Инженеры Мурафа отправили последние валуны в гнезда — теперь туннель закрывала только дощатая перегородка у выхода к дамбе. Летуны с другой стороны драли доски когтями, рвались внутрь, где стоял Готфрид. Он уложил ладони на рукояти мечей, глядя в перепуганные лица набегающих вентимильцев.
Клинки застонали, отказываясь сражаться. Добендье недовольно завизжал. Готфрид усмехнулся: куда ты денешься, орудие Зухры. Прислушивайся если не к воле Меченосца, то к приказанию хозяйки. А она находилась рядом и была недовольна — как же, приходится подчиняться слуге! Арант, несчастный верный друг, показал Готфриду, как совладать с желаниями госпожи. Той придется помочь юнцу или проститься с надеждой на успех в игре.
Враги загромоздили туннель телами, затем отступили и попытались взять проход колдовством. Ослепительная аквамариновая вспышка обезвредила и рассеяла заклятия. Тогда вентимильцы повторили атаку оружием и снова не справились с клинками Готфрида.
Минуты это длилось или часы, Меченосец не замечал. С Добендье в руках за временем не уследить. Вдруг он ощутил присутствие миньяка.
Алер не хотел идти. Чувствовалось: он боится, он почти в панике. Но его гнали и воля Хучайна, и собственное безумие. Перед глазами Готфрида встала Слада — нежная, красивая, желанная. Если б можно было отступить, свернуть…
Летуны оставили Мураф, улетели прочь. Лязг битвы утих: обе стороны застыли в напряжении. Готфрид вышиб доски, перекрывавшие выход, ступил наружу, где было попросторнее, и встал в ожидании.
В устье туннеля показался человек — безоружный, лишь с тонким посохом. Казалось, от него до Готфрида целая миля — так медленно он шел. Миньяк остановился в десяти футах.
Ни брони, ни меча, лишь ритуальный кинжал на поясе. Одет высочайшим магом Сентурии. Лицо печально, взгляд отстранен.
— Я надеялся, до этого не дойдет. Ты как младший брат мне. Но Великие Древние безразличны к нашим чувствам.
— Да, мне пришлось в этом убедиться, — ответил Готфрид, скрипнув зубами: ох, Турек, Турек…
И, хотя пепел Касалифа еще не улегся в сердце, юноша произнес:
— Я тоже надеялся. Алер, почему бы тебе не вернуться домой, к Сладе? Почему б нам не придумать этой истории другой финал?
— А ты спроси у своего меча. Пусть твоя госпожа ответит, что случится, если я отступлю, осмелюсь оспорить волю Хучайна?
Готфрид представил: Алер отворачивается, а Добендье, управляя его рукой, бьет миньяка в спину.
— Должен быть выход!
— Может быть, для кого — то другого. А для нас — слишком поздно. Мы же не можем победить Древних в их бесконечной игре. Анзорг убедил меня в этом. Нам остается лишь вымучивать свою роль до конца. Извини.
— И ты — за меня, за тебя, за всех, кто погиб и еще погибнет. Но чего ты добиваешься? Зачем пришел сюда? Что тебе даст победа надо мной?
Добендье нетерпеливо заныл.
— Я не знаю, — пожал плечами Алер. — А сам — то понимаешь, почему ты здесь? Что для тебя Сартайн? С какой стати рискуешь жизнью ради него?
— Ты говорил, что мы лишь марионетки. Даже когда думаем, что свободны, нами управляют. Однако ты явился безоружным. Как же надеешься одолеть меня? Или собрался бросить вызов Великому, совершив самоубийство?
— Едва ли. — Алер улыбнулся, но глаза его сделались холодными и злыми.
Готфрид не заметил взмаха — Добендье сам прыгнул навстречу оружию, поглотив силу удара. Однако кончик трости, взметнувшейся с невероятной быстротой, коснулся виска — зазвенело в ушах, задрожали колени, голова взорвалась болью.
— Посох Хучайна, — пояснил Алер. — В Войну Братьев он не появлялся. Эй, Арант? Ты еще там? Древний показал мне, где его спрятал народ Анзорга.
Он снова кинулся на юношу — палка скользнула по лезвию, ткнула в живот. Как больно! Будто в желудке что — то разбилось вдребезги. Меч загудел гонгом, когда трость отбила ответный удар.
— А, так с тобой больше нет Аранта, некому тебе помочь? А я достиг полной силы избранника Хучайна!
Добендье плясал, выписывая стальное кружево. Алер отступил на пару шагов в туннель. А его стены, казалось, раздались, расширились. Меченосец рос, существа и недавние заботы снова становились ничтожными, не достойными ни малейшего внимания. Рогала, советующий из оконца, будто лопочущая обезьянка. Граф, выглянувший из двери, — потешный карлик.
Клинок отбил третий удар. И вдруг мир пронесся мимо, обваливаясь в пропасть, перед самым носом пролетело оконечье трости.
Меч встречал посох Хучайна и раньше, в далеком прошлом. Лезвие вспомнило, с ним вспомнил и Готфрид. Добендье проиграл в той двухдневной битве. Как и теперь, решалась судьба империй. Поражение врезалось в память оружию, оно усвоило урок. Но и противник не забыл того сражения. Они грохотали, обрушиваясь друг на друга, будто адская кузня. В моменты слабости Готфрида защищала светящимся ореолом Зухра, миньяка — Хучайн. Алера окутывал золотой, кроваво — алый свет, переливающийся множеством оттенков. Лик Древнего возник позади вентимильца — огромный, от стены до стены, он глядел Готфриду за плечо. Тот знал: подобное же видение перекрыло туннель за его спиной. Юноша пожалел, что не может видеть земной облик Зухры: образ госпожи сказал бы многое о ее мыслях.
Меченосец понемногу оправлялся и даже время от времени атаковал. Передохнув, он понял, что положение его вовсе не отчаянное. Посох — могучее оружие, но эффективность его сильно зависит от возможностей того, кто им владеет. Алер был искалечен раной, полученной перед вратами Анзорга. Хучайн не смог излечить пронзенную тоалом руку так же быстро, как Зухра — детский паралич.
Добендье заметил слабое место и принялся бить справа, все глубже и глубже вдаваясь в магическую защиту, и вскоре рассек воздух в считаных дюймах от предплечья противника. Чувствуя перемену, миньяк ушел в глухую оборону, и надежда погасла в его глазах.
Собрав волю в кулак, вспомнив, чему учил его Арант, Готфрид заставил меч опуститься. Из — за спины дохнуло яростью. Пусть Зухра понервничает.
— Теперь уйдешь? — спросил юноша.
Миньяк, тяжело дыша, оперся на посох.
— Не могу, — прошептал он наконец после долгого молчания.
— Не упрямься. Я не хочу убивать тебя.
— Я не уйду. Я не могу. У меня нет сил бороться с Великими. — Он изготовился для удара.
— Проклятье!
Натиск Добендье и Зухры сделался невыносимым, и Готфрид поднял меч. Алер увертывался, отходил, прикрывая левый бок, и пытался поймать взгляд Готфрида диадемой Ордроп. Но Меченосец уклонялся с легкостью почти инстинктивной: опыт первой болезненной встречи с венцом врезался в память накрепко.
Никаких сомнений, миньяк проиграет. Даже Хучайн, вогнавший своего избранного в безумие в отчаянной попытке вырвать победу у судьбы, это понял. Одноруким Алеру не победить.
Но Готфрид мог, по крайней мере, позволить ему умереть достойно. Он притворился, что полностью подчинен Добендье и стал потихоньку обходить противника справа. Под натиском выпадов миньяк попятился, и юноша прижал его к стене.
Он нанес удар притаившимся в левой руке трофейным мечом.
Это стало неожиданностью для всех: и для Алера, и для Зухры с Добендье. Вентимилец пошатнулся и уперся спиной в камень туннеля, закрыв здоровой рукой рану. Кровь засочилась меж пальцев, струйка побежала вдоль посоха. Молодой клинок торжествующе застонал. Добендье же подергивался, дрожа, будто тигриный хвост.
Алер сполз на землю, опустился на колени. Он шевельнул кистью, подзывая Готфрида. Тот шагнул ближе, придавив ногой трость.
— Объясни Сладе, — прошептал миньяк. — Передай, как мне жаль… Я так и не смог… Пусть будет, как она захочет…
— Я скажу, — солгал Готфрид.
— И никому не доверяй. Черная женщина здесь, среди вас. Я ее чувствую. Она очень близко. — Алер поморщился, прижав руку к животу: только сила посоха еще сохраняла в нем жизнь. — Как больно… Куда сильней, чем я думал. Добендье был бы милостивей… И тебе пользы больше… Кончай же, не тяни.
Готфрид отказался, все еще цепляясь за надежду: может, Великие Древние одумаются?
Добендье, содрогнувшись в презрении, ударил.
«Я», бывшее миньяком Алером, оказалось вровень с Туреком Арантом. Оно будто взорвалось в рассудке, опьянило, закружило, как в краткий миг, когда юноша заглянул в диадему Ордроп. Готфрид зашатался под его непомерным грузом.
А когда опомнился, заметил, что кто — то склонился над Алером, пытаясь вынуть посох из скрюченных окровавленных пальцев. Добендье вздрогнул, метнулся, и Готфрида сотрясла сильная, суровая, упорная сущность Йедона Хильдрета. Меченосец, едва удержавшись на ногах, закричал, как много раз прежде.
Пару полных ярости минут он бил Добендье о стены Мурафа. Гнев его накалился так, что и меч не мог противиться. Когда же рассудок вернулся, воин склонился над телом Алера, снял диадему и водрузил себе на голову, затем взял посох под мышку и подумал, что когда — нибудь и оба клинка, и палка с венцом отправятся в прекрасный морской вояж — в одну сторону.
На устье туннеля легла тень, в воздухе повисла угроза. Хватит просить прощения у мертвых! Готфрид поднял взгляд: перед ним стоял тоал.
Таких он прежде не встречал. Тело, облаченное в доспехи и одежды имперского легата, еще жило. Но юноша узнал едкую ледяную вонь призрака, его мертвый взгляд, заметил адского жеребца, с которым могли совладать лишь духи. Ни одно земное животное не позволит демону усесться верхом.
Значит, Нерода нашла способ селить тоалов в новые тела и без секретов миньяка, раздала павшим вождям имперских воинов. Алер ведь предупреждал…
Что ж, теперь есть на кого излить гнев!
Вернулись летуны или нет — плевать! Меченосец выскочил из туннеля, и вороной жеребец заржал, вскинувшись на дыбы.
Добендье запротестовал, но Готфрид уже целиком владел его волей. Душа и железное упорство Йедона Хильдрета помогли вырвать власть у Зухры. В этот миг воин не сомневался, что сможет и подчинить Великий меч и не покорится его хозяйке. Клинок в ужасе завизжал. Готфрид приказал: «Убей мертвого вождя!»