Актуариус же, указывая ему на портрет старика Арди работы одного из учеников Ван дер Мелена, портрет, где старый полководец гордо восседал на вороном коне в шишаке, кирасе, сапогах со шпорами и с мечом невероятной длины в руке, говорил сыну:
— Храбрый Ахилл, доблестный Геркулес! Ты будешь полководцем, как твой дед, славным полководцем, да?
Не дожидаясь ответа, актуариус продолжал по-солдатски:
— Черт тебя побери совсем, или ты станешь великим полководцем, или я тебя прокляну к чертям собачьим!
Тогда Геркулес начинал дрожать всем телом, опускал глаза долу и молчал. Отец же неизменно принимал его упорное молчание за знак согласия.
Актуариус полагал, что Геркулес был из числа холодных и сосредоточенных храбрецов, которые сами вполне осознают свою неустрашимость, не выскочек и уж тем более — не хвастунов. Такие люди не обращают внимания на тривиальные опасности и лишь в чрезвычайных, гибельных обстоятельствах обнаруживают свою отвагу и геройство в полной мере.
Более того, преданный излюбленной мечте о воинском поприще для сына, актуариус не менее странным образом заблуждался о телосложении Геркулеса. Вы бы слышали, как рассуждал он про эту самую хилость, худобу, бледность и угловатость Геркулеса, как он расписывал и объяснял его застенчивость, неловкость, тонкую талию и даже робость с девушками! Вы бы слышали великолепное описание, в котором актуариус перечислял все эти слабости Геркулеса!
— Чтоб я провалился! Этот мальчик не какая-нибудь толстая неповоротливая туша, что, чуть устанет, сейчас же и рухнет! Он рожден для войны и лишений, закален как сталь, весь из нервов и костей. И еще — у него покатые плечи, как у всех лучших воинов; он бледен, как принц Оранский, худ, как Фридрих Великий, светловолос, как Мориц Саксонский. А представительниц другого пола, что развращают самые сильные души и усмиряют самых неукротимых, избегали чуть ли не все великие полководцы. Слава Богу, что Геркулес-Ахилл Арди поистине создан, чтобы возродить воинскую славу нашего рода, ибо в моем лице, хоть и не по моей воле, Арди, к несчастью, совсем обабились.
В пятнадцать лет по приказанию отца Геркулес стал заниматься воинскими упражнениями, в которых постоянно был, надо прямо сказать, до странности неудачлив.
Упражняясь с рапирой у стенки, он умудрился выколоть глаз учителю. Да и огнестрельное оружие в его руках было столь же опасно: прицелившись в мишень, он хотел что-то сказать наставнику, неловко повернулся, выстрелил — и пуля скользнула по ребрам новой жертвы.
— Смотрите, — воскликнул в восторге актуариус, — с виду он холоден и невозмутим, но как его тянет в сечу! Он не хочет играть в войну, не нужны ему никакие, к дьяволу, поддельные опасности — подавай ему добрые удары шпагой, славные мушкетные выстрелы! Тому выколол глаз, этому прострелил бок! О Ахилл! О Геркулес! О воистину Виктор-победитель! С тобою вновь зазеленеют лавры твоего деда! — в исступлении закончил актуариус.
Когда сыну подошел возраст для вступления в службу, актуариус купил ему патент прапорщика. Объявив сыну об этой славной новости, актуариус подвел его к портрету старика Арди, снял со стены шпагу старого полководца и торжественно провозгласил:
— Сын мой! Вот тебе шпага — славная шпага твоего деда. Не вынимай ее из ножен без нужды, но и не вкладывай в ножны, не обагрив кровью врагов отечества или твоих собственных.
Геркулес со вздохом принял шпагу и, молчаливо покорившись судьбе, прицепил ее к поясу.
С грехом пополам Геркулес обучился должности пехотного офицера. Солдаты его взвода долго с трудом сдерживали смех, глядя, какой несуразный у них прапорщик. Мало-помалу они к нему привыкли, а так как Геркулес был, собственно, добрейший в свете человек, то даже и полюбили.
Офицеры в полку понасмехались было над простоватым сыном актуариуса, но он сломил их своей стоической невозмутимостью. Решив, что это оригинальность и выдержка, насмешники отстали.
Таковы были внешность и характер Геркулеса-Ахилла-Виктора Арди к той поре, когда за ним погналась Дурашка — любимая телка молочницы Берты.
Теперь последуем за миролюбивым прапорщиком в его отчий дом, где произошло нечто неожиданное.
IIIПисьмо
Дом актуариуса Арди был, как и все голландские дома, кирпичным. Фасад ступенчатой кладки украшали искусно выкованные железные ключи. К зеленой входной двери с блестящими шляпками больших медных гвоздей вели четыре каменные ступеньки, всегда чисто вымытые.
Геркулес постучал, ему отворила экономка фрау Бальбин (актуариус давным-давно овдовел). Эта почтенная матрона с бледным морщинистым лицом носила чепец и брыжи ослепительной белизны, длинное черное шерстяное платье; на поясе у нее висела связка ключей на серебряной цепочке.
— Господи, где это вас угораздило! — воскликнула фрау Бальбин тонким голосом (на берегу ручья прапорщик шлепнулся в черную грязь и весь перемазался). — Ну идите, идите скорей, переодеваться вам некогда. Мейстер Арди ждет вас в арсенале (так он называл склад старых железяк, в который превратил свой кабинет). Он только что получил письма с нарочным из Гааги.
Предчувствуя недоброе, Геркулес поднялся по лестнице с бело-голубыми фаянсовыми ступеньками в арсенал актуариуса.
Под портретом старого военачальника сидел с письмом в руках мейстер Арди — невысокий брюнет с ясным решительным взглядом, румяный и оживленный. Одет он был в черное, соответственно должности.
На стенах висело, поблескивая при дневном свете, который лился из окон с мелкими стеклами в свинцовом переплете, всевозможное старинное оружие: каски, алебарды, кирасы, шпаги, пики. Так как мейстеру Арди не пришлось воевать и владеть оружием, он хотел по крайней мере услаждать свой взор постоянным его созерцанием в часы досуга. По стенам этого военного музея были развешаны гравюры с изображением давних и новых сражений.
Геркулес вошел в сей алтарь воинской славы. Актуариус положил на стол письмо, подошел к сыну, расцеловал его и произнес:
— Ура, ура, мой храбрый Ахилл! Ура, Геркулес! Война!
Геркулес тупо посмотрел на отца.
— О! — сказал актуариус, по обыкновению ошибаясь насчет выражения лица сына и по-своему трактуя его молчание. — Ты, я вижу, спокоен. Ты думаешь, это какая-нибудь обыкновенная война в Европе. Ты ошибаешься, витязь мой! Тебя ждут не какие-нибудь заурядные опасности, а огромные, неслыханные, из ряда вон выходящие! О, какие лавры ты пожнешь! Ах, отчего не я на твоем месте! Как бы я прославил наш род! Смотри, глаза доблестного отца моего словно загорелись воинственным огнем под забралом, — завершил актуариус, указывая на темный портрет военачальника Арди.
— Опасности? — боязливо повторил Геркулес. — Огромные, неслыханные, из ряда вон выходящие?
— Узнаю тебя, достойный отпрыск рода Арди! — гордо воскликнул актуариус. — Первым делом его привлекают опасности! Храбреца моего! Героя моего! А с какой неподражаемой ленцой говорит он: «неслыханные, огромные!». Голосок-то, как флейта! Великолепно!
Словно в бреду, мейстер Арди стал целовать сына, крепко прижав к груди и повторяя при каждом поцелуе:
— Да, огромные! Да, неслыханные! Да, из ряда вон выходящие! Радуйся! Во-первых, тебе придется пересечь океан, перенести бури и кораблекрушения — все морские опасности. Потом под медным небом тропиков ты будешь пробираться через необъятные и неизведанные леса, кишащие львами, тиграми и гремучими змеями, идти по зыбучим почвам, где на каждом шагу перед тобою могут разверзнуться невидимые глазу бездны — это земные опасности. Хватит с тебя, ненасытный? Ты думаешь, это все, да? Нет еще, нет! Это пустяки, это только подрамник для картины, только чистый холст, не испещренный красками.
Под этим распаленным небом, на этой болотистой земле, один среди всевозможных ползающих, лазающих, бегающих и прыгающих хищников, ты будешь драться не на жизнь, а на смерть — и с кем же? С кем, ответь мне, Ахиллес высокомерный? С беспощаднейшим врагом — мятежными неграми! Теперь, ты думаешь, все? Нет же! Эти негры в союзе с каким-то племенем индейцев-людоедов, кровожадных, как акулы. И особенно они любят кушать бледнолицых. На войну они идут, как на охоту, пленники для них — дичь, а тюрьмы — кладовые. Ну скажи, хватит этого, чтобы слетела с тебя беспечность? Довольно тебе, наконец? Геркулес!
Оглушенный неожиданным ударом судьбы, сын актуариуса молчал — на него словно нашло страшное наваждение.
— Так довольно, черт побери? — закричал актуариус громовым голосом. — Довольно?
— Довольно, — еле слышно прошептал Геркулес, покорный судьбе, как мученик перед казнью.
— Довольно! — торжествующе воскликнул актуариус, не сообразив, что Геркулес просто повторил его же слова. — Ему довольно! Сколько первейших храбрецов на его месте сказали бы: «Да провались оно все…» или уж по крайней мере: «Вот черт!». А он нет. Он кротко так и просто отвечает: «Мне довольно». Тебе, значит, довольно, мой витязь неустрашимый. Замечательно, ей-богу, замечательно! — говорил актуариус, восторженно глядя на сына.
Вдруг неистощимый говорун хлопнул себя по лбу:
— Да! Я же так и не сказал тебе, что это за война, где она и отчего началась. Ты помнишь моего старого друга майора Рудхопа, что десять лет назад уехал в Суринам?
— Помню, батюшка.
— Так это от него пришло письмо. Он пишет, что Гвиана в огне — взбунтовались негры, и требуется много войска, потому что… Лучше я прочту тебе письмо — так ты сразу все узнаешь и почувствуешь вкус опасностей, которые так жаждешь испытать. Славный Рудхоп, лучший из людей… — с чувством сказал актуариус. — Человек золотого века… Как тебе повезло, ты скоро его увидишь… Так слушай внимательно, и неустрашимое сердце твое не раз взыграет от воинского пыла.
И четко, резким голосом актуариус прочел нижеследующее:
«Парамарибо, 20 декабря 1771 года.
Со времени моего последнего письма к тебе, любезный друг, случилось много нового. Я вернулся в Парамарибо с трехнедельной прогулки: гонялся за мятежными неграми и их союзниками — индейцами. Сейчас поймешь, как мы развлекались на этой охоте. Я вышел с шестью ротами карабинеров — всего 900 человек: из них 861 человек не вернулся, а из тридцати девяти оставшихся в живых десятка два так искалечены, что ломаного гроша теперь не стоят.