в футболе пьяница, к сожалению, быстро устает и сходит с дистанции. Я был в ужаcе:
— Форварды! Варвары! Водку! Днем!
— Выпить водки для обводки, — ответил на это Брага присказкой из футбольного фольклора.
— А пива для отрыва, — подхватил Хуан.
— А ерша — для куража, — напомнил Касан.
Я не остался в долгу:
— А вина — для Лобана?! Днем! Из горла! Без стакана!
— Для аппетита, перед обедом, — оправдывались они. — А что, командор, разве перед обедом нельзя?
Я ответил известной поговоркой:
— Нельзя, но если очень хочется, то можно. Все можно, только осторожно. Но почему вы прячетесь? От кого? Почему не накрыли ящик «Спортивным курьером» и не пригласили в подворотню главного тренера? Неуважай-Корыто?
Я отобрал у Касанидиса (наш главный запольный форвард с амплуа «сгоняй-принеси») початую бутылку, посмотрел на этикетку с надписью «Карданвал», сделал большой глоток, скорчил скверно-противную рожу и разбил бутылку о фальшивую булыжную мостовую (керамика под булыжник). Этот «Карданвал» первой полуперегонки был в самом деле отвратителен и отдавал нефтью. Я продолжал разбор полетов:
— Ребята, вам надо овладевать новой техникой, а вы пьете этакую дрянь! Коньяк надо пить, коньяк «Соломон» тридцатилетней выдержки! Опьянение должно быть качественным, должно придавать новые силы, поднимать настроение и навевать умные мысли, а этот «Карданвал» не дает дотянуть до аэродрома, даже до вечера, — днем он сбивает с ног, а утром бьет по голове! А человек с бодуна за пультом футбольного панциря — самоубийца, труп. Вы это сами знаете. На фиг мне это нужно — за вас отвечать? Мне вас не жалко, жалко у пчелки, мне себя жалко. Ребята, я интеллигентный человек, и потому позволю себе один раз осквернить рот: еще раз учую запах «Карданвала» — выгоню на <слово нрзб.> из сборной! <Ну, вы меня поняли, да?>
— А не «Карданвал» можно? — спросил Касан.
— Я сказал: нельзя, но если очень хочется, то можно.
Касан, кажется, не поверил. Он из тех молодых форвардов, о которых опытные защитники говорят: «Забить-то он, конечно, забьет. Да кто ж ему даст забить?»
Что ж. О'к.
Я ему рога обломаю.
<НА ПОЛЯХ ПРИМЕЧАНИЕ БЕЛ АМОРА: «Привет тому деятелю из ФУФЛА, который сейчас читает этот отчет!»
ТУТ ЖЕ ПРИМЕЧАНИЕ КАКОГО-ТО ДЕЯТЕЛЯ ИЗ ФУФЛА: «Привет в ответ! А без мата в отчете никак нельзя? Главный тренер думает, что его отчеты никто не будет читать, и позволяет себе непарламентские выражения даже в официальном документе. А я все читаю! У меня должность такая — «Чтец», за это мне платят жалованье: читаю все входящие и исходящие документы».>
<К этой же странице отчета в Белой тетради подклеено следующее ПРИЛОЖЕНИЕ:>
ИЗ ФУТБОЛЬНОГО НАРОДНОГО ТВОРЧЕСТВА.
Нужно ли это поэтическое приложение в отчете для ФУФЛА? Думаю, да. Я чувствую свою ответственность перед отечественным языкознанием с тех пор, как целое лето охранял студентов-филологов на Соловьиных Островах. Мой долг закрепить это устное народное футбольное творчество на бумаге. Почему это мой долг? Потому что фужеры — «футбольные журналисты» — этим фольклором почти не интересуются. А жаль, пропадет. Конечно, это не высокая поэзия, даже не стихи, а что-то вроде рифмованных приговоров-заклинаний. Эти рифмы создавались многими поколениями футболистов, и я не уверен, что располагаю полным списком. Буду благодарен за свежую информацию в этой области тиффозного языкознания. Итак:
«Выпить пива — для отрыва, / Самогона — для обгона (вариант: для разгона), / Водки — для обводки, / Коньяка — для рывка, / Сивухи (или бормотухи) — для прухи, / Солнцедара — для удара, / Кока-колу — для приколу, / Кофе — для Иоффе (знаменитый тренер-ядерщик, ныне покойный), / Кваса — для запаса, / Кефира — для блезира, / Ерша — для куража, / Ликера — до упора, / Воды — до (нецензурно), / Шнапса — для коллапса, / Мадеры — без меры, / Кровавой Мэри — ни в коей мере, / Рому — для подъему, / Хереса — для стресса, / Грогу — на дорогу, / Браги — для отваги, / Вишневки (буряковки) — для сноровки (для тренировки), / Кальвадоса — для видоса, / Саке — чтоб войти в пике, / Виски — для очистки, / Полста — для сухого листа (вариант: для игры с листа), / Четвертинку — на разминку, / Пол-литра — для арбитра, / Чачи — для удачи, / Ну, и вина — для Лобана».
СУП-ГЛАЗЕНАП И ОТБИВНАЯ ДРЕССУРА.
ШЕФ-КОК БОРЩ. Обедали с Войновичем за тем же столиком. Когда я съел свой обед — все было вкусно, но я так и не понял, что именно я съел (со дна глубокой тарелки с супом на меня что-то внимательно смотрело), Войнович по-дружески придвинул мне половину своего обеда:
— На, жри, я не хочу.
Я съел и половину обеда Войновича. Недурственно. Это я неплохо устроился.
После обеда ко мне из кухни подкатился повар — типичный колобок с большим черпаком в волосатой руке, в белом колпаке и во врачебном халате. Он чуть не плакал.
— Шеф-кок Свекольник, — представился он.
— То есть, Борщ, — сказал я. — Что случилось, кок?
— Шеф-кок, — поправил Свекольник.
— Так точно, шеф.
— Командор, позавчера утром я слышал из камбуза, как вы сказали Войновичу, что я плохой кок, — со слезами на глазах сказал Свекольник.
— Во флоте служили?
— Откуда вы знаете?
— Камбуз, кок, макароны по-флотски. Но вы не умеете подслушивать, шеф-борщ. Я не говорил, что вы плохо готовите. Я не так сказал. Вы очень хорошо готовите. Я сказал: «Плохо, что у нас хороший повар».
— Я вас не понимаю, командор... Плохой кок — разве это хорошо? Я что, должен готовить плохо?
— Ни в коем случае. У вас талант, вы не сумеете готовить плохо. Продолжайте готовить хорошо. Но без моего ведома никому из спортсменов добавки не давать! Ну, вы меня поняли, да?
— Вас понято! — обрадовался шеф-кок.
Доброе слово и кошке приятно. Людей надо чаще хвалить, они это любят. А Лобан, кстати, этого не понимает. Лобана я вспомнил некстати, потому что шеф-кок тут же перевел разговор на Лобана:
— А то я боялся, что вы вегетарианец или, не дай Б@г, сыроед. Я с ног сбился, не знал, чем Лобана кормить. Сыроед — это О! Это главный враг любого кока — он же не ест ничего вареного! Сырая печенка, мясо в крови — бр-р! Ну, еще морковку ему почистишь, грушки-яблочки...
— Скажите, а что у нас было на обед? — спросил я, чтобы увести разговор от Лобана. — Вкусно, но не понятно что. Из супницы на меня кто-то смотрел.
— Естес-ственно! — воскликнул шеф-кок. — Это был раковый суп-глазенап!
— Вот оно что!
— Да! Из живого ледовито-океанского рака-глазенапа вынимают глаза — не волнуйтесь, ему не больно — и варят слепого рака в очень соленой воде до легкого покраснения. Белое мясо из шеек и лапок идет на крокеты с соусом бешамель, из мяса клешней готовится крепкий бульон...
— А что было на второе? Похоже на антрекот с лапшой...
Он мне что-то сказал, но я не понял.
— Дрессура, естественно! На то он и антрекот из отбивной дрессуры. Дрессура пожелала вам приятного аппетита.
— Я забыл сказать ей «спасибо»...
— Ничего. Она не обиделась. Кстати, дрессура была не с лапшой, а с маринованными пиявками.
Я вдруг почувствовал неодолимую тягу выбежать на крыльцо и вывернуть перед Б@гом душу. Я так и сделал: извинился, быстро вышел на крыльцо «Маракканны», ускорился, забежал за угол, засунул два пальца в рот и совершил в густую траву этот известный обряд жертвоприношения. (Пока я рыгал, мне из травы кто-то подмигивал и хихикал. К дрессуре и глазенапу я вскоре привык, но так и не смог смириться с маринованными пиявками.)
ПЕРВАЯ ТРЕНИРОВКА. Потом я вернулся на крыльцо, засунул в рот четыре пальца и оглушительно свистнул с обеих рук. Все жеребцы, потягиваясь и позевывая после полуденного сна, начали выбираться из зимних квартир. Мы провели легкую разминку на четвертой, детской Полянке: приседания с пудовым валуном — кто сколько сможет до первого пота. Потом азартно гоняли три на три в пляж-болл на вылет. Без вратарей и «три корнера — пеналь». Я тоже размялся, побегал, проверил порох в пороховницах (порох отсырел, но из игры не выпадал). Мячик нашли полегче — гладкий ледниковый валун пуда в два весом; разнесли его вдребезги; притащили другой, потяжелее, потом третий... И так до самого ужина, пока не стемнело. Всех похвалил: молодцы.
...А УЖИН ОТДАЙ ВРАГУ.
ТЕАТР ОДНОГО АКТЕРА. Войнович уже сидел за столом, но к ужину не прикасался, а ждал моего появления. Он многозначительно посмотрел мне в глаза, встал, отодвинув животом стол, отнес свою тарелку (кровяной ростбиф с гречневой кашей) Касанидису и громко сказал:
— Ешь, Касан, тебе надо хорошо питаться.
Смысл этого театральной сценки одного актера я понял так, что Войнович молча, но демонстративно, показал мне своего врага. Странно. Какая черная кошка пробежала между ветераном Войновичем и сопляком Касанидисом? Впрочем, в сборной, как и в любом коллективе, происходят разные подводные пертурбации и турбовалентные завихрения. Это нормально, но руку надо все время держать на пульсе. Я командую целым взводом, — да еще каким! — конюшней, контингентом, конгломератом, конкистадорами, командой осоБ@го назначения. В этот сборный КОН отобраны сразу три команды, тридцать три лучших игрока, одиннадцать из которых я должен «отсеять» в самое ближайшее время (у ФУФЛА не хватает средств на содержание конюшни, с жеребцами эти дипломаты не хотят портить отношений, вот и нашли тренера-сеятеля — интересно знать, как производится этот отсев?), а двадцать два будут заявлены на чемпионат мира — одиннадцать связок ведущих—ведомых. Конкуренция в конюшне очень жестокая, отсюда и подводные завихрения: подозрительность, вражда, группировки, выяснения на уровне «а ты кто такой?». Всякие там ученые-методисты-психологи от ФУФЛА считают, что «весь этот нездоровый климат отразится на Игре и что дело Тренера создать коллектив единомышленников», что я должен «сплотить» футболистов. Я так не считаю. Это какое-то поверхностное психоложество: извините-подвиньтесь, спасибо-пожалуйста, ребята, давайте жить дружно. При мне в конюшне не будет соплей и плаканья в жилетку.