от назло вам не буду брови сурьмить!» – Горислава хотела показать им язык, но потом передумала. Среди горшочков с маслами и ароматами она нашла знакомый запах шиповника. Не раз Горислава с подругами по осени собирала его ярко-красные, глянцевые плоды. Настой из них помогает от простуды. А Улита рассказывала ей, что далеко за морем, на юге, шиповник выращивают ради цветов. Едва раскрывшиеся бутоны срывают и из лепестков под тяжелыми прессами выдавливают благовонное масло. «Не иначе это оно и есть, – решила Горислава. – А что если насобирать цветов с нашего шиповника? А может попросить тятеньку чтобы купил у араба? Шиповник то колючий, пока насобираешь все пальцы исколешь». Но вот, особенный аромат, которому нет даже названья, поразил Гориславу. Он был как далекий-далекий зов, как воспоминание о чем-то давно забытом, как волшебный сон. «Это мне надо! – встрепенулась Горислава. – Такого во всей Ладоге ни у кого нет.»
Пока Горислава раздумывала что ей делать, к арабу подошла Ингигерда, вторая жена Гремислава, дяди Гориславы. Была она еще молода и красива, но красива той холодной северной красотой, которая выделяла ее среди других ладожских красавиц. Она сухо кивнула Гориславе и принялась рассматривать арабские товары. Перебрав почти все коробочки и горшочки, она указала своей тонкой, белой рукой, украшенной перстнями, на тот, который так понравился Гориславе. Старик-араб с рыжей бородой улыбнулся, поцокал языком, одобряя выбор и достав весы с двумя чашами поставил на обе по маленькому глиняному горшочку, узкому сверху и пузатому внизу. Такие горшочки гончары делали специально для ароматов, чтобы лучше сохранять запах. Приказав слуге держать весы, араб извлек из складок своего халата золотой динар и, показав его Ингигерде, жестом предложил положить на одну из чаш. Женщина достала из кошелька на поясе восемь золотых монет и положила на весы. Старик осмотрел их, попробовал на зуб, удовлетворенно улыбнулся и стал наполнять горшочек. Медленно, капля за каплей текла прозрачная, вязкая жидкость, похожая на смолу, а драгоценный аромат разливался вокруг. Когда горшочек наполнился настолько, что чаши весов уравновесились, старик-купец закрыл его пробкой и с глубоким поклоном передал Ингигерде. Она уже сделала знак рабу-корелу, сопровождавшему ее, следовать за собой, когда Горислава робко спросила ее:
– Тетя, а как называется это?
– Мирра, – бросила та через плечо.
«Мирра!» – передразнила ее Горислава. Девушку разбирала досада, что теперь этот аромат будет не у нее одной. «Да и что в этой мирре хорошего? – убеждала она себя. – На сосновую смолу похоже, вот и все. И не нужна она мне. Не больно то и хотелось.» Вдруг чьи-то руки закрыли ей глаза. Она попыталась вырваться, но руки были сильными и не пускали.
– Ну кто тут еще балует? – возмущенно крикнула она. – Пусти! Слышишь, кому говорю? – руки отпустили ее голову и она грозно обернулась к обидчику. – Вадим! – ахнула она.
– А кому же еще быть? – не то спросил, не то сказал он. – Ты чего такая сердитая?
Горислава стала объяснять ему свою обиду. Рассказала про араба, про его смешной наряд и посадку, про его товары, про драгоценную мирру и про то, как эта гусыня, дядина жена, поломала всю ее жизнь. Вадим слушал ее внимательно, не перебивая, а под конец только спросил, улыбнувшись:
– И все?
– И все, – Горислава тоже улыбнулась и как-то забылась обида на Ингигерду. Зато вспомнилось, что разыскивала она Вадима и на торг свернула для того, а арабские диковины всю память застили.
– Знаешь, мне домой бежать пора, – заторопилась она, – меня тятенька уже поди разыскивает. Я сегодня буду у Улиты ночевать. Это двор купца Пленко, здесь недалеко от торга. Мне тебе много чего сказать надо. Приходи туда вечером, – она хотела было бежать домой, но Вадим поймал ее за руку.
– Постой хоть чуток, – сжимая ее ладонь в своих, попросил он. – Знаешь, я тоже хотел тебе сказать… – он замялся, – мне надо было узнать… вообщем я хотел спросить… я с отцом говорил… – мямлил Вадим.
– О чем? – поторопила его Горислава. Вадим поглядел на нее и решительно выпалил:
– О тебе! О нас, о свадьбе. Ты же выйдешь за меня замуж?
– Конечно, – засмеялась Горислава. – Пусти, вечером все обговорим, – она украдкой оглянулась по сторонам. Вокруг никто не обращал на них внимания. Горислава поднялась на цыпочки, быстро поцеловала Вадима в губы и убежала.
Вадим хотел тут же было подпрыгнуть от радости, но рассудительность, голосом Рагдая, напомнила ему: «Ты же княжеский сын! Негоже тебе скакать как простому родовичу, тем более посреди торга.» Он сдержался и степенно стал выбираться из толпы. «А чем собственно ты так гордишься? – спросил его какой-то ехидный голосок внутри. – Тем, что при виде пригожей девицы не можешь двух слов связать? Тем, что она сама все вытягивает из тебя, сама целует, сама назначает встречу, а ты стоишь, словно столб и хлопаешь глазами?» «Неправда! – воскликнула возмущенная гордость. – Я и сам могу любой красавице свидание назначить. И поцеловать могу! И вообще!» «Ну-ка, ну-ка, любопытно было бы посмотреть, – подначило озорство. – А вот и случай прекрасный! Вон Зарянка идет.» «Это же братнина суженая!» – возмутилась рассудительность. «Подумаешь, – надулось озорство. – Мы же не жениться на ней собираемся. А так, пошутить.» «Дурные это шутки! – веско возразила рассудительность. – Да девушке обида и бесчестье.» «Испугался, так и скажи» – гадко хихикнул ехидный голосок. «И ничего не испугался! – вскипела разгневанная гордость. – Вот сейчас пойду и скажу, что люба она мне! Она мне и вправду нравится! И браслет ей подарю!» «Чужой-то», – попыталась остановить рассудительность. «Был чужой, стал мой, – нагло заявил ехидный голосок. – А ты уйди, не мешай. Сегодня наш день. Сегодня нам все девицы любы».
– Зарянка! – решительно окликнул девушку Вадим. – Погоди, у меня дело к тебе есть.
– Какое? – с любопытством спросила она. – Опять Гориславу потерял?
– Да нет, – досадливо дернул Вадим плечом. – Давай в сторонку отойдем. А то народу больно много, – он взял Зарянку за локоть и повел к выходу с Поля.
– Так какое дело? – снова спросила девушка, едва поспевая за ним. – Куда бежим-то? На пожар, что ли?
Вадим резко остановился на краю Поля, где почти не было людей. Он повернул Зарянку к себе лицом и внимательно посмотрел ей в глаза.
– Да что с тобой? – испуганно спросила она его. – Шальной ты какой-то сегодня.
– Не шальной, а хмельной, – поправил ее Вадим.
– Где же это ты так с утра? – удивилась Зарянка. – И с чего бы?
– Да хмельной-то я не от браги, не от меда, – он на мгновенье запнулся и на что-то решившись добавил, – от любви.
– А я то, уж бог весть что, подумала, – облегченно рассмеялась Зарянка.
– У тебя так бывает, что будто внутри несколько голосов разговаривают? – серьезно спросил у нее Вадим.
– Бывает, – немного подумав, ответила девушка и улыбнулась. – Особенно, когда на торгу всякие диковины разглядываю, да думаю, что у батюшки попросить.
– Ага, – облегченно вздохнул Вадим. – А у меня, когда на красавиц заглядываюсь. Так вот и подмывает кто-то обнять и расцеловать всех.
– Так-таки и всех? – засмеялась Зарянка.
– Точно, – подтвердил Вадим. – А тебя я думаешь зачем позвал?
– Так это твое дело и есть? – Зарянка сделала вид, что хочет отодвинуться от него, но не отодвинулась.
– Вообще-то не только это, – Вадим раскрыл калиту и стал там что-то искать, – но и это тоже. Вот, – наконец выудил он серебряный браслет. – Это тебе Ратша просил передать.
– Это мне? – Зарянка зачарованно смотрела на блестящее кольцо. – Красота какая, – она взяла браслет и тут же одела на руку. – Ну как, – спросила она у Вадима, кокетливо поворачивая перед ним руку то вправо, то влево.
– Знал Ратша, что тебе к лицу, – одобрил Вадим.
– Ну ладно, пойду я, а то у меня батюшка знаешь какой строгий! – засобиралась домой Зарянка.
– Пойдешь? – разочарованно спросил Вадим.
– Ах да, – лукаво засмеялась она. – Я же главное твое дело забыла, – она нежно поцеловала его в щеку и хотела уходить, но Вадим обнял ее за талию.
– Так сестры целуют, – сказал он, пытаясь прижать Зарянку к себе. – А я хотел по другому.
– По другому, пусть тебя другие и целуют, – она со смехом выскользнула у Вадима из рук и скрылась в ближнем проулке.
«А все-таки хорошо целоваться! – подумал Вадим, улыбаясь. – Наверное так же хорошо, как воевать. А может и лучше.» Он обернулся, чтобы идти домой и опешил, увидев перед собой Гориславу. Девушка стояла перед ним бледная, ее губы обиженно вздрагивали, а в глазах стояли слезы.
– Я все видела, – всхлипывая, еле выговорила она.
– Гориславушка, постой, я тебе сейчас все объясню, – заторопился Вадим. – Понимаешь…
– Не смей сегодня приходить ко мне! – перебила она его. – Видеть тебя не желаю!
– Да ты не поняла, – он хотел взять ее за руку, но Горислава вырвалась и залепила ему звонкую оплеуху.
– Подлец! – крикнула она сквозь слезы и рыдая убежала от него. Вадим остался стоять на месте, растерянно потирая щеку.
Горячие лучи полуденного солнца пробивались даже сквозь густую листву ольшаника и пекли немилосердно. Некрас застонал и попытался приподняться. Правая рука, неудобно подвернутая за спину, затекла и не слушалась, будто тысячи иголок впились в нее. Некрас заскрипел зубами и повалился лицом в траву. От долгого лежания на правой щеке отпечатались сухие былинки. Лето в этом году выдалось без дождей, трава сохла на корню и стояла торчком, жесткая как кабанья щетина. Некрас с трудом перевернулся на спину. Все тело болело, словно после долгой молотьбы. Резкая, острая боль пульсировала в левом виске. Некрас осторожно потрогал его рукой.
«Чем же это он мне так врезал? – левая щека чудовищно распухла, на подбородке и за ухом запеклась кровь. – Верно подобрал где крепкий сук, – решил он для себя. – Сколько же я здесь провалялся? Неужели всю ночь?»