Яркое, искрящееся излучение далеких созвездий, словно назойливая, гудящая мошкара в глухой, бескрайней степи, давила на психику, мозг, и заставляла в который уже раз их уставший и истерзанный в бесконечных догадках разум с утроенной настойчивостью возвращаться к исходной точке этих, как им уже начало казаться, бессмысленных разговорных поисков.
Лишь под утро, когда это нещадное логово мириадов далеких светил стало понемногу тускнеть, расползаться по небосводу, космолетчики, кажется, на какие-то полчаса погрузились в тяжелый, зыбкий сон.
И опять Ленц шел под тревожным взглядом своего командира к этому непонятному, неистово крутящемуся волчку-аборигену, рожденному вопреки всякой логике здесь, на этой далекой, унылой и наверняка безжизненной планете-пустыне.
Однако на этот раз в его правой руке был крепко зажат небольшой матово-красный шарик, который, как они надеялись, являлся автоматом-переводчиком, своеобразным универсальным лингверсором, а вернее — ключом к тайне логики мышления иного разума, если таковой здесь был. Перед тем, как войти в вихрь-волчок, космолетчик, как и в прошлый раз, обернулся. А встретившись с озабоченным взглядом своего товарища, поднял руку — то ли в прощальном приветствии, то ли наоборот, здороваясь с тем неведомым и таинственным, к чему так стремился. А может быть, — и это было скорее всего именно так, — просто защищаясь от стремительных струй песка, безумно вертящихся по кругу с потоком воздуха и пыли. И лишь после, секунду помедлив, он решительно шагнул в нутро его бурлящего тела.
Первая реакция организма была точно такой же, как и в тот первый, неудавшийся «контакт» с этим загадочным атмосферным созданием, а именно — искры-пылинки и радужные огни перед глазами. А также ощущение ирреальности раздвоения, вернее — раздробления своей личности на мелкие, но каким-то образом одухотворенные и всеохватывающие острым внутренним зрением кусочки. Однако в следующий миг, почти на грани потери сознания, он вдруг четко и ясно увидел перед собой ярко-цветущую, ошеломляюще-прекрасную панораму красок. Они были почти неестественными, но подкупающее ненавязчивыми, и хотя являли собой что-то псевдореальное, потустороннее, как на какой-то сверхсовершенной, мастерски сделанной абстрактной картине, все же это были уже отголоски чего-то явно живого и не чуждого ему, землянину, мироощущения. Но мироощущения иного, пока непонятного ему разума…
Медленно, ползуче, сопровождаясь тягуче-расплывчаты-ми тонами, это невероятное нагромождение легких, воздушно-пенистых красок неожиданно сменилось еле заметными очертаниями чего-то конкретного, чего-то осмысленного. И постепенно, убирая ненужные наслоения и вводя новые, уже вполне четкие сочетания линий и красок, а также их разнообразных тональностей, словно поправляя резкость на каком-то невообразимо огромном стереоэкране объемного гравивизора, перед ним вдруг развернулся неописуемый ландшафт неизвестной, но сказочно красивой планеты.
Странно, но все это как-будто бы он уже видел где-то. Но где? Где?!. И вдруг вспомнил — во сне. Конечно же, во сне! Совсем недавно! Перед той злополучной метеоритной атакой!..
Ленц почти не чувствовал своего тела, но отчетливо понимал, что это не сон, не бред, и что все происходящее с ним — несомненно результат чьей-то сильной, целенаправленной воли. Он попытался шагнуть, однако вместо этого его сверхлегкое, невидимое тело понеслось куда-то вверх, сквозь оранжево-синее, бездонное небо с лениво плывущими где-то вдалеке желто-голубыми барашками облаков. Вокруг парящего над загадочной планетой Ленца весело резвились большие и малые стайки невиданных расцветок птиц, а внизу — величественно проплывали массивы диковинного красно-зеленого леса, среди которого стремительно неслись змейки бурлящих фиолетово-бордовых рек; захватывающе поблескивали в радужных лучах двойного солнца огромные разливы изумрудно-чистых морей и океанов… И вдруг его обостренный взгляд отчетливо уловил искусные, гармонично вписанные в эту завораживающую, чарующую глаз картину нагромождения каких-то причудливых, фантастических сооружений и построений. Да, пред глазами землянина развернулась величественная архитектура иного, пока не разгаданного, но, — Ленц почему-то был абсолютно уверен в этом! — могучего и прекрасного разума.
Сколько времени продолжалось это удивительное парение в безбрежным океане света и красок, космолетчик не знал, однако вскоре стал постепенно ощущать свои ноги, а затем — и грунт под ними. И в этот момент он услышал где-то далеко, вернее очень глубоко в себе, тихий, но властный голос. Даже не голос — просто самозарождающуюся, свободно текущую, удивительно ясную мысль. Мысль — стон. Мысль — откровение. Мысль — песню. Но не свою — чужую.
Ленц вздрогнул, но не пошевелился; он продолжал стоять на месте, сжав кулаки до ломоты в пальцах и обостренно чувствуя в своей правой руке легкое пульсирующее покалывание, идущее от крепко зажатого в ладони матово-красного шарика.
«…Я биокодированый автомат, — исходило откуда-то из недр его возбужденного мозга. — Геношифр, заложенный моими создателями, должен проснуться только вблизи тела, обладающего разумом, и непосредственно в поле действия одного из составных родного носителя… Разум уходит из их оболочки. Они гибнут. Мне поручено поведать о трагедии этой цивилизации, если один из многочисленных геношифров, разбросанных во всей этой несчастной планете, когда-нибудь сможет попасть в зону действия иного разума. Вероятность такого случая ничтожно мала, но если это все же произойдет, то, скорее всего, разум уже навсегда покинет наших создателей. Поэтому я буду говорить от их имени…
… Будьте осторожны! Эта планета порождает монстров, а точнее — фантомов, материализованных фантомов-двойников, которые могут стать реальной угрозой Вашему Миру. Берегитесь!.. Они очень опасны при непосредственной близости. Однако при значительных расстояниях, отделяющих этих материализованных планетой двойников от своих реальных прототипов, они, как правило, самораспадаются. Учтите это!.. Особенно опасайтесь стать их пленниками! Это может принести неисчислимые бедствия Вашей Цивилизации! Будьте осторожны!..
…Мы были могущественны. Природа дала нам многое. Способ нашего мышления был основан на методе внешней материализации образов. На этом и строилась работа нашего мозга. Однако, как это ни странно, данное обстоятельство и явилось основной причиной нашего увядания и постепенной гибели. Нам все доставалось легко. Стоило только захотеть — и возникали из ничего города, заводы, машины. Прилагая лишь небольшое, почти незаметное усилие, мы совершенствовали их. И вскоре добились того, что даже эту мизерную работу за нас стали делать автоматы, которые мгновенно создавали все блага для нашей цивилизации. Наука и техника заменились дешевым волшебством, а искусство и творчество — бездуховностью. Мы пресытились. Хотя и покорили все планеты своей системы и продолжали покорять соседние звездные миры… Материализуя каждый раз увиденное, мы не знали, что забираем из окружающего нас пространства и из своего внутреннего мира, а точнее, из физического тела, небольшую, но существенную его часть. А именно — квант внутримолекулярной биоэнергии живой клетки и одну из составных гравитационного поля планеты. Пойми мы это сразу — ничего плохого бы не произошло. Ведь наши далекие, еще неразумные предки инстинктивно пополняли взятое у природы вещество, неосознанно материализуя определенную ее часть, из которой потом мир и их физические тела черпали недостающие им звенья. Мы же все ненужное превращали в песок. Так было удобнее, быстрее. Зачем было утруждать себя? Ведь мы же считали свой род избранным. Чуть ли ни Божественным! Как же — материализуя увиденное, а потом сопоставляя его, мы легко, без особых усилий понимали и познавали окружающий нас мир. Однако упорно старались не замечать очевидного — чем больше забирали так необходимого ему вещества, тем больше он изменялся и тем больше изменялись мы сами. И все в худшую сторону. Не понимали, — не хотели понимать! — что с каждым разом он уходил от нас все дальше и дальше, — от подлинной реальности, от подлинной действительности! — и в конце концов был ввергнут нами в пропасть, в бездну!..
…Скоро, совсем скоро все исчезнет, превратится в прах. Также скоро погибнет и наша планета. Ее гравитационное поле стремительно падает, и уже достигло критической отметки. Останутся лишь сторожевые автоматы в окрестностях нашей системы, которые еще долго будут функционировать, предохраняя от случайной гибели давно превращенные в межзвездную пыль галактические корабли. Ведь для энергетического питания их биоавтоматики достаточно всего лишь небольшой дозы излучения родных светил…
…Как в искривленном кристалле мы видели свой мир — и погубили его. Простите нас!..»
Голос ушел, постепенно утихая и оставляя неудержимую тоску и печаль в душе Ленца. Он повернул голову — и увидел Андрея, стоявшего неподалеку и озабоченно наблюдавшего за ним. Штурман потоптался еще немного на месте, проводил взглядом уходящий от него «волчок» и не спеша поплелся к своему товарищу.
Когда до Андрея оставалось всего каких-то несколько шагов, Ленц вдруг заметил, что командир почему-то задрал голову круто вверх и напряженно что-то там высматривает. Штурман тоже было собрался последовать его примеру и поглядеть — чего он там такого интересного обнаружил, как слуховые датчики его полеоскафандра неожиданно уловили какой-то странный и одновременно удивительно знакомый звук.
Ленц резко вскинул голову к небу — над ним, мерно покачивая своими тоненькими треугольными крыльями и пискляво завывая антигравитационными установками, висел их собственный планетобот-шлюпка.
— Это двойник!.. — тотчас раздался измененный до неузнаваемости голос Андрея. — Берегись! — И командир резко рванулся навстречу своему штурману.
Услышав это, Ленц импульсивно кинулся в сторону, но затем мгновенно вернулся назад, в два прыжка подскочил к Андрею, и они вместе, не оглядываясь, понеслись к своему звездолету. Ноги то и дело предательски вязли в сыпучем, рыхлом песку; беглецы спотыкались, падали, однако все же довольно быстро продвигались к заветной цели, а точнее — к тому единственному сейчас на планете месту, где бы они могли себя почувствовать в более-менее относительной безопасности. Но когда до дот-дома оставался какой-то десяток метров, их неожиданно сковала какая-то цепкая, будто клещи, и тягучая, словно резина, невидимая сила.