никому ничего не говорить.
— Ладно, может, ты и права… да, пожалуй, права.
— Только надо будет все-таки сказать дяде Гарвею, что Мэри Джейн уехала ненадолго, а то он волноваться будет.
— Да, мисс Мэри Джейн как раз и хотела, чтобы вы так сказали. Говорит: «Передайте дяде Гарвею и дяде Уильяму, что я люблю их и целую, и скажите, что я уехала за реку, чтобы повидать мистера»… мистера… как же их зовут-то, богатое такое семейство, его еще мистер Питер шибко уважал … ну эти, как их…
— А, это ты про Апторпов, что ли?
— Точно. Ну и фамилии у вас тут, черт ногу сломит, половину не запомнишь, как ни тужься. Да, так она и сказала: передайте, мол, что Мэри Джейн поехала за реку к Апторпам, потому как ей хочется, чтобы они были на аукционе и купили ваш дом, — дескать, дядя Питер был бы рад, если бы он им достался, а не кому другому, так что она собирается донимать их, пока они не пообещают приехать, а после, если не слишком устанет, вернется домой, а если устанет, вернется назавтра утром. И попросила насчет Прокторов ничего не говорить, только про Апторпов — и это будет чистая правда, потому что она действительно хочет поговорить с ними насчет покупки дома, так она мне сама и сказала.
— Ладно, — говорят девушки и отправляются к дядьям, чтобы, значит, рассказать им насчет любви, поцелуев, и всего прочего.
Ну, стало быть, все, что требовалось, я уладил. Девушки ничего лишнего не сболтнут, потому что им в Англию ехать охота, а король с герцогом отсутствию Мэри Джейн на аукционе только обрадуются — для них главное, чтобы она с доктором Робинсоном не стакнулась. Я был страх как доволен собой, думал, что очень все аккуратно обделал — небось, и сам Том Сойер лучше не управился бы. Нет, он, конечно, добавил бы разных завитушек, ну так куда же мне с ним тягаться — образования не хватает.
Ладно, провели они аукцион — под самый вечер, прямо на городской площади, — он все тянулся, тянулся, а старикан наш и на миг с него не отлучался, так и вертелся там, вид у него был самый благочестивый, однако от аукционщика он старался далеко не отходить и время от времени добавлял к его словам что-нибудь этакое из Писания или просто нравоучительное, ну и герцог тоже там торчал — гугукал всем подряд, улыбался по-дружески, показывал, как он всех любит.
Короче говоря, тянулся аукцион, тянулся, пока не оказалось распроданным все, кроме небольшого участка земли на кладбище. Ну, они и его попытались спихнуть — все же, такого проглота, как наш король, я отродясь не встречал: вот подай ему все — и сразу. Ну ладно, а тем временем, к городку подошел пароход и уже через пару минут на площадь привалила целая толпа, улюлюкавшая, хохотавшая, кривлявшаяся и оравшая:
— Новая смена прибыла! Вот вам еще два наследничка Питера Уилкса — налетай: с пылу, с жару, пять центов за пару!
Глава XXIXЯ удираю во время грозы
Они вели с собой очень приятного с виду старого джентльмена и такого же приятного молодого, правая рука которого покоилась в перевязи. И боже ж ты мой, как вопила и хохотала эта толпа, не переставая. Я-то ничего смешного в происходившем не видел и думал, что королю с герцогом тоже теперь не до смеха будет. Думал, они просто позеленеют от страха. Ан нет, ничего они не позеленели. Герцог притворился, будто и не понимает, что тут случилось, он так и гугукал, довольный и радостный, булькал, что твоя кастрюлька с закипающим молоком, ну а король просто смотрел на двух приезжих — смотрел с такой грустью, точно у него душа изнывала от мысли, что есть же на свете такие плуты и обманщики. И получалось у него это — любой позавидовал бы. Многие из местных сгрудились вокруг короля, показывая ему, что стоят на его стороне. А старый джентльмен выглядел до смерти удивленным. Наконец, он раскрыл рот, и я с первых же его слов понял, что говорит он, как настоящий англичанин, куда там королю, хотя и тот справлялся с этим делом совсем не плохо — для самозванца, то есть. Слов пожилого джентльмена я в точности передать не смогу, даже и пробовать не стану, однако он обратился к толпе и сказал примерно так:
— Для меня все случившееся большой сюрприз, которого я никак не ожидал, а потому и подготовиться к нему не успел, тем более, что нас с братом преследовали несчастья, — он сломал руку, а багаж наш прошлой ночью по ошибке отправили на берег в городке, стоящем несколько выше вашего. Я — Гарвей, брат Питера Уилкса, а это его брат Уильям, он ничего не слышит и не говорит, а теперь и знаков мне подавать почти не может, поскольку одной руки для этого мало. Мы действительно те, за кого себя выдаем и через день-другой, когда сюда привезут наш багаж, я смогу это доказать. А до того времени я ничего больше говорить не стану, — просто поселюсь в гостинице и буду ждать.
Тут он и новый бессловесный болванчик развернулись и ушли, а король рассмеялся и забалабонил:
— Руку сломал — весьма правдоподобно, не так ли? И весьма удобно — для мошенника, которому пришлось бы знаки подавать, а он их языком не владеет. Багаж они потеряли! Превосходно, и чрезвычайно изобретательно, к тому же, — с учетом всех обстоятельств!
И опять засмеялся, и все прочие тоже, кроме трех-четырех, ну, может, полудюжины человек. Одним из них был доктор, другим — востроглазый такой, только что сошедший с парохода джентльмен со стареньким ковровым саквояжем в руке. Вскоре я понял, что это вернувшийся из Луисвилля адвокат Леви Белл, он вполголоса разговаривал с доктором, оба посматривали на короля и кивали друг другу. И был еще один — здоровенный дядька, пришедший с толпой, молча выслушавший старого джентльмена, а теперь слушавший короля. И когда король умолк, этот здоровяк спрашивает у него:
— Скажите-ка, если вы Гарвей Уилкс, то когда вы в этот город приехали?
— За день до похорон, друг мой, — отвечает король.
— И в какое же время?
— Под вечер, за час или два до захода солнца.
— А на чем?
— Мы прибыли из Цинциннати на пароходе «Сьюзен Белл».
— Ладно, а как же тогда получилось, что утром вы подплывали к Пинту — в челноке?
— Я не был утром в Пинте.
— Врете.
Сразу несколько человек подскочили к нему и попросили не разговаривать так со старым человеком, да еще и проповедником.
— Проповедником, чтоб я сдох. Пройдоха он и врун. Он был тем утром в Пинте. Я ж там живу, правильно? Ну так вот, и я там был, и он тоже. Я его видел. Он плыл в челноке с Томом Коллинсом и каким-то мальчишкой.
А доктор спрашивает у него:
— Вы бы узнали того мальчишку, если бы снова увидели, а, Хайнс?
— Может, и узнал бы, не знаю. Хотя — вот же он стоит. Ну точно, он.
И указывает на меня. А доктор говорит:
— Соседи, я не знаю — мошенники ли та новая парочка, но, если эти двое не мошенники, то я идиот, да и только. По-моему, мы просто обязаны позаботиться о том, чтобы они не удрали отсюда, пока мы во всем не разберемся. Пойдемте, Хайнс, и все прочие тоже. Отведем их на постоялый двор и устроим очную ставку с двумя другими — думаю, что-нибудь мы с вами да выясним и довольно скоро.
Людям эта мысль понравилась — кроме, разве что, друзей короля, и все пошли к постоялому двору. Солнце уже почти село. Доктор вел меня за руку, вел по-доброму, однако держал крепко.
Пришли мы в гостиничку, заняли самую большую ее комнату, зажгли несколько свечей, позвали двух приезжих. И доктор говорит:
— Я не хочу быть слишком суровым к первым двум, однако думаю, что они жулики и что у них могут иметься соучастники, о которых нам ничего не известно. А если это так, соучастникам ничего не стоит удрать, прихватив с собой мешок с золотом Питера Уилкса, верно? Если же они не жулики, то не станут возражать против того, чтобы мы послали кого-нибудь за деньгами и держали их у себя, пока они не докажут свою правдивость — ведь так?
И с этим все тоже согласились. Ну, думаю, загнали они моих бандитов в угол, да еще и с самого начала. Однако король всего-навсего соорудил скорбную мину и говорит:
— Джентльмены, я и желал бы, чтобы деньги были там, в доме, ибо не в моей натуре противиться открытому, честному и доскональному разбирательству, но, увы, денег там нет, вы можете, если вам будет угодно, послать туда кого-нибудь для проверки.
— А где ж они тогда?
— Видите ли, когда моя племянница отдала их мне на хранение, я спрятал деньги в соломенный тюфяк моей постели, полагая, что сдавать их в банк на те несколько дней, какие мы здесь пробудем, бессмысленно, и что моя постель место надежное, — мы же не привыкли к неграм и думали, что они так же честны, как наши английские слуги. Однако на следующее утро негры, едва я спустился вниз, похитили мешок, а я, продавая их, пропажи еще не хватился, и негры увезли деньги с собой. Мой слуга может подтвердить все это, джентльмены.
Доктор и еще кое-кто восклицают: «Чушь!», да и остальные, вижу, королю не шибко поверили. Один из них спросил у меня, вправду ли я видел, как негры деньги воруют. Я ответил — нет, я видел, как они крадучись покидают комнату и торопливо уходят, но ничего плохого не подумал, решил, — они испугались, что разбудили моего хозяина, ну и спешат убраться, пока он на них не набросился.
Других вопросов мне задавать не стали. Только доктор повернулся ко мне и спросил:
— И ты тоже англичанин?
Я говорю — ну да, а он и несколько других рассмеялись и снова сказали: «Чушь!».
Ну вот, и пошли расспросы — час, другой, — об ужине никто и не заикнулся, да, по-моему, и не вспомнил даже, а все только задавали и задавали вопросы и скоро вконец запутались. Сначала они попросили короля про его жизнь рассказать, потом старого джентльмена — про его, и тут уж любой, кроме самого предвзятого обормота понял бы, что старый джентльмен правду говорит, а король врет. Потом и до меня черед дошел — расскажи, мол, что знаешь. Король бросил на меня такой взгляд, что я враз понял, чьей стороны мне лучше держаться. И стал рассказывать про Шеффилд, про нашу тамошнюю жизнь, про всех английских Уилксов и так далее, однако особо далеко зайти не успел, потому что доктор начал посмеиваться, а адвокат Леви Белл сказал: