Кстати, я недооценил Войновича. На следующий день он отдал свой шницель футболисту С. (не буду называть фамилий неудачников), на третий день его ужин с аппетитом съел Д. и т. д. — в течение десяти дней Войнович отдавал свой ужин разным жеребцам, и я, наконец, догадался, что Тиберий кормит ужином не своих врагов (какие враги, кто ж ему враг, кто станет ему поперек дороги?), а попросту показывает мне десять футболистов, которых я должен отчислить из команды.
«Интересно, кто будет одиннадцатым?» — гадал я. И не смог угадать. Одиннадцатый ужин Войнович придвинул к себе и, глядя мне в глаза, демонстративно съел его.
— Я все понял, Тиберий, — сказал я. — Хорошо. Я отчислю всех, кому ты отдавал свой ужин. И тебя тоже.
— Ты все правильно понял, — ответил он и встал из-за стола. — Да, мне пора в декрет, пойду собирать манатки. Вешаю бутсы на гвоздь, фуфайку передаю ведомому.
— Не торопись, — сказал я. — Я держу для тебя свободную вакансию. Хочешь быть вторым тренером конюшни?
Войнович не ожидал такого предложения. Он подумал и равнодушно сказал:
— Я подумаю.
— Подумай, — так же равнодушно ответил я.
— Я посоветуюсь с доктором Вольфом.
— Посоветуйся.
ПОДОЗРЕВАТЬ ВСЕХ.
ВОЙНОВИЧ. Мы с Войновичем играли за СОС, а потом вместе закончили ВТЫК <Высшие тренерские курсы>. Он прилежно учился, а я сачковал. Теперь меня назначили Главным тренером. Войнович в шоке. Когда Тиберий в плохом настроении, он лежит на кровати, смотрит в потолок и думает.
— Мяч — живое существо, — говорит он. — Мяч имеет душу — это понятно. Мяч имеет глаза. Мяч имеет свой язык — язык паса. Этот язык он хорошо понимает. Мяч чувствует, мяч строптив или послушен, мяч имеет свои мнения и желания: захочет — и пойдет не на юг, а на север.
Или стоит у окна, посторонне наблюдает, потом кричит какому-нибудь молодому футболисту:
— Эй, ты, конгломерат! Иди сюда!
— Почему это я — «конгломерат»? — обижается тот, но подходит.
— А ты чего обижаешься? Ты хоть знаешь, что такое «конгломерат»? Это смесь всяких разнородных веществ. Все мы конгломераты. Такой у нас контингент. Я тоже конгломерат. Лови деньги, сбегай за бутылкой.
Еще Войнович любит вздыхать:
— Куда мы идем? — вздыхает он.
— Вперед, — отвечаю я.
— Куда это? В каком направлении?
— В том направлении, какое видим перед собой.
— Значит, куда глаза глядят. Ну, и когда мы туда придем?
— Ну, ты не очень-то философствуй.
— Время — вперед! Время — назад! Время — стоять! Конгломерат времен. Хочешь хороший совет?
— Давай, — отвечаю я, хотя знаю этот совет.
— Налей и выпей.
ВНЕЗАПНОЕ ПОДОЗРЕНИЕ. Пожалуй, из Войновича получился бы неплохой Посторонний Наблюдатель. Недаром он не был на моей презентации, ему и не надо было туда приходить — он сидит на своем оживленном перекрестке и все видит.
Пожалуй.
КОНЕЦ ПРАЗДНИКАМ. Вчера отпраздновали Старый Новый Год. Все, с праздниками покончено, хватит работать в режиме отдыха. Я вышел на крыльцо «Маракканны», засунул четыре пальца в рот и свистнул с обеих рук так, что трава полегла, — искусство тиффозного свиста я освоил в детстве, не каждый фанат так умеет. Все выбежали из берлог, натягивая фуфайки. Несло нефтью. Войновича не было, Войнович еще спал. Или уже думал. Или думал во сне.
— Становись! Отставить... Касан, сними бутсу, покажи портянки... Почему в носках? Ногу собьешь в носках! Брага, почему не поддел подгузник? Помидоры отморозишь, девочки любить не будут! Хуан, а это что? Вот это... Форменный панцирь? Разве это форма?! У всех такая форма? Какие-то стеганые зековские фуфайки! Стыдоба! Федералы засмеют. Снять!.. Других нет? Рафа! Где дядя Сэм?
— Тут!
— Запиши...
— Я запомню.
— ...чтоб форма была от Кардена!
— Минуточку... А шкварки где взять?
— Что за слова? Что есть «шкварки»?
— Деньги. Кварки.
— Шкварки — это твои проблемы.
— Бу-сде!
Сделал следующее заявление:
— Вы что, совсем одичали, <три слова неразборчивы>?! Опустились, мохом заросли? Распоясались! Подпоясаться! Затянуть ремни! Не потерплю шаляй-валяй и авось, расхлябанности и разгильдяйства! Чтоб все в конюшне было с иголочки! Чтоб было на что поглядеть! Чтоб любо-дорого! Бутсы почищены, форма поглажена! Всем купить носовые платки и зубные щетки, утром и перед сном чистить зубы, мыть ноги, и никаких «из горла»! Вы меня знаете — я вам не Лобан! Или как? Или вы хотите иметь главным тренером Лобана? Тогда забудьте о зубных щетках, вам нечего будет чистить ни утром, ни вечером — когда придет Лобан, он вам все зубы повыбивает. Чтоб в сборной все было солидно, интеллигентно, импозантно, презентабельно, аккуратненько и культурненько!
Наверно, эти лоботрясы не все слова поняли адекватно, а некоторые и совсем не поняли, но со временем, думаю, я их образую.
— Руки-ноги-спины врозь! Живот подтянуть, очко поджать! Грудь колесом, плечи коромыслом! Вдох-выдох! Раз-два-три-четыре... раз-два-три-четыре... <...> Теперь попрыгали... На месте... Хорошо. Всем завтракать! После завтрака — тренировка отменяется!
— Ур-ра!
— После завтрака — всем на уколы к доктору Вольфу.
— <неразборчиво>...!
— Кто это сказал?.. Хуан, ты что, совсем <неразборчиво>, без мата не можешь?.. Скажу доктору, чтобы он всадил тебе твердой рукой и от всей души! Всем на уколы! Да, про елку забыл. Рафа! Где дядя Сэм?!
— Да тут я!
— Елка еще стоит?
— А куда она денется?
— Убрать елку к <неразборчиво>! Новый год закончился!
— Минуточку... По старому стилю еще не... Есть!
УКОЛЫ. По дороге на уколы состоялся многозначительный разговор с дядей Сэмом.
— Минуточку, командор.
— Чего тебе, Рафа?
— Вы сказали, чтобы я продал диваны, ковры и компьютеры и четыре года платил бабе Вале и тете Кате по полной ставке.
— Да, я так сказал.
— Тогда я вас не понимаю.
— А что тут непонятного? Ты. Ковры. Диваны. Компьютеры. Кварки. Баба Валя. Тетя Катя. Четыре года. Полные ставки.
— Все понятно. Одно непонятно: четыре года.
— Да, я ошибся. Не четыре, а три с половиной года.
— Может быть, вы хотели сказать «год-полтора»? — осторожненько намекнул дядя Сэм.
— Ах, вот ты о чем! Год-полтора, пока не вылетим? Нет — три с половиной! Три с половиной года!
— Вы это серьезно, командор?
— Мы выйдем в финал, Рафа. Через три с половиной года мы будем играть в финальном матче чемпионата Мира.
— Вашими бы устами да баб целовать!
— <...>
<ПРИМ. РЕД. Лакуна восстановлена по требованию автора «Отчетов»:
«— А у тебя что, своих уст нет? Или уже не стоит на баб? Тогда подай заявление, подпишу. Мне настоящие мужики нужны. До конца.
— У меня с концом все в порядке, командор».>
— Ты с кем, Рафа? Со мной? Или?..
— Конечно с вами, командор!
— До конца?
— Ну!
— Тогда передай по конюшне: через три с половиной года мы играем Матч Смерти.
— Сегодня же передам.
— Но только после уколов.
— С кем именно будет финал, командор? Ваш прогноз?
— Вот этого я не знаю. Я не оракул, Рафа.
— Боюсь, что с конфедератами из Западной Конференции.
— С зеками? Очень даже может быть. Но ты не боись — бояться всегда успеем.
<Помню свой первый укол, лет этак ...дцать тому назад. Помню доктора Вольфа во-от с таким шприцом.
— Ну-с, кто из нас не трус? — спросил доктор. — Снимайте штаны, мои хорошие. Трусы пока не надо. Кто желает уколоться первым?
Все жеребцы поджали хвосты и оттягивали это удовольствие, я в том числе. Укол был жеребячий — «керосин-навигатор» — от всех болезней, включая СПИД, бубенную чуму и астральный сифилис. Первым пошел Лобан. Высокомерно взглянул на нас, трусов, расстегнул ремень, спустил штаны и вошел в кабинет на ровных ногах со спущенными штанами. Как молоды мы были! Сейчас бы он ни за что не пошел первым. Через минуту в кабинете что-то упало, еще через минуту перепуганные Гуго и Хуго вынесли в коридор худое обморочное тело Лобана и принялись его отхаживать.
— Ну-с, кто второй не трус? — невозмутимо спросил доктор Вольф.
— Я, — сказал я и стал решительно снимать штаны, потому что понял: если уж такой железный стоик, как Лобан, не выдержал укола, то мне можно не беспокоиться и не тянуть резину — все равно меня тоже вынесут из кабинета.
— Теперь трусы, — сказал Вольф.
Я спустил трусы.
— Позвать Гуго и Хуго, чтобы тебя поддержали? — спросил доктор, натягивая поршнем полный шприц своего керосина. — Это единственное, что я могу для тебя сделать.
Я отказался. Ничего, как-нибудь упаду сам.
— Второму трудней всего, — уважительно сказал Вольф и недрогнувшей рукой всадил мне шприц в правую ягодицу.
Я не упал только потому, что был за себя спокоен, я был настолько уверен — упаду в обморок, что только потому и не упал.
— Зер гут! — похвалил доктор Вольф и протянул мне ментоловую конфетку.>
На этот раз уколы прошли без падающих происшествий, но доктор Вольф отменил на сегодня все тренировки. «Ур-ра» никто не кричал. Весь день провели на нарах с ошпаренными задницами. Известие о предстоящем через три с половиной года финальном Матче Смерти восприняли с черным юмором.
ТРЕНИРОВКИ. Легкая быстрая разминка с распухшими задницами: 20 приседаний с пудовыми валунами на плечах. По свисту. Начали. Сели... Встали... Сели... Встали... Потом легкий кросс — пять кругов вокруг Метрополии по маракканнской орбите с полной боевой выкладкой и на своих двоих. Не отставать! Марш! Марш! Пошли! Я шел в хвосте на одном маршевом движке и пинал отстающих (хотя это не мое дело пинать — это дело второго тренера, — но Войнович все еще думает): Давай-давай! Подтянись! — Потом заезжал вперед и увлекал за собой первачей:
— Давай-давай! Первой тройке — по сто грамм «Соломона» перед обедом!