нас появится будущее.

– Хоть бы старушку-бабушку найти! – хохотнул Дмитрий. – Полгода живой п…ды не видел… Дети, б…ть, дети – наше будущее, – придурковатым голосом пропел он.

– Заткни пасть, морда! – с холодной яростью выкрикнул Алексей и пошел на Димку. Леша был невысок, но плотен – бывший военный строитель. Его светлые волосы торчали, как у индейца, вышедшего на тропу войны, и все знали, он надерет задницу этому хиляку Димке одной левой.

Мы разняли их и затушили ссору несколькими бутылками «Распутина». Да… у каждого из нас были свой характер, свои надежды, мечты. Возможно, мы были последними людьми на Земле. И эта мысль заставляла нас мириться с недостатками друг друга. Вот мы – пятеро – в чьих жилах течет чистая, горячая, алая кровь – и не из кого больше выбирать. Николай, Алексей, кривляка и циник Димка, зануда и выпивоха Серега. И я.

Нет, я не прав. Не только горячая кровь объединяла нас. Наше братство скрепляли Страх и Ненависть… МЕСТЬ!

– Три этажа, четыре квартиры на площадке, двенадцать, – считал Николай, пока мы ломами вскрывали парадную дверь. – Минут по 20 на каждую, это час на три, а всего 12. Четыре часа. Подвал и чердак – еще час… Пять… – Он вслух повторял мои мысли.

Николай поглядел на меня.

– Пять часов без обеда с 9 до 14. До вечера можем еще какую-нибудь избушку раскурочить. Лучше деревяшку, обыскать и зажечь. После вчерашней пьянки у меня что-то энтузиазма нету.

Он бросил лом на ступеньки и пошел к «джипу».

– Погоди! – крикнул Николай через плечо. Покопавшись на заднем сиденье, он повернулся и помахал зажатой в руке бутылкой. Она весело блеснула на солнце. Другой рукой Николай прижимал к груди закуску.

– Похмелимся… – он сел на ступени. Я достал нож и вскрыл банку соленых опят. Накромсал хлеба – мы пекли его сами – и подставил Николаю два пластмассовых стаканчика. Он щедро наполнил их до краев. Я не стал возражать. Работу, которую мы добровольно взвалили на себя, на трезвую голову выполнять было очень трудно.

– Смерть – мое ремесло, – сказал Николай, сплевывая, и вздохнул, как измученный болью раковый больной.

– Пошли, – я положил руку ему на плечо. Он посмотрел на меня. Небритый, с потрескавшимися губами, морщинами и чудовищными мешками вокруг глаз.

Глаза его были пусты и безумны, почти как глаза вампира. Он словно не слышал и не понимал меня.

– Коля! Коля! – похлопал я его по плечу. – Кончай это! Пошли!

Я подхватил его под мышку и заставил встать.

С подвалом мы разобрались быстро. Прирезали зарывшуюся в мусор дворнягу и намертво заколотили дверь.

Несмотря на солнечный день в подъезде было сумрачно. Я осветил фонарем дверь с белой овальной табличкой, на которой стояла цифра «1». Подергал ручку – дверь была заперта. Мы переглянулись.

– Здесь живут крутые ребята, – сказал Николай, в голосе его звучала злоба.

Лом врезался в край двери подле замка, полетели щепки. Удар, удар, еще удар, лом проскочил насквозь. Заскрежетал металл о металл, Николай закряхтел, и вырванный замок повис на согнутом шурупе.

Мы вошли. Гнилые запахи давно не проветривавшегося помещения ударили в нос: мерзкое дыхание канализационных труб на кухне, в ванной комнате, сортире. Дерьмо и остатки пищи разлагались на их стенках. Привычный запах умирающего города. Но в сочетании с запертой дверью это был запах логова тварей.

Мы осмотрели комнаты и обнаружили хозяина на антресолях за старыми тряпками и чемоданами.

– Умник! – похвалил вампира Николай, и мы, натянув холщовые рукавицы работников мусоровоза, стянули его за ноги на пол. Тело тяжело обрушилось и голова мертвеца стукнулась об пол так, что у него лязгнули зубы.

Мы испуганно отскочили, страх перед вурдалаками сидел в каждой клеточке наших тел. Несколько мгновений мы настороженно смотрели на молодого парня в джинсах и грязной голубой рубашке, лежавшего перед нами. На груди его засохли бурые пятна.

Николай снял рукавицу и дотронулся пальцем до выглядывавшей из-под задравшейся штанины щиколотки.

– Как из холодильника.

Мы взяли упыря за ноги и поволокли в комнату. Здесь было сумрачно, тяжелые портьеры закрывали окна.

Я хотел раздвинуть их, но Николай остановил меня.

– Не надо, не надо! А то он начнет вертеться!

Мы подняли тело и положили лицом вниз на обеденный стол.

– Фу! – Николай отер потный лоб. – Вчерашний кайф выходит. Давай еще по полстакана и за работу.

Мы приняли, закусили. Бросили монету. Кончать вампира выпало мне. Я достал из сумки топор, примерился и с одного взмаха отсек его поганую башку. Кровь хлынула на клеенку. Обезглавленное тело затряслось так, будто через него пропустили ток, и застыло. Голова скатилась на пол и замерла на левой щеке. Из перерубленной шеи и ощерившегося клыками рта сочилась кровь.

Наши взгляды были прикованы к телу. Если человек стал упырем давно, плоть его начинала разлагаться на глазах, выдержать источаемое ею зловоние было крайне трудно. С этой проклятой водкой да с похмелья мы забыли надеть противогазы и потому стояли сейчас как спортсмены на старте, готовые бежать вон из квартиры.

– Не-е, свеженький, – констатировал Николай и присел на корточки рядом с отрубленной головой. У «свеженьких» головы жили еще около получаса после отсечения и с ними можно было даже общаться. Иногда это кое-что давало – полезную информацию.

Николай схватил голову за свалявшиеся волосы и водрузил на стол.

– Ну что, голова профессора Доуэля, поговори с нами!

Тусклые красные глаза вурдалака прожигали нас ненавидящим взглядом. «Смотри! Смотри! – подумал я. – Нам насрать на твою ненависть! Что она против нашей ненависти!.. Ненависти затравленных одиночек, лишившихся близких, не имеющих ни настоящего, ни будущего. Вся наша жизнь – одно – убивать, убивать вас и еще раз убивать…»

– У-у… цы… кр-кр… в-в… – с огромным трудом выдавила голова.

– Да, да, – кивнул Николай. – Мы твои убийцы, мы – палачи, назначенные Богом и Судьбой. Крови хочешь? Или своей жалко? А? – Он уставился на вампира.

Голова оскалилась, задергала по-бульдожьи челюстью и, выхаркивая на подбородок сгустки черной крови, произнесла:

– Ты умрешь страшной смертью…

– Конечно, конечно, как же еще! – Николай зло рассмеялся. – Какой осведомленный попался! Знает, как я умру!

– И когда… – продолжила голова. – Мертвые… знают… о смерти… больше… живых…

– Ну-ну! – Николай истерически расхохотался.

– Кончай цирк! – Я потянул его за руку. Он вырвался.

– Пусть поговорит, балаганная башка! Давай! – Он ударил вампира широким ножом по щеке. Тот ощерился и зарычал.

– Все вы… умрете… Смерть… уже идет… к вам… А ты… – он плюнул в Николая кровью, но плевок не долетел и растекся по столу. – Ты придешь к ней сам…

Злая усмешка в миг исчезла с лица Николая. Оно стало холодным и беспощадным. Николай наотмашь плашмя ударил голову ножом по уху. Голова слетела со стола и покатилась по полу.

Я подошел к окну и раздвинул шторы. Трупный смрад сразу же наполнил комнату. Мы пулей вылетели из квартиры. Николай сходил к «джипу», принес доски, гвозди, молотки, и мы забили дверь крест-накрест. Слава Богу, на первом этаже не придется возиться с окнами, все они были забраны фигурными решетками.

– Давай еще хлебнем, – предложил Николай, доставая бутыль «Распутина».

– Давай повременим. Мы так до второго этажа не дойдем. Нажремся.

– Ну и хрен с тобой! – окрысился Коля-маля и наполнил стакан до краев. Рука его дрожала и часть водки пролилась на пол.

– Ладно, давай, – махнул я рукой. – Черт с тобой! Если не пить, совсем шизанешься.

Я выпил. Внутри разлилось тепло. Кайф приятно туманил сознание и наша ужасная жизнь не казалась уже такой мрачно-безысходной.

Мы дружно – в два лома – разворотили замок в квартире номер два и вошли. Здесь воняло куда гаже, чем в первой. В ворохе тряпок на кухне мы обнаружили здоровенного рыжего кота со слипшейся от крови шерстью на морде. Одним ударом своего тесака я снес ему башку. Зверь разложился за полминуты. От ударившего в нос зловония меня чуть не вырвало. Николай, матерясь, размахнулся и разбил топором оконное стекло. Нам сразу полегчало.

Обыскав квартиру, мы обнаружили под кроватью старого бомжика в стоптанных башмаках, драных брюках и меховой безрукавке на голое тело. Безрукавка была вся изодрана пулями. Ни на груди, ни на спине, как и следовало ожидать, никаких следов не было.

– Бывалый дядя, – сказал Николай. Лицо его покраснело, глаза налились кровяными прожилками. Мы надели противогазы, ясно, тут разбитым окном не обойдешься. Бомжик будет жутко смердеть. Подняли тело и бросили на стол. Николай достал из чехла топор. Я остановил его жестом.

– Дай я, – и показал ему свой наточенный, как бритва, тесак, которым только что обезглавил кота. Что-то на меня нашло, чей-то дух – мясника или Малюты Скуратова – витал рядом и подталкивал под руку.

Примерившись, я одним ударом срубил упырю его поганую башку. Да, сегодня я был в ударе, прямо Василь Иваныч Чапаев.

Мы выскочили из квартиры и захлопнули дверь. Нюхать протухшую тварь даже в противогазах, а тем более наблюдать весь процесс разложения у нас не было никакой охоты. Каждый из пятерых насмотрелся на эту гнусь по самую завязку, на всю оставшуюся жизнь.

В третьей и четвертой квартире никого не оказалось. Мы заколотили двери и поднялись на второй этаж. Усевшись на подоконнике лестничной клетки, выпили еще и как следует закусили. Нас прилично развезло. А мне, когда я хорошо поддам, всегда хочется есть.

В квартире помер пять мы застряли надолго. Взломали замок, но дверь открыть все равно не смогли. Она была забаррикадирована на совесть. Ясно, тут окопались инфицированные. У них, в отличие от упырей, хватало ума всерьез позаботиться о своей безопасности. Если бы они могли, они ушли бы из города. Но было лето, и никто из них не мог за короткую ночь добраться пешком до Большого Города.

Некоторым вначале, пока мы не собрали все запасы топлива в своем тюремном хранилище, удалось уехать на машинах. Остальные, отчаявшись бежать, стали обстреливать нас по ночам, но вскоре у них кончились патроны. Мы позаботились о своей безопасности и свезли все оружие, имевшееся в городке, в тюрьму. Конечно, каждую квартиру не обыщешь и все двустволки и мелкашки не изымешь. Но всему свое время. Когда каждый дом будет помечен белым крестом, опасность быть подстреленным во время дежурства исчезнет полностью. Пока что мы свели ее к минимуму, закрыв все площадки стальными щитами – и главную на крыше тюрьмы, и угловые на стенах, и ту, что у ворот. Пришлось повозиться. Приваривая щиты так, чтобы дула пулеметов свободно двигались по кругу в широкой щели. Самым уязвимым местом нашей обороны были прожекторы. Их пришлось поднять над щитами. К счастью, за те четыре месяца, что мы прожили в тюрьме, только пять были разбиты выстрелами инфицированных. Это нас не слишком расстроило, на складе было несколько запасных, а кроме того, более 20 штук мы демонтировали на заводах, во дворах крупных магазинов, на стройках, в военном городке, на центральной площади.

Каждую ночь двое из нас дежурили на электростанции. Мы боялись, что инфицированные поломают оборудование, либо, хуже того, взорвут его. Обнесли станцию колючей проволокой и пустили через нее ток. Береженого Бог бережет.

Когда замок был выбит, я, наклонившись, заглянул в образовавшуюся дыру. В ней виднелось что-то темное, ровное, блестящее.

– Похоже, подперли шкафом, – сказал я, выпрямляясь.

Николай понимающе кивнул и запусти руку в сумку. Достав гранату, примерил ее к отверстию в двери.

– Проскочит.

– Погоди! Там-то места хватит? А то повиснет в дырке, все осколки на лестничную клетку брызнут.

Николай сунул руку в дыру.

– Не, нормально. Они его с наклоном поставили.

Он вырвал чеку и привычным движением быстро просунул гранату в отверстие. Мы бросились за угол. Громыхнуло. Клубы дыма пахнули в лицо. Мгновение стояла тишина, затем что-то со скрежетом медленно рухнуло.

Мы вышли из-за угла. Дверь сорвало с петель. Поверх нее лежал искореженный шифоньер.

– Всю жизнь мечтал работать грузчиком, – сказал сердито я. Николай захохотал.

Мы приподняли шкаф и выволокли его на площадку. Путь был свободен.

Трехкомнатная достаточно чистая квартира. Тишина, полумрак, никакой вони. Я заглянул на кухню – слив мойки был заткнут тряпкой, та, в свою очередь, накрыта полиэтиленовой крышкой, на которой стояла килограммовая гиря из магазина.

Хозяева – худощавый мужчина с аккуратной бородкой и женщина с распущенными длинными волосами лежали одетыми в спальне поверх одеяла. Мы подошли к ним – я слева к мужчине, Николай справа к женщине, коснулись пальцами их лиц. Да, это были инфицированные, будущие вампиры, но пока еще люди, хотя не такие, как мы. Они погружались днем в летаргический сон, который невозможно было прервать никакими средства. Почти ничего не ели – кое-какие фрукты и сырое мясо – в основном пили воду и, если удавалось достать, кровь. Однако инфицированные не убивали людей и животных, чтобы высосать алую влагу жизни.

Как и на нормальных людей, вампиры нападали на инфицированных, но они были для них столь же малопривлекательны, как и их соплеменники – мертвецы-кровососы. У нас не было объяснения тому странному факту, что упыри готовы сосать живую кровь до бесконечности, пока не раздуются, как пиявки, и, забравшись в свою нору, спать на протяжении долгих недель. В то же время, если изголодавшись, они набрасывались на своих, то удовлетворялись несколькими глотками. После чего, не зная усталости, бесновались ночи напролет перед ворогами тюрьмы.

Для нас разницы между вурдалаками и инфицированными не существовало. В среднем через неделю, самое большее через месяц заболевшие умирали и превращались в ненасытных тварей. Выздоровевших не бывало. Встречались только такие, как мы пятеро, которых Бог наградил редким иммунитетом… Зачем он сделал это, не раз задавал я себе вопрос. Чтобы мы дали жизнь новому человечеству или чтобы стали последними свидетелями гибели нашего грязного, жестокого мира?..

Но ведь в нем были не только жестокость и грязь… Были еще Красота и Любовь!..

На груди хозяина квартиры лежал листок бумаги. Наклоняясь, чтобы взять его, я увидел, как тускло, искрой, сверкнула рубиновая сережка в ухе его жены. Женщина была не очень молода – за 30 – но очень привлекательна.

«Нашим убийцам!

Уже более двух месяцев мы живем здесь. И ничего не меняется в нас. Два месяца! Осознайте это! Мы не превратимся в вампиров, хотя уже никогда и не будем прежними. МЫ ДЛЯ ВАС БЕЗОПАСНЫ!!! ПОВЕРЬТЕ!!!»

Я подал письмо Николаю. Он прочел и, скомкав, швырнул в лицо мужчине, написавшему его.

– Ублюдки! – заорал он. – Готовы на все, чтобы спасти свои сраные жизни! Трупы ходячие! Говнюки! Нас не проведешь!

Он выхватил нож и вспорол платье на груди женщины. Пуговицы брызнули во все стороны. Обнажились полные красивые груди. Остановившимся взглядом Николай смотрел на то, как поднимаются и опускаются в ровном дыхании гладкие розовые соски.

– Сука! Она хочет жить! – Николай распорол платье донизу. Нежный сытый животик, трусики, обнимающие тесно лобок, сладкие бедра.

– Сука! – Николай дотронулся острием ножа до груди женщины. Медленно с нажимом повел влево. Нежная плоть проминалась, уступая стали, чертившей тонкую кровавую полосу на коже. Женщина беспокойно задвигалась, издала тихий глухой стон.

Николай злобно засмеялся.

– Боится, сука! Бойся, бойся! Моя жена, моя дочь – они тоже боялись, они умирали от страха, когда ваши друзья-трупняки терзали их… Мы безопасны! Поверьте! – передразнил он последние слова письма. – Рука не дрогнет! Я убил моих дорогих девочек!.. Надюша! Ей было всего 18. Она у нас всегда была болезненная, хрупкая. Только выровнялась, замуж собралась… и ВСЕ! ВСЕ!!! – заорал Николай.

Я подошел к нему и положил руку на плечо.

– Коля! Коля! Успокойся! Пойдем, выпьем.

Он был маленьким, жалким, по его щекам катились слезы.

Мы прошли в гостиную, сели за стол. Коля-маля достал из сумки водку, хлеб, грибы, банку ветчины, стаканчики. Хлюпнул носом, утерся рукавом. Вскинул голову, поглядел на меня. Глаза его были мутны и красны. В этот миг он показался мне страшнее вампира.

– Не трави душу, – сказал я, – все мы прошли через это. Мстить, но не впадать в истерику. Я верю, весной мы свалим из этого сраного городишки. Мы найдем других людей… женщин… У тебя будет семья, дети…

– Семья… дети… – как эхо повторил Николай.

Я быстро наполнил стаканы. Мы выпили, стали есть. Я наблюдал за моим другом по несчастью. Похоже, он пришел в себя. Успокоился.

– Давай еще по чуть-чуть и за дело.

Николай странно посмотрел на меня.

– Давай…

Он выпил и, не дожидаясь меня, направился в спальню.

Я не стал торопиться. Пусть его, я сегодня уже утолил свою жажду мести. Задор бесстрашного убийцы вампиров прошел. Не спеша я сложил в сумку банки, хлеб, бутылку, стаканы, повесил ее на спинку стула и нехотя поднялся. Да, пепел мертвых не стучал в мое сердце. Но каким бы ни было настроение, работу надо было выполнять.

На пороге спальни я застыл, как вкопанный, пораженный открывшейся картиной. Коля-маля, только что убивавшийся по семье, насиловал инфицированную. Наяривал, дай Бог! Его голый тощий зад резво двигался у меня перед глазами.

– Эй! – окликнул я Николая.

Он остановился и оглянулся.

– Она живая и теплая. И их будет все меньше и меньше, пока не останутся одни вурдалаки. Я буду трахать их всех! Хочешь, становись в очередь. А нет, так пошел ты! – Он хохотнул и отвернулся, продолжив свое занятие.

Я наблюдал за ними. Безвольные ноги, раскинутые в стороны, вялое тело, большие груди, прыгающие от яростных толчков. Это было одновременно отвратительное и завораживающее зрелище. Так давно у меня не было женщины! Онанизмом природу не обманешь. Но я никогда не помышлял даже о том, чтобы начать насиловать инфицированных. Они были для меня по ту сторону жизни – разница между ними и упырями заключалась только в температуре тела.

Николай зарычал в оргазме, замотал головой, стиснул жестоко груди женщины. Она глухо застонала, задвигалась вяло. Руки ее были прикованы наручниками к спинке кровати.

«Обстоятельный мужик, – подумал я. – Не хочет лишних царапин».

Николай слез с инфицированной и встал подле кровати. Я не мог удержаться, чтобы не взглянуть на его влажно блестевший торчащий член. Потом посмотрел на женщину. Красный зрачок между раскинутых ног манил. Я ощутил, как начинает пульсировать в трусах мой член, быстро поднимаясь. Чтобы напарник не заметил этого, я круто повернулся и вышел в гостиную.

– Кто получает удовольствие, тот и работает! – крикнул я Николаю. – Кончай с ними, я осмотрю квартиру.

В кладовке, заваленная старыми одеялами, газетами, бутылками, лежала девушка лет 15–16. Моей старшей было столько же.

Я вытащил девушку в коридор и положил на пол. Погладил по волосам – они были длинными и того же цвета, что и у матери. Затем расстегнул пижаму. Груди ее были прекрасны… Сколько восхищенных взглядов могли собрать они, сколько радости принести кому-то. Не удержавшись, я провел ладонью у нее между ног и отдернул руку, словно обжегшись.

Я убил ее милосердно – одним ударом осинового колышка в сердце. Положил обратно в чулан и замаскировал хламом. Похоронил. И вместе с нею в который раз свою дочь…

Мне было не по себе. Я отвык от нормальных человеческих чувств и поступков, кроме ненависти и боли, кроме жестокости и убийства. Ее родители пожертвовали собой, надеясь спасти дочь. Они думали, обнаружив их в спальне, мы не будем проводить тщательный обыск.

Зачем тогда эта записка?.. Еще одна хитрость или последняя надежда на милосердие?.. На что они рассчитывали?..

Я не знал, что ответить. Мне было не по себе в этой квартире. Не было обычного чувства исполненного долга, удовлетворения от того, что уничтожил еще несколько тварей. Было жаль девочку и погано от того зрелища, которое организовал мне Николай.

Мы сволокли тела вниз, забили окна и дверь и двинулись дальше. В этом доме нам пришлось потрудиться. Каждую дверь в оставшихся семи квартирах мы взрывали гранатами. На третьем этаже Николай изнасиловал еще одну инфицированную – совсем молоденькую.

К обеду мы так устали, что не стали обыскивать чердак, а просто подожгли его. Там было полно газет, поломанной мебели – огонь резво и весело взялся за дело.

Всего набралось 15 трупов, из них три детских. Один мальчик был совсем крошечным, наверное, еще не научился ходить, когда на него обрушилась эта напасть.

Покидав тела в прицеп, мы поехали в местный крематорий. Там сжигались нами останки. Сжигались ежедневно. Если одна зараза не взяла нас, мы не были защищены от другой – чумы. Ведь инфицированные не разлагались так быстро, как вампиры, может быть, не чума угрожала нам, не вполне уверен, среди нас не оказалось врачей. Но мы не сомневались, что гниющая плоть, не захороненная и не сожженная, обязательно породит какую-нибудь заразу.

Николай, довольный и пьяный, много болтал но дороге. Я слушал его вполуха, думая о своем.

– Что ты, твою мать! – разозлился он наконец. – Чистоплюй хренов! Я хоть баб трахаю, а Серега вон с Димкой, гамаки сраные, долбят друг друга в жопу!

Я почти что не удивился этой новости. Видимо, пришло время сюрпризов.

Глава III. Ночь воспоминаний

Снова моя вахта. Ночь была теплой и звездной. Серп луны висел высоко. Ветер смерти дул с востока. На этот раз он нес запах дыма – горели подожженные ребятами днем дома.

У ворот полыхнул разряд. Я направил туда прожектор. С десяток тварей стояли перед ними и бессмысленно таращились, ослепленные светом. Затем стали разбегаться. Одни – прочь от тюрьмы, другие напротив бросились к стене, где упал их приятель, надеясь поживиться его тухлой кровушкой. Увы, этих несчастных кретинов ждало разочарование. Парень наверняка так хорошо поджарился, что в его жилах вместо крови остались только шкварки. Когда они, кто тоскливо воя, кто злобно рыча, поковыляли прочь, я дал несколько выстрелов. Пусть все будет как обычно. Пусть жрут друг друга.

Я достал из сумки бутылку коньяка, две банки консервов – балык и говяжье мясо в белом соусе, баллон «пепси», хлеб. Сел на табурет подле пулемета, на другом накрыл свой нехитрый стол. Махнув стакан, закусил бутербродом с балыком, запил «пепси». Все мне пришлось по вкусу: водка – холодная и крепкая, балык – жирный, ароматный, «пепси» – ядреная, хлеб у Алексея вышел сегодня с классной хрустящей корочкой.

Я не ужинал, поэтому меня забрало почти сразу. «Обрыдло все», – подумал я, глядя в щель. Там, далековато, правда, кто-то копошился. Я повел дулом. Прожектор высветил собаку и человека. Срезал их, как в тире.

«Твари!»

Для очистки совести я врубил полную иллюминацию и вдобавок прошелся прожектором по всему периметру. Все было спокойно. Мощные лампы фонарей очертили магический круг вокруг тюрьмы. С шести вышек устремлялись во тьму лучи прожекторов. Островок света в царстве тьмы. Кучка людей в царстве упырей.

Я сел и налил себе еще, поддел вилкой говядину. «Конечно, можно вовсе не стрелять, – подумал я невпопад. – А что тогда вообще делать?.. Для поднятия духа… Войн больше не предвидится, воевать больше некому и не с кем. А патронов до фига…

Что у нас будет?.. Коля все ныл, ныл, теперь трахается без разбору, потом голову долой и чеснок в зубы. Малюта Скуратов… сексуально озабоченный. Серега с Димкой весело живут, без проблем, как попугаи-неразлучники. Нам бы с Алексеем так! И все о'кей! А то… Он все мечтает найти нормальных живых женщин. А я?.. О чем-нибудь мечтаю?» – подождал ответа, но он не приходил.

Ничего я не жажду, ни о чем не мечтаю. Качусь под горку, потому что туда тропинка ведет. Похоже, у меня уже все позади, пустой я, как дупло. Конечно, я не выйду за ворота и не скажу: «Эй, ребята, кому стакан красного?! Налетай!» Буду существовать…

Днем еще ничего… Ночами трудно… Ночами в воспоминаниях приходят умершие близкие.

Как быстро сгорела моя жена… За неделю… Я был в шоке и не верил в то, что должно было неизбежно произойти. Понес ее ночью на кладбище и меня задержал кордон. Поначалу убеждали спокойно, но когда поняли, что до меня не доходит, приковали к ограде наручниками. Нину мою положили на траву. У нее как раз заканчивалась трансформация. Если бы не они, я стал бы ее первой жертвой…

Господи! Пока живу, нипочем не забуду эти кошмарные клыки, вой, глаза-угли. Она ведь всегда была такая тихая, ласковая, покладистая.

Тысячу раз я прошел через это: осиновый кол в грудь, отсечение головы, чеснок в рот. Теперь мы уже знали, вся эта бодяга не нужна. Достаточно нанести вампиру такую рану, чтобы он не смог заживить ее, например, отрубить кисть или ступню, вспороть живот, перерезать горло, проткнуть тело колом и так далее.

Но это все с чужими. А когда убивают твою собственную жену?.. Когда от старшей, моей лапушки, ни слуха, ни духа. Умом я ее уже похоронил и пожелал, если случилось худшее, чтобы нашелся на ее долю кто-нибудь и избавил от мучений, как я ту девчонку из чулана. А сердцем?.. Сердце не дает хоронить ее.

Говорит уехала, живет где-то далеко…

Сколько в книгах живописали разные концы света: катаклизмы, ужасы, накал человеческих страстей. Где он этот накал?.. Никакого накала. ПУСТОТА. После таких ночей еще и НЕНАВИСТЬ… Но кому мстить? Этим ублюдкам… Они, конечно, твари, но сами – жертвы. А кто их породил… Бог знает…

Я всегда считал, что Бог не любит нас. Вроде, мы его дети, а он!.. Топил, жег, теперь обратил в тварей. Разве я бы мог так со своими… сам… сознательно. Никогда! Если только мы не кажемся ему такими же мерзкими тварями, что и упыри, судьба и милосердие которым одно – смерть. Может быть не от него все зависело, и он вынужден был убивать детей своих, как я свою младшую.

Сколько намучились мы из-за этой чертовой перестройки, Горбачева, Ельцина, Гайдара и прочих козлов. Жили все хуже и хуже, пока приятель не взял меня в коммерческий банк. И через год мы с женой решились – хотя ей уже 37 было, а мне за 40. Родили еще одну малышку.

Когда я пришел под утро с кладбища, она, голодная, бедняга заходилась в крике. Неделю прожил в страхе и надежде. Звонил в сочинский пансионат, где отдыхала старшая, но куда там. Везде уже были паника, хаос, развал.

Через неделю моя малышка заболела. Сколько я пил, рыдал, бился головой о стены, молил Бога… Что толку! Она продержалась 14 дней. Почти перестала есть. Лежала вялая в кроватке. Я садился рядом и гладил ее по спинке. Тогда она немного оживлялась, ловила мои пальцы своими ручонками и прижималась щекой к ладони. Иногда брала большой палец в рот и сосала, покусывая, и сердце мое холодело. У нее росли маленькие и острые, как иголки, клыки.

Я знал, однажды она откроет красные глаза и оскалится. И произойдет это со дня на день. Но я никак не мог решиться расстаться с нею, у меня никого больше не было на белом свете.

Но решаться было надо и я решился. Раздобыл мышьяку и подмешал в ее любимый йогурт. У меня рука не поднималась сделать с ней то, что делаю теперь ежедневно и совершенно хладнокровно. Я не умел еще убивать детей, даже если это было милосердием по отношению к ним. Поэтому я решил отравить ее.

Она долго не хотела есть, отплевывалась, крутила головкой, но потом все же соблазнилась лакомством по старой памяти. Мне никогда не забыть ту короткую судорогу, пробежавшую по ее маленькому тельцу, которое я держал на руках. Глазки ее широко распахнулись и застыли. Я глядел в них и плакал…

Никакими словами невозможно выразить родительскую муку. Никакими словами не описать смерть родного дитя. Писатели все врут…

Дашенька была единственной, кого я похоронил, как подобает. Когда мы в будущем году отправимся в путь и будем проезжать через Большой Город, я навещу ее могилку, подправлю, подберу плиту. Крест, поди, упал или сбили. Что это за крест! Две доски, на поперечной гвоздем выжжены имя и фамилия. Я даже не поставил дат, так мало она прожила на этом проклятом свете.

Могла и жена покоиться рядом, но я оплошал. Когда увидел, как деловито по-мясницки отрубают ей топором голову, то повернулся и пошел прочь. Утром, оправившись от шока, бросился на кладбище, да поздно было. Что ты, говорят, парень, такая неразбериха, мы их сразу закапываем… Где-то в общей, а где? За ночь, знаешь, сколько нарыли…

Светало. Последняя сволота разбредалась прочь от стен тюрьмы, чтобы спрятаться в своих норах до следующей ночи. Я потушил прожекторы и допил остатки водки, хоть и был совершенно пьян. Нужно было еще чуть-чуть добавить, я чувствовал, нужно. Ну ничего, доберу у себя в комнате. Чуть-чуть, чтобы свалиться и забыть обо всем. Я не мог долгое время без перерывов жить в окружавшем меня мире. Это был нечеловеческий мир, и мне постоянно хотелось убежать из него. Что я и делал.

Глава IV. Коля-маля

С тех пор, как он решился на ЭТО, прошел месяц, и весь месяц ему было хорошо. Если в дерьмовом мире, где они жили, хоть что-то можно назвать этим словом «хорошо». Он мог выпить, когда хотел, трахнуть каждый день несколько баб, ни одна из которых не скажет «нет», и мстить…

Теперь он предпочитал работать один. Серега с Димкой не разлучались, А Алексей, и тем более Виктор – сопливые идеалисты – только мешали ему. Они быстро поняли это и не стали навязываться. Днями начали работать по две бригады, когда наставала его, Николая, очередь, но по одному человеку в каждой.

«Чистоплюи хреновы! – говорил себе Николай. – Рубить ноги, руки, головы, вспарывать животы, протыкать груди колами – это правильно, нравственно, законно. А трахать – безнравственно! неэстетично!.. Говнюки!»

Он затормозил возле дома, на парадной двери которого был нарисован белый крест. Загнал «джип» в узкий проулок между двумя зданиями, чтобы не заметил кто-нибудь из парней, если будет случайно проезжать мимо, и быстро юркнул в подъезд. В сумрачном вестибюле остановился, положив руку на автомат, привычно осмотрелся, прислушался. Стояла мертвая тишина, ничто не будило подозрений.

Держа автомат наизготовку, Николай поднялся на второй этаж и остановился перед квартирой номер три. Сердце часто застучало от возбуждения и легкой тревоги.

Приложив ухо к двери, он замер и с минуту, затаив дыхание, слушал. Потом осторожно снял тяжелую сумку с левого плеча и поставил на пол. Придерживая автомат, чтобы не стукнул в дверь, заглянул в замочную скважину.

Как и следовало ожидать, он ничего не увидел. В квартире было темно, как ночью.

Николай помешкал еще некоторое время, снова прокручивая в уме всю схему, и не нашел в ней изъянов. Видимо, это давно зрело в нем, ведь он решился сразу, как только увидел ИХ. Точнее, когда положил тела двух женщин на широкую кровать и раздел обеих.

Старшей было за тридцать, но тело ее не начало еще увядать, это было прекрасное тело зрелой женщины. Полные бедра, желанно раскрывающиеся тебе навстречу, налитые груди, жаждущие мужской руки. На чем не задержи взгляд – все совершенно и ухожено. Высокие скулы и чувственные сочные губы, тени длинных ресниц на щеках и точеный носик. Роскошные плечи и волосы. Он лег на нее и прижал плечи к постели. Они утонули в распущенных волосах, а ее груди поднялись ему навстречу.

Николай перекатился на бок и стал неторопливо ласкать красавицу. Всю жизнь он был неказистым мужичком и таковым ощущал себя. Не на каждую женщину осмеливался поднять глаза, боясь прочесть в ее взгляде пренебрежение или даже презрение. Теперь он мог взять любую, делать с ними, что вздумается. Нынче все они стали его игрушками, а он их властелином.

Единственное, в чем он не был властен, так это в том, чтобы сохранить своим игрушкам жизнь. Хотя бы на время, на то короткое время, которое отпустила им судьба до превращения. Рядом всегда находился кто-то, кто не позволил бы ему пощадить инфицированную.

Сейчас он работает один…

Николай встал и, обойдя кровать, принялся разглядывать вторую женщину. Нет сомнения, они – мать и дочь… Нежный, только распустившийся цветочек. Отбивная под острым соусом и парная телятинка… Он усмехнулся, представив, как обладая одной, станет ласкать другую, как кусая в оргазме плечо дочери, одновременно будет стискивать грудь матери, щипать ее темный сосок…

Вчера он отвел душу – вытворял все, на что было способно его воображение. Потом одел, забавляясь, как кукол «барби», и оставил записку. В ней содержалось предложение остаться в этой квартире, согласиться принадлежать ему. За это Николай обещал кормить своих «барби» и снабжать всем необходимым. Ну а если… Если они будут столь глупы… Их рано или поздно обнаружат и уничтожат. Спасения нет: из города не уйдет никто, люди предприняли необходимые меры. А он гарантирует им защиту и от людей, и от упырей.

Достав из кармана ключ, Николай отпер дверь. Он отворял ее медленно и осторожно, готовый отпрянуть назад, если почувствует хоть малейший намек на ловушку. Но ничто не свалилось ему на голову, никто не бросился на него и не вонзил клыки в грудь. Хотя они знали, что днем напасть некому, они всегда осторожничали. Береженого Бог бережет. Мало ли что…

Поводя влево-вправо дулом автомата, он прошелся по квартире. Заглянул в туалет, на кухню… Вошел в спальню, и довольная улыбка растянула его губы. Женщины лежали в постели, причесанные и накрашенные.

Вернувшись в гостиную, Николай бухнул на стол сумку. Его записка лежала там же, где он ее оставил. Внизу карандашом крупным женским почерком было написано: «Мы согласны».

Два дня он сачковал, отмечая на карте якобы очищенные от тварей дома, а на самом деле нежился в обществе своих «барби». Трахался и пил, пил и трахался. Пьяно хохотал, щупая безвольные тела.

Все складывалось как нельзя лучше: еще месяц назад его одиночные выезды и стремление работать только «чистильщиком» вызвали бы подозрение у ребят, но сейчас, после того, как Серега и Димка сказали, что они будут работать только парой, а Виктор отказался выходить с ним на охоту, все встало на свои места. Хватит давить на него своей моралью, моралью общества, которое перестало существовать! Людей осталось так мало, что каждый мог стать королем отдельного континента, ну или страны, по крайней мере. Хватит поучать и регламентировать! Начальники все повымерли! Туда им и дорога! Как хочу, так и живу! Тем, что я делаю, я никому не причиняю вреда, никому из ребят. А остальное никого не касается.

На третий день Николай насытился быстро: разок мамашу на спине с прижатыми к груди коленями, разок дочку на животике, подложив под брюшко подушку. Ух ты моя, пися-писенька!

– Дерьмо! – Он вскочил и хлестнул девушку тыльной стороной руки по заду, она слабо застонала и зашевелилась. Хотя проснуться днем они не могли, вампиры и инфицированные чувствовали боль. Может быть, они чувствовали и удовольствие, кто знает!

– Кормлю вас тут, суки, пою! А вы не можете как следует ублажить мужика!

Он поднял с пола одеяло и пошел в гостиную. В голову пришла отличная мысль.

Николай переставил выпивку и закуску на стул, расстелил на столе одеяло. Принес две подушки и положил рядом посреди стола. Затем, взвалив на плечо, притащил старшую «барби». Опустил ее лицом на подушку, потянул немного на себя, устраивая так, чтобы ноги свешивались со стола.

– Ах ты мой уголочек! – хихикнул Николай и поцеловал «барби» в попку.

Дочку он перенес на руках, она была гораздо легче мамаши, и положил рядом с родительницей в той же позе.

Налил стакан и выпил. Закусывать не стал, просто прижался носом к дочкиному заду и шумно втянул ноздрями воздух. Потом отстранился, взгляд его перебегал слева-направо, справа-налево.

– Что надо мужику?.. – пьяно пробормотал он. – Вот этот темненький глазок между двух круглых половинок, стыдливо прикрытый пушком… Да! Это бесстыдное, бл-ое место!..

Он больно хлопнул женщин ладонями по задам и стал грубо лапать их.

Когда они застонали, удовлетворенно ухмыльнулся.

– Так вот, детки… Что захочу… Понятно!

Николай встал, пьяно пошатываясь.

– С кого начать?..

Он взял бутылку, плеснул в стакан на две трети и залпом выпил.

– А-а-а-! – громко выдохнул он и рыгнул. – Твою мать! – Отрыжка была едкая, и его чуть не вырвало.

– С кого начать? С тебя? – Он ткнул пальцем в один зад. – С тебя? – Другой тычок.

– Не-е-е! Мы сейчас сыграем в интересную игру. Втроем. Чуть-чуть с тобой, чуть-чуть с тобой. В кого кончу, тому приз.

И он начал свою игру. Последнюю в жизни.

Николай открыл глаза и обнаружил себя лежащим на кровати. Руки и ноги его были связаны. Было темно. И в этой тьме он разглядел обступивших его молчаливых людей.

Он был голым и мокрым, его окатили из ведра, чтобы скорее прочухался, глаза слепил свет мощного фонаря. Николай еще не осознал до конца смысл происшедшего, но нарастающий ужас уже сотрясал его тело.

– Ты – ублюдок! Убийца! Насильник! Палач детей! От имени всего человечества я приговариваю тебя к смерти.

– Кто ты такой! – крикнул Николай. – Здесь нет людей, кроме нас! Меня и ребят! Вы не люди, вы – упыри, живые мертвецы! К какой смерти вы можете приговорить меня? Развяжите меня немедленно, твари! Посмейте только что-нибудь сделать со мной, ребята за день сожгут, взорвут ваши вонючие норы.

– Сейчас узнаешь, К КАКОЙ. Распните его на двери дома, – приказал все тот же властный голос. – Этому ублюдку бесполезно что-либо объяснять. Пусть получит по заслугам.

Николая подхватили несколько пар рук и понесли прочь из квартиры. Он кричал, вырывался, но тщетно. Его бросили на ступени дома и разрезали веревки на руках. Тут же его руки были растянуты в стороны и привязаны к металлическим кольцам, прибитым к двери. Затем пришел черед ног – их развели и также крепко привязали к чему-то.

Стояла глубокая ночь. Тихая и звездная – она показалась Николаю необыкновенно красивой. Наверное, потому, что он понял, она последняя в его жизни.

Удар ногой по мошонке нарушил ее очарование. Николай застонал, слезы застили глаза. Он зажмурился и замотал головой. Слезы сорвались с ресниц, он открыл глаза и взглянул на обидчика. Это была младшая «барби».

– Тебе эта хреновина больше не понадобится! – сказала она и ударила его еще раз.

Потом Николая оставили одного. Он знал зачем.

Вскоре слева послышался звук шагов. Николай повернул голову и увидел горящие, как угли, глаза вампира. Ледяные пальцы впились в плечи, зловонное дыхание обдало лицо и острые клыки вонзились в шею. Николай закричал диким, нечеловеческим голосом, но крик его вскоре оборвался. Он захлебнулся в собственной крови.

Мы разыскали Николая только к полудню. Он висел голый на дверях трехэтажного дома. Весь – с головы до ног – он был черен, словно обгорел на пожаре. Только выпученные с застывшим в них выражением ужаса глаза и оскаленные в муке зубы доказывали, что пожар тут не при чем.

Его отдали на растерзание вурдалакам. И сам он стал вурдалаком. Когда взошло солнце, оно сожгло его. Мы знали, для «свеженького» это смерть – долгая и мучительная.

Серега с Димкой натащили досок, а мы с Алексеем сняли с петель дверь, избегая притрагиваться к телу товарища.

Потом мы стояли вокруг погребального костра и стреляли очередями в небо. Стояли до тех пор, пока от Николая не осталась черная груда углей и пепла.

Глава V. Раскол

Серега, Димка, Алексей и я – теперь только четверо – мрачно пили, поминая товарища. Каким бы он ни был, он был одним из нас… Одним из последних…

Магнитофон кое-как скрашивал гнетущее молчание.

В память о Николае мы открыли шесть бутылок коньяка пятнадцатилетней выдержки, которые берегли на новый год, выставили лучшие консервированные закуски.

Серега – высокий жилистый блондин – нервно щипал бородавку на левой щеке.

– За Колю! – Он разлил по фужерам коньяк и, не дожидаясь нас, опрокинул свой в рот.

– Чесноком! Всем закусывать чесноком! – выкрикнул он истерично. – Эти твари будут корчиться, когда мы набьем их пасти чесноком!

Димка положил руку на локоть своему любовнику.

– Серега! Серега! – произнес он успокаивающе.

– Ладно, мужики! – Алексей грохнул по столу кулаком. – Без истерик. Нам всем хреново. Давайте лучше еще раз прокачаем ситуацию… Серега нашел в помойном ведре на кухне бутылки из-под консервированной крови, огрызки яблок, банки из-под компота. Это все еда, пригодная для инфицированных. Так?

– Так, – кивнул Серега и потянулся к бутылке. Димка поймал его за руку.

– Погоди.

– Мы установили, что в квартире жили две женщины и нашли их фото. Красивые бабы…

– И он там был не один раз! – Серега ткнул пальцем в сторону Алексея и цапнул бутылку. Глаза его были мутными, в глубине их пряталась сумасшедшинка.

– Да! Он там был не один раз. Он таскал им жратву и трахал их. Не знаю, чего уж он им наобещал и как, но они договорились.

– Думаю, он оставил им записку, – вставил я. – Они сделали вид, что согласны и подловили его.

– Как! Мы должны знать! – Алексей вновь грохнул кулаком по столу да так, что подскочили бутылки.

– Кончай громыхать! – взвизгнул Димка. – На нервы действует!

– Они его подловили… – повторил Алексей. – И я вижу только две возможности. Он нажрался и проспал закат… Он оставлял там выпивку и закусь и ему чего-то подсыпали.

– Ты хочешь сказать, это организованное сопротивление? – спросил Димка. – Ну-у, вилы!

– Засада, – передразнил я его. Он любил по поводу и без повода использовать эти слова.

– Мы всегда знали, инфицированные способны на сопротивление. Поэтому мы собрали здесь все горючее и все оружие. Мы не оставили им шанса, кроме нашей собственной глупости, и они его использовали.

– Вить! Ты был с Николаем, когда он начал трахать инфицированных. Скажи честно, вы всех кончали после этого?

– Всех! И я их не трахал! Заруби на носу! Я их только приканчивал. Это он не мог удержать свою женилку в штанах! – Я орал все громче и громче, не понимая, с чего вдруг завелся.

– В кулачок лучше! – пропел Димка и гнусно захихикал.

– Нет, лучше в жопку! Признайся, Серега небось тебе ее так раздолбал, пасть разинешь, асфальт будет видно!

Серега взвился и запустил мне в голову полупустой бутылкой. Я уклонился, бутылка врезалась в стену. Перегнувшись через стол, я врезал Сереге правой в челюсть и сразу же левой в лоб. Я уже собирался свалить его третьим ударом, но он, вскинув левую руку, отвел его, сгреб меня правой за рубашку и шарахнул головой в нос. Обливаясь кровью, я полетел со стула на пол.

Алексей схватил блюдо с мясом и впечатал Сереге в морду. Перескочив через стол, он с криком «гаденыш!» вцепился в Димку. Тот завизжал и попытался вырваться, но деваться ему было некуда. Кулаки Алексея гуляли по его лицу, он приговаривал при этом:

– Я тебе покажу, пидар, как затевать свары. Я тебе покажу.

Димка покачнулся, колени его подломились, и тут на Алексея налетел Серега. Он так врезал ему по корпусу, что тот не удержался на ногах и растянулся на полу.

К этому моменту я уже стоял на коленях. Рот мой был полон крови, в глазах плыл туман. Я совсем было набрался сил, чтобы подняться, но в это самое время ботинок Сереги врезался в мои ребра.

– Топчи его! – услыхал я крик Димки. Извернулся ужом, и следующий пинок угодил вместо моих ребер в ножку стола. Туман перед глазами постепенно рассеивался, но тело отказывалось двигаться, так проворно, как мне бы хотелось. Посмотрев вверх, я увидел возвышающегося надо мной Серегу с перекошенным от ярости лицом и понял, что сейчас получу очередной пинок. Я представил, как армейский ботинок врезается в мой подбородок, запрокидывает мне голову и ломает шею, как цыпленку. Надо было пошевеливаться и быстро.

Но я не успел. На спину Сереге прыгнул Алексей, и тот, потеряв равновесие, повалился на пол. Рядом с собой я увидел окровавленную физиономию Лёхи, он рычал и душил Серегу, впившись своими железными пальцами ему в глотку.

Я поднялся и очутился лицом к лицу с Димкой. В руке он сжимал увесистый гаечный ключ. Схватив его за шиворот, я врезал ему по зубам, разбив нижнюю губу.

Потом ударил еще раз, распоров кольцом-печаткой кожу под правым глазом. Третий удар он получил в висок, упал и проехался по полу, как мешок с тряпьем.

Устранив последнюю преграду, я добрался до оружия, схватил автомат и дал очередь в потолок.

– Прекратите! – заорал я и пустил новую очередь.

Это помогло. Алексей перестал душить Серегу и, кряхтя, слез с него.

– Всем сесть за стол! – скомандовал я. Они повиновались, косясь на автомат в моих руках.

Я с огромным удовольствием смотрел на Димкину физиономию. Он всегда был говнистым типом, и сегодня из него повыбили малость дерьма.

Я указал на него стволом. Он пугливо загородился рукой.

– Да не сри ты! Принеси водки, промыть боевые раны.

Полчаса спустя мы уже мирно обсуждали проблемы, разговор о которых прервала драка. Все вроде устаканилось, только Димка изредка бросал в мою сторону недобрые взгляды.

Толком мы ни до чего не договорились, только упились в усмерть. Нас хватило лишь на то, чтобы включить прожекторы, пустить ток через колючую проволоку и запереть все двери в здании тюрьмы. Никто сегодня не будет дежурить на вышке. Ни один упырь не получит разрывную пулю в свое синюшное клыкастое рыло. Без охраны осталась и электростанция, но мы надеялись, что крепкие запоры и установленные нами на окнах решетки не дадут тварям проникнуть внутрь и сотворить какую-нибудь пакость.

Утром нас с Алексеем ожидал БОЛЬШОЙ СЮРПРИЗ. Серега с Димкой смылись!

Мы не сомневались ни минуты, этот гаденыш сманил Серегу. И хотя нам была оставлена записка, в которой говорилось, что они на некоторое время отбыли в Большой Город, судя по всему, по тому, сколько всего беглецы прихватили с собой, недолгое путешествие затянется надолго.

Нас было только пятеро. И каждый для каждого означал лишние двадцать процентов гарантии выживания… И несмотря ни на что, мы не смогли продержаться более полугода.

Сколько же дерьма и дури в человеческой натуре, Господи!

Глава V. Попугаи-неразлучники

С трудом открыв дверцу «джипа», Димка выволок из машины стонущего Серегу. Лицо его было сильно разбито, из рассеченного лба текла кровь. Он не пристегнулся по своей привычке и во время аварии здорово хряснулся о лобовое стекло. Димка посадил его на асфальт и прислонил спиной к боку автомобиля.

– Ой, б-ть! Ой, б-ть! – стонал Серега, растирая носовым платком кровь по лицу. Димка достал аптечку и быстро протер ему ссадины перекисью водорода. Оглядел пристально, нет, пожалуй, ничего серьезного.

– Посиди тут, я посмотрю машину! – сказал он и оставил приятеля. Обойдя «джип» кругом, он сразу понял, что сегодня они на нем уже никуда не уедут. Левым боком он глубоко провалился в здоровенную ямищу. Димка увидел обломки досок, торчащие из-под днища машины, и сообразил, это была ловушка. Яму специально отрыли на дороге, которой они всегда ездили к арсеналу. Покрыли досками и присыпали песком.

Сердце ударило сильно и замерло на долгий миг, потом застучало быстро и тревожно. Димка пугливо огляделся по сторонам. Они были на окраине. Желтые и серые двух-, трехэтажные дома скрывались в тени старых тополей, лип, кленов. Было знойно и тихо.

«Пять часов», – сказал он себе, глянув на часы. У них было еще три-четыре часа, чтобы найти убежище и укрепить его. Димка вернулся к Сереге.

– Ну как ты? – с несвойственным ему участием спросил он. Серега теперь значил для него очень много, может быть ЖИЗНЬ.

– Дай выпить! Ох! – Серега приложил пальцы к правому глазу. – Ох, как меня приложило! Ё-моё! – Он взял протянутую Димкой бутылку и жадно сделал пять больших глотков. Поставил ее рядом на асфальт и некоторое время сидел, закрыв глаза. Димка молча наблюдал за ним. Наконец Серега открыл глаза и посмотрел на любовника. Взгляд его был осмысленным и пьяным.

– Дай сигареточку!

Он закурил, сделал несколько затяжек и выбросил сигарету.

– Что у нас там? – спросил он уже нормальным голосом.

Димка рассказал ему все, что успел увидеть и понять сам. Серега, кряхтя, поднялся и обошел «джип» кругом. Постоял у провалившегося в яму зада, обдумывая что-то. Потом заговорил.

– Тащи автоматы, пойдем искать место для ночлега! Найди там что-нибудь в аптечке от головной боли. Ой, как у меня голова раскалывается! – Серега потянулся к бутылке и отхлебнул еще пару глотков.

Димка быстро залез на заднее сиденье, взял автоматы и подсумки, с переднего подхватил аптечку и вернулся к Сереге. Тот, опять закрыв глаза, сидел, откинувшись затылком к боку автомобиля.

– Хватит спать! – зло тявкнул Димка и бросил Сереге на колени аптечку. Тот открыл глаза, посмотрел на него туповатым взглядом и принялся рыться в сумке с медикаментами. Найдя пачку «анальгина», он выдавил три таблетки и бросил горстью в рот. Димка сунул ему в руку баллон «пепси».

Немного погодя Серега встал и взял у Димки автомат.

– Пошли! – Голос его окреп и внушал надежду.

Они осмотрели три дома, пока не нашли то, что подходило им. Крепкая парадная дверь. Квартира на втором этаже со стальной дверью и решетками на окнах.

Около часа у них ушло на то, чтобы перетаскать в квартиру вещи, канистры с бензином, слить бензин из бака в ведро. Завтра они собирались вернуться в Городок и на всякий случай хотели иметь побольше горючего.

Затем Серега и Димка забаррикадировали дверь в подъезде – это от вампиров – инфицированные все равно, если захотят, проникнут в дом через окна квартир первого этажа. Затащили в свою квартиру несколько шкафов и много-много книг. Двумя шкафами, набив их всяким хламом, завалили дверь, еще тремя закрыли окна в комнатах и на кухне, оставив узкие, как амбразуры, щели. Последние три шкафа приятели заполнили книгами. Теперь они могли быть спокойны, простой пулей их не возьмешь. Разложив на подоконниках рожки с патронами и гранаты, они с облегчением вздохнули и сели перекусить. Тревога не покидала их: они разговаривали, ели, пили, а в это время кто-то второй, внутри, ловил каждый посторонний звук, словно локатором, мысленным взором обозревал окрестности. Едкий запах опасности просачивался в наглухо закрытое помещение. Они знали, сядет солнце и откроются тысячи глаз – красных и обыкновенных – но все они будут гореть ненавистью. Против этой ненависти они должны продержаться вдвоем до утра.

Потом запах опасности исчез, водка заглушила его, успокоила нервы, и Димка с Серегой сидели в сумрачной квартире, вполголоса болтая о всякой чепухе.

Потом они подрались. Серега схватил Димку за зад и стал щупать.

– Кретин! – разозлился Димка, глядя на его исцарапанную рожу. – Скоро, мать твою, сдохнем, а ему лишь бы нажраться да трахнуться! Кретин!

– Не ори! – благодушно прогудел Серега. – Чего ты?.. Еще время есть… – он расстегнул брюки.

У Димки в глазах все поплыло от ненависти. Он проклинал себя за то, что поссорился вчера с Виктором и Алексеем, что уговорил Серегу уехать из Городка.

– Козел! Скотина! Спрячь свою вонючую сосиску, а то я ее тебе кружочками настрогаю и засуну в твою пьяную пасть!

Он только успел набрать воздуха в легкие, собираясь обрушить на Серегу новый поток брани, как тот неожиданно ловко и стремительно размахнулся и влепил ему кулаком в правый глаз. Глаз сразу заплыл, а в голове у Димки раздался звон. Он покатился по полу, ударился плечом о стену, подтянул колени и на четвереньках попытался убежать в коридор. Но Серега настиг его, схватил за шиворот рубашки и так сильно рванул, что разорвал ее до самого пояса.

Димка повернулся и сел, прижимаясь спиной к стене.

– Будешь? – спросил Серега, наклоняясь.

Димка всхлипнул и влепил ему такую пощечину, что его голова откинулась назад и из ссадин на лбу снова потекла кровь.

– Маленький дерьмовый сученыш! – заорал Серега, промокая тыльной стороной руки кровь. Он глянул на свое волосатое запястье, покрытое алыми пятнами, схватил Димку за волосы и ударил кулаком в лицо. Димке показалось, что в носу у него взорвалась граната. Он закричал, вздохнул, чтобы снова закричать, и закашлялся, захлебнувшись собственной кровью. Его охватил ужас. Этот сумасшедший идиот хочет его убить.

– Ну-у… будешь?.. Говори! – Серега пнул Димку ботинком в зад.

– Буду! Буду! Отстань! – проныл Димка.

Серега отпустил его. Он, всхлипывая, стал утираться рукавом. Из носа текли кровь и сопли. В голове гудело…

Час спустя Димка поднялся с кровати. На ней, разметавшись, без трусов в одной майке храпел Серега. Димка подошел к столу, тупо глядя перед собой. У него болело все, что только может болеть: он был избит и изнасилован. Налив полный стакан водки, он давясь выпил его до дна и жалко припал к бутылке с «пепси». Потом сел на стул. Сиденье было холодным, Димка встал и подложил под себя Серегины трусы. Некоторое время сидел, дожидаясь, пока подействует алкоголь, отрезал ломоть холодной тушенки и стал есть прямо с ножа. Прожевав, налил еще полстакана, но выпить не успел. С улицы донесся шум мощного мотора. Димка вскочил и бросился к окну. Освещенный заходящим солнцем по улице ехал танк… Или самоходка, Димка плохо разбирался в технике. Во всяком случае, у этой «дуры» была пушка. Следом за ней катил крытый брезентом грузовик.

Димка на мгновенье застыл с открытым ртом, созерцая невиданную картину, потом с лихорадочной поспешностью стал выбрасывать книги из одного из шкафов, закрывавших окна. Потом подналег на шкаф плечом и опрокинул его на пол. На кровати, разбуженный шумом что-то забормотал пьяно Серега. Димка распахнул окно и закричал. Танк продолжал катить по улице. Димка бросился к столу и схватил автомат. Высунув его в окно, он дал длинную очередь вверх. Танк и грузовик остановились. Пушка медленно стала поворачиваться в сторону Димкиного окна. Он снова заорал и нажал на спусковой крючок.

Пушка рявкнула, и Димка умер. Снарядом его размазало по стене. Сереге повезло меньше. Один осколок сделал ему кесарево сечение, обнажив внутренности, другой срезал мошонку, и все его причиндалы повисли на лоскуте кожи. Он долго ползал по квартире и выл, то запихивая в распоротый живот кишки, то пытаясь прилепить на место свой детородный орган. Ползал, пока, взорвав гранатами дверь, в квартиру не вошли люди и не прикончили его очередью в спину.

Глава VI. Финал

Весь следующий день, после Колиных поминок и бегства наших попугаев-неразлучников, мы с Алексеем отлеживались и опохмелялись, обсуждая нашу дальнейшую жизнь. К обеду, правда, напряглись и сгоняли на ГЭС, слишком много она для нас значила. Слава Богу, там все было о'кей. Мы пустили ток через колючую проволоку и вернулись в тюрьму.

Решили: ничего в нашей жизни не изменится, придется только отказаться от постоянного ночного поста на электростанции.

«Вернутся они или нет, в любом случае весной мы отправимся в путь!» – сказал Алексей.

Вечером я заступил на дежурство. Было тихо, безветренно. Мы находились в круге света, а со всех сторон нас обступила могильная тьма. Впервые за четыре месяца ни одного пожара. Я отхлебнул из бутылки и поежился, в душе росла тревога.

«Не дребезжи, все устаканится, – успокаивал я себя и делал новый глоток. – Чему быть, того не миновать… Может ребята еще вернутся. Перебесятся и вернутся. А весной тронемся в путь…»

Я мечтал о тихой деревушке в теплой долине, укрытой в лесистых горах. О ярком солнце, кристально чистом воздухе, прозрачной быстрой реке, добрых друзьях, красивых женщинах, прелестных детях. Мечтал, мечтал… пока около часа не прогремел далекий взрыв и не отключилось электричество.

Я бросился вниз на первый этаж, чтобы запустить генераторы, зовя на бегу Алексея. Пока мы добирались до помещения, в котором они находились, и запустили их, прозвучал новый взрыв, на этот раз совсем рядом.

Мы взлетели на вышку и увидели, как сквозь вышибленные ворота во двор тюрьмы вливается толпа людей.

Алексей повел стволом, прожектор мазнул по юрким фигурам в черном, и тут же разлетелся вдребезги. Я матюгнулся и стал швырять во двор одну за другой гранаты. Алексей припал к пулемету.

Пули, как молоты по наковальне, били по стальным щитам, но огонь быстро ослабевал. Когда же во дворе взорвались бочки с бензином, а потом занялся груженый углем «ЗиЛ», мы увидели убегающие через ворота фигуры. Их было немного.

Но праздновать победу было рано. Пока мы расправлялись с теми, кто атаковал в лоб, другие штурмовые группы захватили угловые и приворотную вышки. Теперь пять пулеметов били разрывными по нашей площадке.

Мы отстреливались до тех пор, пока не сорвало один из щитов. Оставаться далее на площадке означало смерть.

Один за другим мы спрыгнули в люк, и вовремя, новая очередь искорежила пулемет. Я задраил люк. Тусклая лампочка освещала наши бледные потные лица.

– Что будем делать?

– На третьем этаже нас могут быстро взять через крышу. Перекроем все двери на первом и третьем и будем отбиваться на втором. Продержимся до утра, значит спасены! – сказал Алексей.

Мы заперли на третьем этаже все, что можно было запереть. Перекрыли все решетки и двери между третьим и вторым – в эти минуты я подумал, хорошо, что в тюрьме так много дверей. Затем помчались на первый. Не все еще было потеряно. Тюрьма – особенный дом, чтобы отпереть его, нужно иметь очень-очень много ключей.

Мы перекрыли все двери на первом этаже, втащили наверх бочку бензина. Слава Богу, в предвидении такой экстремальной ситуации, наш арсенал был сосредоточен на втором.

– Что теперь? – спросил я, чувствуя свою беспомощность. – Они нападут со всех четырех сторон, и мы не сможет блокировать их!

– Не дрейфь! Быстро – бензин по канистрам, ты тащи на северную, я на южную сторону! Если взорвут решетки будем жечь их бензином!

Мы наполнили несколько канистр и поставили их перед дверьми, ведущими в северные и южные коридоры. Потом заперли все камеры в них, решетки и стальные двери в самих коридорах. После этого мы разделились. Я отправился защищать западную сторону, Алексей – восточную.

Подтащив пулемет к окну кабинета начальника тюрьмы, я открыл огонь. Алексей ответил мне с противоположной стороны. Я положил пять человек во дворе, когда очередь разрывными с угловой вышки ураганом прошла над моей головой.

Я упал ничком на пол и лежал, не двигаясь некоторое время. Еще несколько очередей ударили по моему окну, одна из них сбила пулемет, свалившийся мне на спину. Я ощупал его – дуло было покорежено.

«Твою мать!» – выругался я и пополз к двери. Захлопнул ее и запер. Пропустив одну по этой же стороне коридора, открыл третью. Осторожно подошел к окну и выглянул. Внизу, прямо подо мной копошились нападающие. С большим удовольствием одну за другой я спустил им на головы три гранаты. Затем побежал за новым пулеметом. У Алексея, судя по всему, пока был полный ажур. Он вел с противником пулеметную дуэль, прерывая ее только для того, чтобы сменить позицию или бросить врагу на голову гранату.

Но противник на нашу беду был умен и имел хорошую выучку. Он быстро определил слабые места нашей обороны. Взрывы прогремели одновременно с южной и северной сторон. Вскоре голоса нападавших уже раздавались на первом этаже. Мы поняли, если будем продолжать бои в крыльях здания, а штурмующие в это время прорвутся на наш этаж, мы окажемся отрезанными от боеприпасов. Быстро замыкая двери, мы стали отходить в центральный зал. Помимо двух стальных дверей в нем были два люка с прорезями, через которые можно было увидеть, что происходит внизу. Мы подтащили к люкам канистры, сумки с гранатами и стали ждать.

Да, они действовали слаженно и уверенно, черт бы их побрал! Одну за другой вышибло двери камер на северной и южной стороне и через них хлынули атакующие. Если бы они догадывались, что их ждет!

Когда на первом этаже скопилось достаточно много народу, мы открыли люки и столкнули в них канистры, послав вдогонку по гранате. Что там началось! Они метались, истошно вопя, и горели, как рождественские свечи.

– Сволочи! Сволочи! – хохотал Алексей. – В следующий раз всех убью!

Его смех ошеломил меня. Потом потух свет.

– Отключили генераторы, – хрипло сказал Алексей. – Ну что, брат, не будет весны, похода в иные края. Не будет женщин и детей, будут одни твари…

– Не паникуй!

– Я не паникую. Просто грустно. Надо занимать круговую оборону.

Мы лихорадочно начали заваливать двери в зал железными шкафами. Потом воздвигли круговой бастион в центре и стащили туда все имевшееся у нас оружие.

Если бы нас было человек 20, мы могли бы защищать каждую дверь, и они не пробились бы наверх до утра. Но нас было всего двое, и мы не знали, сколько времени нам отпущено судьбой.

– Сюда они так просто не войдут, – сказал Алексей после очередного взрыва внизу. Тюремные двери были сработаны на совесть, и нападавшим приходилось взрывать их одну за другой. На это у них уходило время.

– Который час? – спросил я.

– Четыре.

– Полтора часа… Продержимся?..

Алексей не ответил.

– А ты не понял еще. Инфицированные, кто же еще… Одного не пойму, где эта банда пряталась так долго? И почему?.. Почему не напали раньше?.. Почему позволяли нам убивать своих целых четыре месяца… Не пойму… И где мы пропустили такой склад…

– Может быть они заезжие?

– Смеешься!

Да, мое предположение было глупым. У тех, кто жил от недели до месяца и только по ночам, кто вынужден был спасаться и от людей, и от вампиров, шансов создать какую-то организацию не существовало. И тут я понял. ОРГАНИЗАЦИЯ УЖЕ БЫЛА! И она подготовила это нападение, подогрела этот взрыв отчаянья.

– Это – организованная преступность, мафия! – сказал я и поделился с Алексеем своими соображениями.

Только мафия способна была организовать так профессионально нападение, только мафия могла иметь такой арсенал, могла так умело использовать отчаянную жажду жизни инфицированных, отчаянное желание вырвать у смерти хотя бы еще один миг… Да-а… подумал я, движимые такой могучей силой, инфицированные могли покончить с нами до утра.

Сколько еще решеток и дверей отделяет их от их убийц?.. Как долго выдержат сталь и запоры?.. Я усмехнулся в темноте. Посмотрим, насколько крепка Советская власть…

– Который час? – спросил я Алексея.

– Без четверти пять. Будь готов. С северной стороны они уже, по-моему, прорвались, но что-то… – Алексей не договорил. Мощный взрыв потряс дверь напротив него. Затем второй, и она нехотя повалилась на подпиравшие ее изнутри шкафы.

Пулемет Алексея заработал. Пули неслись, как алые метеоры. Они били по баррикаде, по стенам рядом с дверью, взрываясь, завывая и визжа при рикошете.

Свет фонаря, направленный из коридора, очертил силуэты людей, пытавшихся перелезть через баррикаду.

– А-а-а! – заорал Алексей и ударил по ним длинной очередью. Раздались истошные вопли. Поверх баррикады замелькали руки, ноги. Одно тело скатилось в зал, другое – назад в коридор. Поверх шкафов засвистели пули.

– Прикрой меня! – прошептал Алексей, подползая ко мне.

Я бросился к его пулемету.

– Ударишь поверху, потом молчи, пока не услышишь взрывы.

Я дал длинную очередь и превратился в слух. Из коридора неслись крики, обещавшие нам скорую и страшную смерть, яростные голоса поносили и проклинали нас.

Потом один за другим громыхнули три гранатных разрыва, и мат сменился воем и предсмертными стонами. Несколько мгновений спустя, Алексей, тяжело дыша, упал рядом.

– Клево? – спросил он.

– Клево! – согласился я.

– Товарищ Сталин дал приказ! – пропел он. Я не раз за месяцы нашей совместной жизни слышал эту фразу, но так и не удосужился спросить, из какой она песни. Леха напевал ее всегда, когда был на взводе.

– Витя! У нас бензин есть?

– Там в углу пять канистр.

– Давай быстро – две к краю баррикады, три – сюда.

Я перелез через шкафы и побежал в угол, где стояли канистры. Забросив три из них в нашу цитадель, стал подкрадываться к баррикаде. Лешина задумка была ясна мне: когда эти сволочи прорвутся, поджечь бензин из пулемета. Канистры взорвутся и тогда этим тварям станет не до нас. Мы выиграем еще немного времени.

Я успел только перемахнуть через шкаф и лечь рядом с Алексеем, как увидел в коридоре короткую вспышку, как будто зажгли спичку или чиркнули зажигалкой. В следующий миг что-то горящее перелетело через баррикаду и хлопнулось об пол со звуком бьющегося стекла. Во все стороны полетели брызги горящего бензина. Прямо перед нашим заграждением образовалась огненная лужа.

Послышались глухие удары. Наша баррикада у двери зашаталась и стала поддаваться. Нападающие притащили бревно и использовали его как таран. Еще одна бутылка с бензином влетела в зал. Прочертив огненную дугу, она вдребезги разбилась о край шкафа, за которым укрывались мы с Алексеем. Я откатился в сторону, но горящий бензин все равно попал мне на ногу, осколок стекла царапнул лоб. Я быстро сбил пламя.

– Ты цел?! – крикнул Алексей.

– Цел!

Он ударил по баррикаде из пулемета, надеясь отпугнуть инфицированных и задержать ее разрушение, но таран бил неумолимо. Один из шкафов опрокинулся, открывая широкую брешь. В нее тотчас полезли твари. Алексей выждал мгновение и, поведя стволом, дал длинную очередь веером понизу баррикады. Канистры с бензином взорвались. В уши вонзились истошные крики горящих людей. Они катались по полу, стена огня закрыла дверной проем. В этот миг мощный взрыв снес дверь позади нас.

– Кидай туда канистры! Скорее, мать твою! – заорал Алексей, и я швырнул их все три к основанию второй баррикады. Прогремел новый взрыв, шкафы у моей двери разъехались, но позади них тут же встала стена огня. Об этом я позаботился.

– Пять пятнадцать! – крикнул Алексей. – У них не более получаса.

– Почему они не забросали нас гранатами?!

– Не нашли, наверно! Почем я знаю! Скажи спасибо!

Спасибо говорить было рано. Зашипели огнетушители – в тюрьме их было предостаточно – и пламя стало быстро гаснуть.

– Гранаты! – крикнул мне Алексей. И мы одновременно метнули их каждый в свою сторону. Взрыв!.. Еще взрыв! Еще!.. Еще!.. Еще!

Когда гранаты кончились, мы снова припали к пулеметам. Языки пламени растекшегося по полу бензина играли тенями на стенах, корчившимися, как демоны Ада.

Неожиданно на наши новые очереди что-то ответило глухим звоном. Мы поняли, нападающие решили пробиться, прикрываясь стальными щитами.

– Суки! – заорал Алексей и выпустил сразу весь остаток ленты. Если бы его держали люди, они не устояли бы против сумасшедшей силы смерти, молотившей по листу металла. Ублюдки прикрепили щиты к чему-то, наверное подперли досками, и теперь все наши пули пропадали даром.

Щиты вползли в зал и из-за них в стороны метнулись черные тени. Некоторые из них получили свое, но большинство избежало смерти, бросившись на пол.

Мы только успели схватиться за автоматы, как они уже показались на нашей последней баррикаде. Я наставил автомат вверх и разнес очередью голову упырю. Он пошатнулся, разбитые зубы оскалились на кровавой маске, и упал в лужу огня.

Я полоснул веером поверху, сметая тварей, как тараканов. Защелкнул новый магазин. Секунда передышки, я бросил взгляд в сторону Алексея. Он бился врукопашную, используя автомат как дубинку. Я услышал треск ребер его противника под яростными ударами, услышал как инфицированный верещит по-заячьи. Алексей поднял автомат над головой и обрушил прямо на середину лба наседавшей на него твари. Череп раскололся, Алексей продолжал бить и бить…

В этот миг что-то ударило меня в спину, и я повалился лицом на пол. Автомат выпал из моих рук, сильные пальцы вцепились мне в шею и стали душить. Мне чудом удалось вывернуться и оказаться к противнику лицом. Он снова впился в мою шею, злобно рыча. Рука сама скользнула к ноге и выхватила тесак, которым я приканчивал вампиров. Я взмахнул им, лезвие полоснуло по щеке противника, срезав ее до кости, как отбивную. Он заорал, откинулся назад, и я вспорол ему брюхо. Потом сел, но встать не успел. Перед глазами вспыхнуло, и бой для меня закончился.

Тусклая лампочка освещала мой ужин: бутылку «Распутина», банку тушенки и пять соленых огурцов на алюминиевой тюремной тарелке. Рядом лежала школьная тетрадка и шариковая ручка. ОНИ сказали, что палач тоже имеет право на исповедь.

ПАЛАЧ! Это – я.

Алексей был мертв. Серегу с Димкой прикончили в Большом Городе.

То, что мы ничего не знали, не смягчит моей участи.

«Для нас вы – насильники и убийцы», – сказал один из предводителей инфицированных, пришедший побеседовать со мной перед последним ужином. Он произнес много гневных, беспощадных слов, и я поначалу отвечал ему тем же, пока мне не открылась ВСЯ ПРАВДА.

Бактерии мутируют, сказал он. Эпидемия остановлена, точнее закончилась сама. Да, люди здорово изменились. Они теперь ведут в основном ночной образ жизни. Однако ученые смогли создать препараты, позволяющие инфицированным выходить из своих убежищ днем. Женщины беременеют, а те что были в положении до эпидемии, рожают детей. Жизнь продолжается, человечество не погибло.

И я должен понять, что теперь человечество это – новые люди, а не мы. Нас – старых – осталась горстка, но они не питают вражды к тем, кто внял голосу разума и человечности. Кто не стал убийцей и палачом. Они живут своими общинами и никто не трогает их. Старые и новые люди нужны друг другу, чтобы очистить Землю от скверны. Днем упырей уничтожают одни, ночью – другие. У них нет причин для вражды. А таких бешеных псов, как мы, они безжалостно убивают.

«Ты можешь представить, – сказал я ему, – что это такое, когда вбивают кол в сердце любимой жены, что такое насыпать мышьяку в йогурт грудной дочери… Чтобы спасти их! Избавить от страшной участи!.. Ты можешь понять глубину отчаянья пережившего это человека?!.. Можешь понять жажду мести, разрывающую грудь?! Бессилие и боль, которые я испытывал, думая о своей старшей?»

«Могу, – ответил он. – Я тоже лишился всех. Они выли и скреблись под дверьми родного дома, а я стонал и плакал, глядя на этих отвратительных живых мертвецов с чертами любимых мною людей. И у меня не было сил выйти и избавить их души от мук. Потом пришла команда и сделала это за меня. Я упал в обморок. А когда очнулся, похоронил их кости, и стал жить. Твои чувства не удивят никого, слишком многие пострадали».

«Мы не могли знать, что эпидемия прекратилась! – выкрикнул я. – Мы видели, как инфицированные превращаются в упырей, и для нас не было разницы между теми и другими!»

«И ты не видел записок, которые оставляли они, моля понять, разобраться?»

«…Видел… однажды… Но решил, что родители хотят хитростью спасти свою дочь…»

«Ага! И ты убил их, а ее изнасиловал!»

«Нет! Я не тронул ни одной вашей женщины! – истерически выкрикнул я. – И Алексей! И Серега с Димкой! Только Николай, но я думаю, он делал это потому, что сошел с ума».

Инфицированный криво усмехнулся.

«Ты наивен и не знаешь, что вытворяли эти гомики. Они отрезали мужчинам половые органы и выковыривали глазные яблоки. Прибивали член к доске и клали рядом по обе стороны глаза. Это была их метка. Снизу кровью жертвы они писали „хрен с глазами“. Они привязывали обнаженных женщин к стульям и метали в них ножи. Кто попадет в яблочко – прямо в сосок, тому стакан или оральный секс – на выбор».

«Я не верю тебе! Ты – политик и понимаешь, что двум расам на Земле не ужиться, старое должно уйти. Но чтобы его уничтожить, оно должно обрести образ врага. Вот, что я думаю. И ты не можешь знать, какой у них был уговор – стакан или секс…»

«Думай, что хочешь, таковы факты: результаты наших расследований и показания очевидцев…»

«Каких еще очевидцев!»

«Тех, кто был на месте преступления и кого они не нашли. – Он посмотрел на меня пристально. – A-а… ты не знаешь, что мы слышим во сне… Твои напарники уехали вовсе не потому, что вы поссорились, они бежали, зная, что скоро придет расплата, придем мы. Они видели много записок и скрывали это от остальных. Они уничтожены и сожжены. Жаль, мы не захватили их живыми, пожалели людей. А то бы их ждала жестокая казнь: их распяли бы на закате, а к утру они уже закончили бы собственное превращение. Желтый гной начал бы сочиться из их тел, и они стали бы корчиться и выть, пока не сгорели бы в солнечных лучах».

«Меня ждет такая участь? Ты для этого мне живописуешь ее столь подробно?»

«Нет, ты умрешь на плахе перед народом. Ты – палач, но ты честный палач и, надеюсь, последний. Люди жаждут видеть твою смерть, все те, кого вы сделали вдовами, сиротами, лишили детей. Ты не изуверствовал, и мы хотим, чтобы в нашем обществе с самого начала все было по справедливости».

Он помолчал.

«И потом… за тебя просила дочь…»

«Девочка жива!» – вскричал я и вскочил.

Мой собеседник толкнул меня обратно на топчан.

«Жива. Она – жена главы нашей администрации… Считай, президента. С центральной властью у нас пока слабая чисто формальная связь».

Я онемел.

«Но… Ей же всего шестнадцать…»

«Жизнь чертовски изменилась».

«…Я могу повидать ее?»

Мужчина покачал головой.

«Он запретил или она… не хочет сама?..»

«И то и другое».

«Можно написать ей записку?»

«Да. Но сначала прочтите ее письмо», – мужчина протянул мне запечатанный конверт.

Я вскрыл его.

«Милый папочка! Я люблю тебя! Люблю! Не хочу говорить о всем том, что ты натворил. Это ужасно! Если бы я могла спасти тебя! Но я бессильна! Бессильна! Прощай. Я настояла, чтобы тебя похоронили здесь, в Большом Городе. Я буду приходить к тебе, ухаживать за твоей могилой. Прощай мой любимый, мой несчастный…»

Слезы потекли из моих глаз. Я утер их обрывком рукава. Взял тетрадку, выдернул листок и написал ЕЙ ответ. Я объяснил, что произошло с ее мамой и сестрой, как найти Дашину могилку и просил похоронить меня рядом. Я сказал ЕЙ все слова, которые эти долгие месяцы носил в сердце.

Закончив писать, вложил листки в конверт – одного мне не хватило – и передал моему собеседнику.

«Вы не знаете, каким счастьем одарили меня перед смертью. У меня не было ничего, теперь есть все».

«Может быть ты и заслужил это…»

«Жаль, что все случилось именно так… Жизнь была трудной и недолгой. Может быть поэтому в нас оказалось так много ненависти и так мало милосердия… – я осекся. – Если бы вовремя… – я осекся. – Да… я мог бы нянчить внуков, делать дело вместе с вами, и свою жизнь мог бы еще наладить… Ладно… Прощайте. Оставьте меня одного. Сколько у меня времени?»

«Три часа».

Я кивнул. Инфицированный, или как его теперь называть, не знаю… Все равно! Он взял письмо и вышел. Откупорив бутылку, я налил полный стакан и несколькими жадными глотками осушил его. Мне повезло, я быстро опьянел. Вот и хорошо…

Мысли мои унеслись далеко-далеко… И никто уже не мог вернуть меня назад, даже мои палачи.

Сила ненависти и любви