Как ужасно было лежать в темной комнате, видеть лишь узенькую полоску света у дверей и слышать веселый шум за стеной! Ляля долго плакала и не могла заснуть...
А что такое охота? Ляля пыталась представить себе и не могла. В воображении возникали разрисованные индейцы с копьями, кукольные тигры и львы из детских книжек и почему смешной олененок Бэмби. И крутились слова песенки: «Вдруг охотник выбегает, прямо в зайчика стреляет...»
- Ой!
Это уже было не из песенки. Это невольно вскрикнула Ляля. Ибо увидела, что возле кустов стоит Валька.
Это было так неожиданно и страшно, что она сначала подумала - привиделось. Но то был действительно Валька. Почему он здесь?
Охваченная ужасом, ломая ветки, Ляля бросилась сквозь кусты. Валька отшатнулся от неожиданности.
Ляля споткнулась и со всего разгона упала в землю. Попыталась подняться и села, схватившись за колено.
Валька подошел к ней.
Она пригнула голову и закрылась рукой.
- Чего ты? Что с тобой? Ударилась?
Ляля молчала.
- Больно?
Ляля заплакала.
- Ну чего ты? Ну, ударилась? Ха, совсем маленькая царапина. Не плачь. Хочешь, я тебе помогу. Домой отведу. Ну, вставай.
Он успокаивал ее!
Ляля еще сильнее заплакала, громко всхлипывая и не вытирая слез.
Валька растерянно смотрел на нее...
Разве он мог знать, что она плачет вовсе не потому, что болит колено...
Федька-солист и кобыла Муська
Это конюх дед Кадыкало виноват во всем.
Однажды на Первое мая пели возле школы песни. Взрослые под руководством учительницы Ольги Маркияновны. А детвора себе отдельно, без всякого руководства. Сидели на спортплощадке и, перекрикивая друг друга, выводили: «Любовь кольцо, а у кольца начала нет и фотоаппарата конца...» - некую непедагогическую для их возраста песню (пользовались тем, что Ольга Маркияновна за взрослыми пением их песен не слышит). Подошел дед Кадыкало. Стоял, слушал-слушал, потом говорит:
- Ну и голос у тебя, Федя! Как Иерихонская труба. Быть тебе, брат, солистом. Как Иосиф Кобзон или Лев Лещенко. Деньги лопатой загребать будешь. Когда на «Волге» мимо проедешь и не остановишься...
Сказал дед, хмыкнул в усы и пошел пить пиво.
А слова его остались в Федькеной голове.
На другой день по телевизору передавали эстрадный концерт. И выступал Лев Лещенко. И так пел, так пел, и так же он был хорош, что старшая Федькина сестра девятиклассница Оксана только вздыхала, глядя на него влюбленными глазами.
И Феде подумалось: «А что?.. Пожалуй, неплохо быть солистом. Стой себе на эстраде и только рот разевай. Ни тебе алгебры, ни тригонометрии для этого не надо... И Галька с пятого «Б» повздыхает тогда - что задирала нос...»
Когда концерт закончился, и Оксана ушла гулять, и в доме никого не было, Федя подошел к зеркалу, откашлялся и, стараясь подражать манере пения Льва Лещенко, затянул:
Летят, будто чайки, все дни и ночи
В синюю даль, в синюю даль...
А сердце мне шепчет:
«Брось печаль, брось печаль...»
Ему искренне показалось, что пел он не хуже Лещенко. Во всяком случае сам себе он очень понравился. И такая внезапная радость подхватила его на крылья, что в животе защекотало, и он засмеялся. Жизнь вдруг представилось веселым праздничным карнавалом. И уже виделось Феде, как выходит он на сцену в расклешенных белых штанах и кружевной шелковой рубашке. С длинными, до плеч, кудрями. В руках микрофон. А диктор объявляет: «Лауреат международного конкурса Федор Таратута!..» И зал взрывается аплодисментами... А в первом ряду сидит учительница Ольга Маркияновна и умильно вытирает глаза и сгорает от стыда, что когда решалась ставить ему двойки по такой ненужной певцу алгебры... И кто из зала бросает ему под ноги букет красных роз. Ну, конечно же, это Галька с пятого «Б» класса. Вот она прячется за спинами...
Эх-х-х!.. Как прекрасно живется на свете певцам-солистам!..
Самый верный путь к сцене, конечно, консерватория. Но в консерваторию пятиклассников не берут. А ждать, пока закончишь ту школу, - очень долго.
Остается одно - самодеятельность. Сколько выдающихся певцов пришло из самодеятельности - и Сергей Лемешев, и Евгения Мирошниченко...
Но самому пробиваться через самодеятельность то оно не... не то.
Ансамбль!.. Вот что надо!
Вместе всегда легче. И не так страшно.
Федька охватила решимость...
Олесь, Сашуня, Карпо и Люсик ждали его, чтобы идти в конюшню - пионеры их отряда взяли шефство над лошадьми.
- Ребята! - Подбегая, воскликнул Федя. - У меня идея!
- Какая? - Спросил Олесь.
- Гениальная!.. Мы организовываем ансамбль!
- Что? - Переглянулись Карп и Сашуня.
- Какой? - Удивленно нахмурился Люсик.
- Ансамбль песни. Вроде грузинского «Орэра», белорусских «Песняров».
- Ха! - Карп и Сашуня снова переглянулись.
- Так это же надо быть музыкантами, играть на разных инструментах, - сказал Олесь.
- А мы только на пузе умеем, - хихикнул Люсик и забарабанил себя по животу.
- Слабаки! Научимся! - Невозмутимо проговорил Федя. - А пока можно и без инструментов. Как наш украинский «Явор». Главное - петь!
- Так мы же и петь не... - начал Олесь, и Федя его перебил:
- Молчи! За всех не расписывайся! Буду петь я. А вы будете подхватывать. А ну айда в лес на тренировки... то есть репетицию.
- А как же лошади? - Переглянулись Карп и Сашуня.
- Обойдутся. Без нас жили и дальше проживут.
- Ну... - начал Олесь, да Федька снова его перебил:
- Цыц! По шее хочешь? Разболтался! Ну давай!
И ребята послушно побежали за Федей.
Федя был у них верховода. Он самый сильный в классе и может одной левой побороть любого.
По дороге в лес Федя рисовал ребятам увлекательные картины будущей жизни ансамбля:
- На гастроли поедем. По Украине. Затем по республикам. А потом и за границу...
Недоверчивые сначала ребята понемногу загорались идеей.
- А что? Самодеятельные ансамбли тоже ездят. Я знаю, - подхватил Люсик.
- Даже школьные! У меня двоюродная сестра со школьным хором ездила в Таллин, - добавил Сашуня.
- Ага, - подтвердил Карп.
- Вот увидите, как мы выкинем, вот увидите!.. На пластинку запишемся. На магнитофон! - Восклицал Федя, уже нежно обнимая за плечи Олеся, тот еще хмурился (он был самолюбив и тяжелее, чем другие ребята, переносил командирский тон Феди).
Резонанс в лесу был прекрасный - как в концертном зале. Высоченные мачтовые сосны стояли словно колонны, и это еще больше усиливало впечатление концертного зала.
Может из-за этого резонанса первая репетиция всем понравилась.
Федя громко запевал, ребята дружно подхватывали, и песня взлетала над соснами до облаков. Все лесные птицы смолкли и только с трепетом слушали.
Возвращались из леса возбужденные и веселые.
Ансамбль решили назвать «Орбита» (современно и оригинально).
...Кобыла Муська на эстраде выступать не собиралась. Она была обыкновенная лошадь, рыжая, с белой лысиной и сонными кобыльим глазами. Немолодая и понурая. Где ей было понимать Федю, своего шефа!..
А он, после того, как решил стать солистом, кобылу Муську просто возненавидел. Скрести, чистить кобылу, убирать после нее лошадиные яблоки теперь казалось ему крайне оскорбительным для его высокого призвания.
- У-у, кляча! Чтобы тебя гром убил! - Стиснув зубы, шипел он, работая. - А ну повернись! Ну! - И он со злостью пинал ее ногой. Кобыла только передергивала кожей и поглядывала на него сонным взглядом.
Репетиции ансамбля «Орбита» продолжались. Правда, единодушного восторга, как при первой репетиции, уже не было. Надо вам сказать, что голос у Феди был громкий.
Но, честно говоря, довольно противный. Ибо не было у Феди ни слуху, ни так называемой музыкальности. И Федя не столько пел, сколько, извините, кричал, горлопанив. А ребят между тем все время поправлял и командовал:
- Не так! Не так! Громче! Не так подпеваете! Как подпеваете? Не так! Сначала! Все сначала! Бездельники! Сачки! На гастроли хотите, а поете, как волы на реве.
Ребята только переглядывались и вздыхали.
Девятого мая на День Победы в соседнем селе, где было правление колхоза и клуб, проходил большой концерт самодеятельности. Федя со своим ансамблем, конечно, не мог пропустить этого концерта.
Село было далековато, километров семь.
- Ну ладно уж!.. Запрягайте Муську и езжайте, - милостиво сказал дед Кадыкало. - Только смотрите, осторожно. Воз мне в канаву не опрокиньте.
...Концерт Феде не понравился.
- Разве это концерт! Разве это солисты!.. Слабаки! Та, что «Соловья» пела! А? Жужжала же, как циркулярка. А тот, кто «Ой верба!..» Только губами чавкал. Мы бы разве так спели.
Ребята сдержанно молчали. Им не хотелось спорить. Кобыла Муська тоже молчала. Кобыла Муська концерта не видела. Возвращались домой затемно.
- Ой, верба-верба... - вовсю затянул Федя.
- ...Где-е ты выросла!.. - Не очень охотно подтянули ребята.
И понемногу распелись. Скучно ехать молча.
И как начали с «Ой верба!», Так и продолжали петь те, что начинались на «Ой» - «Ой не миры, мисячэньку», «Ой цветет калина», «Ой наступала и черная туча», «Ой не шуми, луже» и т. д.
Федя сидел, свесив ноги, на одной стороне телеги, ребята спинами к нему - по другую.
Кобыла Муська на ходу пряла ушами - не любила она крика.
Наконец ребята охрипли и умолкли.
Федя сидел, болтая ногами. И вдруг нога его попала между колесом и телегой.
- Ой, нога! - Закричал Федька.
- Ой, нога-нога! - Дружно подхватили за спиной у него ребята. Они думали, что он затянул новую песню.
- Ой, болит! - Снова закричал Федька.
- Ой, болит-болит! - Опять дружно подхватили ребята. Они же привыкли, что Федя не поет, а кричит.
Еще немного, и, может, остался бы Федя калекой на всю жизнь. От растерянности и боли он забыл, как останавливают коней.