– Некрасушка! Миленький! Не делай этого, – всхлипнула Горислава. – Я тятеньке скажу, он для тебя все что хочешь сделает! Ну пожалуйста! Ведь обручена я уже…
– Забудь! – вызверился на нее Волдырь. – Думаешь, не видел я, как ты весь вечер на Вадимку, княжого ублюдка, пялилась? Дай срок, вот уедет Ратибор, я с ним…
– Сам ты ублюдок! Волдырь! Выродок поганый! – кинулась на него Горислава, откуда только силы взялись. Все норовила ногтями попасть в ненавистные глаза. Некрас зарычал, отрывая ее от окровавленного лица.
– Ах ты сука! – его тяжелый кулак обрушился на голову Гориславы.
Девушка упала.
– Остынь, – засопел он, наклоняясь над ней, – никуда от меня не денешься. Все равно как я сказал, так и будет!
В голове у Гориславы все звенело. Разноцветные круги плыли перед глазами. Тупая боль волнами приливала к вискам. Она с трудом оперлась на локти и села. Около цветка маячила темная фигура Некраса. Он что-то бормотал, по-собачьи быстро разрывая землю руками. Вдруг болотной выпью закричал корень-переступень. А в ответ лес отозвался совиным хохотом лесной нежити. Горислава зажмурилась. Что-то скользкое прошуршало в траве, задев девушку холодной чешуей. Она вскрикнула, а перед ней уже Некрас стоит. В руке у него корень дивный, видом с человека, только вместо головы листьев пучок.
– Ешь и повторяй за мной, – надвинулся на нее Некрас. – Все что будет увидешь. Во все тайны проникнешь. Язык зверей и птиц будет ведом тебе, – а у самого в студенистых зрачках трепещет зародыш желания. – Познаешь любовь невиданную, неземную любовь, любовь вечную.
Закружилось все перед Гориславой, словно деревья пустились в хоровод. Видит она, будто и не в лесу уже, а на берегу реки стоит. Перед ней Вадим. Да одет как-то чудно, будто в дорогу собрался. На нем плащ шелковый, лазоревый. Шапка высокая, соболья. На шее гривна витая, красного золота. Протянула к нему руки Горислава: «Любый мой! Суженный! Где же был ты?» А Вадим в ответ: «Прощай, Гориславушка!» – и словно дальше, дальше все от нее. Закричала, застонала Горислава, заплакала. Открыла глаза, а Вадим над ней склонился:
– Не бойся, лада моя! Все прошло. Теперь я тебя в обиду никому не дам!
Час перед рассветом – особый. Ночь уже не в силах удержать наступающее утро, а солнце еще не взошло. Везде разлит густой, лиловый сумрак. Глубокий покой царит во всем. В этот час все засыпает. Переступая копытами, в стойлах спят лошади. Спят коровы медленно двигая челюстями. Изредка поднимая чуткое ухо, спят собаки. Все спит в усадьбе. Сон окутал и близкий лес. Даже совы в этот час возвращаются в свои дупла. Скоро запоют петухи. А пока лишь нежить, посланцы подземного мирау неприкаянно бродят по земле.
Хавард настороженно прислушался. Где-то в подворье раз взлаяла собака, но потом умолкла. Он встал. В дверь тихонько постучали. Хавард снял меч, висевший на стене, и бесшумно вынул его из ножен. Мало ли кого принесет в такую ночь. Стук повторился. Купец на цыпочках подошел к двери.
– Кто там? – приглушенно спросил он.
– Это я, хозяин, – тихо ответили за дверью, – Фудри.
Хавард узнал голос слуги и стал отодвигать засовы.
Дверь приоткрылась и слуга как тень скользнул внутрь. Заперев за ним дверь, Хавард зажег светильник. Фитиль потрескивая разгорелся и слабо осветил комнату. Из темноты выступила фигура Фудри. Был он невысок и коренаст. Мокрая и грязная одежда плотно облегала его тело. С плеч, из-за пояса свешивались космы зеленой тины. Тина была даже в бороде и волосах. А на том месте где он стоял успели натечь маленькие лужицы. Купец удивленно посмотрел на него.
– Что с тобой стряслось Фудри? Разве на улице дождь?
– Нет господин, но гроза близко.
– Ты же знаешь, я не люблю загадок! – недовольно поморщился Хавард.
– Говори толком, ты видел конунга? Что он сказал?
– Он сказал: «Завтра ночью».
– Сколько у него кораблей?
– Восемь.
– Он что-нибудь передал мне?
– Вот это, для нашего друга Гуннара, – Фудри протянул купцу мокрую ладанку.
– Так что же с тобой случилось? – спросил Хавард, развязывая сырой ремешок. На его ладони блеснула половинка дирхема. Пламя светильника тревожно подрагивало. На лице слуги, пересеченном глубоким шрамом, играли изменчивые тени. Казалось, он беззвучно хохочет.
– Я похож на никса*, хозяин? – Фудри и в самом деле улыбнулся.
– После того как Рольф раскроил твою рожу на две половинки, ты похож на саму старуху Хель*, – добродушно засмеялся Хавард. – Одна половина синяя, другая цвета мяса. И зачем я выкупил тогда твою дрянную жизнь, – в раздумье протянул купец. – Только для того, чтобы ты морочил мне голову?
При упоминании Рольфа, шрам на лице Фудри побагровел.
– Проклятый дан! – он почти шипел от ярости. – Уж теперь-то я с ним рассчитаюсь! Завтра ночью он мне заплатит за все…
– Ну ладно, – прервал его хозяин, – что будет завтра – увидим. А сейчас все-таки расскажи мне, что с тобой случилось.
Фудри недовольно насупился и мрачно начал:
– Когда я возвращался от конунга, на реке был сильный туман. Там где словене поставили капище своим богам, я и встретил этого рыбака…
– Постой, – озабоченно воскликнул Хавард, – так тебя кто-то видел?
– Ну да, – невозмутимо продолжал Фудри, – рыбак, совсем еще мальчишка. Я заметил его первый и укрылся в камышах. А он за мной, видать что-то услыхал. Ну я конечно лег на дно, думаю в тумане он меня не заметит. Но нет, глазастый оказался звереныш. Уже совсем ко мне подобрался, ну тогда я и перевернул челнок. – Фудри многозначительно замолчал.
– Так что же дальше? – заторопил его Хавард. – Он тебя видел? И ты отпустил его живым? Он узнал тебя? Кто это? Ну что ты молчишь как понь?
– Хозяин, так вы же сами мне снова вставить не даете, – Фудри довольно улыбнулся и сделал долгую паузу. – Он видел меня, вот так, как я вас сейчас, – он снова сделал паузу, – и узнал!
– И ты не…?!
– Нет! Он ведь узнал во мне никса, – захохотал Фудри. – Я весь с ног до головы был облеплен тиной. Видели бы вы как он припустил оттуда. Вот была потеха.
– Умеешь ты вывернуться, Фудри, – Хавард облегченно улыбнулся, – недаром тебя прозвали Лисой. А сейчас ступай приведи себя в порядок, а потом зайди к хевдингу и передай, что я просил его зайти по очень важному делу.
Когда Фудри вышел, Хавард подошел к окну. Уже рассвело. Он потушил светильник и с удовольствием умылся. «Надо сбить спесь с этого гусака, – улыбнулся купец, вытирая мокрое лицо. – Если конунг положил глаз на его сестрицу, это не значит, что ума у Гуннара от этого прибавилось. В конце концов именно мне конунг доверил это дело, – Хавард тщательно расчесал свои густые, каштановые с проседью волосы, – а не своему будущему родичу. Конунг знает, где нужна хитрость, а где можно обойтись одной силой.» Размышляя так, Хавард подпоясал свою длинную куртку из дорогого фризского сукна широким поясом. Пояс был отделан круглыми серебряными бляшками с прихотливой насечкой. К нему на тонкой цепочке были подвешены ножны, с отличным франкским ножом. «Да, наш конунг далеко пойдет, – Хавард набросил на плечи длинный, синий плащ и заколол его на плече большой овальной фибулой*, – он гораздо умнее своего старшего брата. И знает то, чего хочет. А это, пожалуй, главное».
В дверь громко и властно постучали. На пороге стоял высокий, широкоплечий воин в кожаной куртке и алом плаще, подбитом куньим мехом. Длинный меч в оправленных серебром ножнах был пристегнут у левого бока. Его холодные, голубые глаза надменно смотрели перед собой.
– Зачем ты звал меня, Норвежец?
– Мой отец был норвежцем, а я родился в Упланде, – поправил его Хавард и протянул ему половинку дирхема. Гуннар поднял на него удивленные глаза и взял монету. Откуда-то из складок плаща он достал другую половинку и сложил их вместе. Они сошлись.
– Тебя послал конунг Олав?
– Да, славнейший из хевдингов, – Хавард снисходительно взглянул на воина и жестом предложил ему сесть. Гуннар, все еще удивленно глядя на купца, опустился с ним рядом на широкую лавку.
– Почему ты не сказал мне об этом раньше, Хавард?
– Тогда было не время.
– А сейчас?
– А сейчас время. Завтра ночью Альдегьоборг* должен быть наш – так сказал конунг Олав.
– Но у меня всего лишь четыре дюжины воинов, – Гуннар озабоченно нахмурил лоб, – что я могу с ним сделать?
– Прибавь к ним три дюжины моих, – Хавард хитро улыбнулся. Ему нравилась растерянность тугодумного хедвинга: «Вот набычил шею, словно бодаться собрался – не зря его прозвали Гуннар Бык. И такой же как бык глупый.»
– Но этого все равно будет мало, – Гуннар протестующе поднял руку. – Только у купцов из Хедебю здесь восемь кораблей, – стал медленно считать он, – а это почти две сотни бойцов. Да еще Радеботт из Арконы привел три корабля. А в Гестевальде стоит арабский караван. Арабы просто так не отдадут свое добро. Я уж не говорю о словенах, нам не справиться с дружиной князя Ратибора!
– Пусть это не беспокоит славного хевдинга, – купец насмешливо поглядел на Гуннара, дразнить этого верзилу доставляло ему удовольствие. – Успех зависит не от числа воинов, а от счастья конунга.
– Ты смеешься надо мной, Норвежец! – Гуннар резко встал со скамьи. До него стал доходить смысл насмешки Хаварда и его рука тяжело легла на рукоять меча.
– Нисколько, Гуннар, сын Орма, – сказал купец примирительно, – просто я забыл сказать, что в устье Олкога* стоят пять кораблей конунга Олава и еще три корабля хевдинга Эйрика и его брата Свейна из Упсалы*. Я думаю на них найдется место и для пятисот храбрых воинов, и для богатой добычи. К тому же князь Ратибор сегодня с дружиной отплывает в Киев.
Розовый край солнца показался над зубчатыми верхушками сосен. И сразу же все преобразилось. Замшелые острые камни, с длинными хвостами белой пены вокруг, заблестели своими мокрыми боками. А столбы водяной пыли, в реве и грохоте поднимающиеся от порогов, превратились в мост. Разноцветный, полосатый словно бухарский халат, радужный мост, крутой дугой перекинулся с берега на берег, рассерженной реки. Глядя на него, Абд-аль-Керим улыбнулся, поглаживая огненно-рыжую, крашенную хной бороду. Все! Вот теперь можно и вздохнуть свободно. Последняя преграда, пороги,