Качались также немногие оставшиеся на полках книги – те, которым посчастливилось быть красного, или желтого, или зеленого цвета; раскачивались, словно пьяные, столбики с просьбой соблюдать тишину; раскачивались, наконец, сами декламаторы.
Но только не Гомер. Он спокойно сидел на книжном пике и спокойно улыбался.
Потому что он выздоровел! Да, совсем... Стал таким, как прежде.
Окончательно отдышавшись и отдохнув, Гомер, незамеченный, спустился вниз по книжному склону.
А внизу все бушевало по-прежнему, только вместо песни у всех на устах были стихи: «Режьте, братцы, режьте, режьте осторожно!..» И все так были заняты этим кондуктором и его билетами, что совсем не обращали внимания на Гомера и на то, что он собирается делать. А тем временем Гомер, умело избегая столкновений со своими согражданами и лишь один раз случайно получив по спине удар дирижерской тростью от троюродной сестры супруги почтаря Прета, не без труда пробрался к дверям на улицу.
Ему было нужно сейчас одно, только одно, для полного излечения всех тех, кто прежде пел, а теперь декламировал. Ему нужно было как можно скорее найти кого-нибудь, кто еще не слышал «кондуктор, отправляясь в путь, не режь билеты как-нибудь!» И Гомер выскочил за дверь, чтобы поймать такого человека и немедленно привести его сюда.
Вы понимаете, конечно, что шансов на то, что Гомер встретит на улице именно того, кого он встретил, у него было не более, чем сто два к одному, ибо всего только сто два жителя Сентерберга находились сейчас за пределами городской библиотеки. Но, как бы то ни было, этот один шанс тотчас же и подвернулся Гомеру в образе... кого бы вы думали? Да учительницы шестых классов! И направлялась она прямо в библиотеку, обеспокоенная длительным отсутствием своей будущей попутчицы библиотекарши.
– Что там случилось с Нэнси? – закричала учительница. – Нам уже пора быть на вокзале!
– Вы должны помочь ей, мисс, – сказал Гомер. – И всем остальным тоже. Скорее, если хотите успеть на поезд!
Они помчались в библиотеку, ворвались в дверь, и Гомер сразу же указал пальцем на учительницу шестых классов – хотя вообще это и невежливо – и закричал так громко, как никогда раньше не кричал:
– Скажите ей!!! Скажите ей все, что знаете! И они сказали ей:
Кондуктор, отправляясь в путь, Не режь билеты как-нибудь!
Они сказали ей сначала всего две строчки, но потом великодушно продолжили и выложили действительно все, что знали:
...Стриги как можно осторожней,
Чтоб видел пассажир дорожный:
Синий стоит восемь центов,
Желтый стоит девять центов,
Красный стоит только три...
Осторожно режь, смотри!
Режьте, братцы, режьте,
Режьте осторожно,
Режьте, чтобы видел
Пассажир дорожный!
А их слушательница, как, наверно, все учителя шестых классов, оказалась весьма способной и быстро усваивающей. И не успели они вторично сообщить ей все эти факты, как она уже запомнила все с начала до конца: и про кондуктора, отправляющегося в путь, и про его билеты, которые не рекомендуется стричь как бог на душу положит, а только так, чтобы пассажир непременно видел, как это делается...
И тогда все замолчали и остановились. Все, кроме учительницы шестых классов, которая начала во весь голос декламировать, а также притопывать каблуками. А бывшие солисты, хористы и чтецы-декламаторы уселись кто куда, чтобы отдышаться, снять обувь и дать отдохнуть усталым и гудящим ногам.
Фредди благодаря своему юному возрасту пришел в себя раньше других и сразу же пробрался к Гомеру.
– Ну, и что дальше? – сказал он, кивая на кричащую и притопывающую учительницу шестых классов. – Что будем с ней делать? Или так оставим?
– Она скоро вылечится, – сказал с уверенностью Гомер. – Сразу, как только расскажет эти стихи кому-нибудь еще, кто их не знает... Так же, как это сделал я, когда прочел их всем вам, а потом вы, когда передали ей...
– Значит, их надо передавать, как эстафетную палочку? – спросил Фредди. – И если передашь, то уже выздоровел?
– Да, выходит так, – подтвердил Гомер. – Точно, как сказало в книжке.
Фредди с минуту подумал, а потом спросил:
– Слушай, а этот, кому она расскажет, должен будет еще жму-нибудь рассказать, верно? А тот еще... и еще... Когда же это Кончится?
– Наверно, никогда, Фредди, – со вздохом сказал Гомер. – Кто-нибудь обязательно должен декламировать.
Фредди печально покачал головой и снова повернулся в сторону несчастной учительницы шестых классов, которая только что с новой силой принялась читать стихи с самого начала. Послушав их некоторое время, Фредди сказал:
– Вот плохо, если стишок так и не уйдет из нашего города. Будет всю жизнь ходить, как по кругу!
– Выходит, по-твоему, лучше, – спросил Гомер, – чтобы все жители Сентерберга без конца пели песенку про пончики? Так, что ли? И потом, продолжал Гомер, – не забывай, что учительница сейчас собирается в отпуск, верно? Значит, мы должны... мы должны... Я придумал! Надо сделать так, чтобы, перед тем как сесть в поезд, она никому – ни одной душе! – не рассказала этих стихов. Ни на улице, ни на вокзале – нигде! А когда уж поезд тронется – пусть!.. Тогда наш город будет избавлен от этой болезни!
Мальчики тут же пошли по всему библиотечному залу, подымая усталых людей, помогая им надевать обувь и объясняя, что сейчас нужно делать.
Мэр города оказался, как всегда, на высоте и сразу же приступил к своим обязанностям. Еще не зашнуровав до конца ботинки, он уже назначил Полномочный комитет в составе двух членов городского управления и начальника городской тюрьмы, чтобы сопровождать учительницу шестых классов до поезда и при этом оградить ее от любых контактов с жителями города.
Вскоре все высыпали из библиотеки на улицу. Библиотекарша погасила люстру, которая все еще слегка покачивалась под потолком, и заперла дверь, так и оставив неубранным поле брани.
Машина, вызванная членами Полномочного комитета для доставки учительницы на поезд, уже поджидала у подъезда. Библиотекарша помогла усадить в автомобиль свою декламирующую подругу, втиснулась сама, и они умчались...
– Ой, дядюшка Одиссей! – воскликнул вдруг Гомер. – А ведь за кафе никто не присматривает уже больше часа!
– И правда, – ответил дядюшка Одиссей и с беспокойством поглядел вокруг. – Ты лучше сразу же беги туда. Ладно, Гомер? А я что-то не вижу здесь парикмахера и мэра. Нужно срочно сказать им пару слов... Зайду-ка я на минуточку в парикмахерскую... Ты идешь со мной, Прет? – спросил он у начальника почты.
Миссис Прет нахмурилась, а за ней и все многочисленное семейство почтаря, включая троюродную сестру его жены, и бедному Прету ничего не оставалось, как подчиниться воле большинства и отправиться домой во главе своего семейства.
Дядюшка Одиссей довольно бодро зашагал в парикмахерскую, а главное сопрано и все остальные, с трудом переставляя усталые ноги, разошлись постепенно по домам.
– Здорово нам повезло, Гомер, – сказал Фредди, – что эту книжку никто не взял почитать. А то-бы мы до сих пор еще пели про пончики!
Они с Гомером сидели уже за одним из столиков кафе, перед своими библиотечными книгами, в тех же позах, что и за несколько часов до этого. Сидели, как будто ничего не произошло, как будто не едет сейчас бедная учительница шестых классов в вагоне поезда и не передает, возможно в эту самую минуту, кому-то постороннему все свои сведения о кондукторе, о стоимости билетов и о том, как надлежит с этими билетами обращаться.
Гомер задумчиво кивнул в ответ яа слова Фредди и ничего не сказал. Видимо, вспоминал недавние события.
– А как называется та книжка, которая нас вылечила? – спросил Фредди.
– Это рассказы Марка Твена, – ответил Гомер. – Знаешь, того самого, который написал «Тома Сойера», «Жизнь на Миссисипи» и еще много чего.
– Да, – сказал Фредди. – Такие книжки всегда нужны. С ними нигде не пропадешь.
Чуть что случилось – открыл, прочитал, и, смотришь, опять все в порядке...
Слушай, Гомер, а как эти самые стихи?.. Ты помнишь? Я совсем забыл!
– Я тоже, Фредди, – сказал Гомер. – Это ведь особые стихи: их знаешь, только пока не расскажешь другому. А рассказал – и все: сразу забываешь. Жалко, я не сообразил переписать их из книжки. Теперь жди, пока вернется библиотекарша...
Здравствуйте, шериф! – крикнул Гомер, потому что тот появился в дверях собственной персоной. – Где же вы были весь вечер?
Гомер вспомнил, что не видал сегодня шерифа ни поющим, ни танцующим, ни декламирующим.
– Ездил в главный город штата, – сказал шериф. – Вызывали на совещание...
Голоден, как зверь! Как насчет чашки кофе и хорошего кусочка яблочного пирога?
– Сейчас, шериф, – сказал Гомер, – Фредди, намели свеже-то кофе, а я займусь пирогом.
Мальчики зашли за прилавок и занялись хозяйственными делами. И вдруг оба они услышали – щелк! – и от этого звука их волосы встали дыбом. Когда же мальчики повернулись, то увидели, что шериф стоит с открытым кошельком возле музыкальной машины, и лицо у него очень довольное, улыбающееся и фиолетового цвета.
– Какую вы поставили?! – заорал Гомер не своим голосом, выскакивая из-за прилавка.
– Эт-та... эт-та... она ссамая... – заикаясь и бледнея, сказал Фредди, вглядываясь в крепкую до безобразия и небьющуюся до отвращения пластинку, которую автоматические пальцы уже вытащили из общей кучи.
Но через секунду и Фредди и Гомер вздохнули с облегчением и окрасились вместе с шерифом в мягкий розовый цвет, а автоматические пальцы быстро и бесшумно перевернули опасную пластинку другой стороной и опустили на диск.
– Ух ты, – сказал Фредди, – чуть-чуть опять не... Вот я перепугался.
Из музыкальной машины полилась веселая, приятная мелодия.
– Какая масивая крузыка, – сказал шериф, с удовольствием покачивая головою в такт.
И тут послышались слова песни:
Жил-был ге, жил-был гу,