ринах показать одну дочь, а под венец отправить другую. Особенно если та другая с каким-нибудь изъяном. Терем для Корнилия и его молодой жены, чтобы не вызывать зависти, ставили недалеко от двора с лавкой Анисима. Селились вокруг люди служивые и не бедные, но не бояре. Жить он все равно будет в кремле рядом со мной, но свой двор – это уже совсем другой статус. Работа шла споро, подрядившаяся на стройку артель плотников уже вывела сруб и принималась ладить кровлю. Не обращая на меня внимания, скорее всего, потому что не узнали, трудники работали, иногда беззлобно переругиваясь между собой.
– Государь, не побрезгуешь зайти? – спросил меня негромко Пушкарев.
– Зайду, отчего не зайти, – отозвался я. – Надо же узнать, чем ты тут торгуешь и на какие доходы эдак развернулся. Небось, обкрадываешь меня, сиротинушку.
– Господь с тобой, государь, все от твоих щедрот и едино твоей милостью! – скроил умильную физиономию Анисим.
У ворот нас, как водится, встретила раздобревшая и похорошевшая Авдотья с большим ковшом сбитня. Едва я успел отведать угощение и поблагодарить хозяйку – непонятно откуда вылетела, как молния, Марьюшка и, не обращая ни малейшего внимания на присутствующих, повисла на мне.
– Почто долго не приходил? Я скучала, – было заявлено мне. – Пойдем в горницу, покажу тебе, как мы с Глашей читать научились.
Делать нечего, пришлось идти и, усадив егозу на колени, с улыбкой слушать, как они с сестрой читают. Поскольку успехи были неоспоримы, немедленно последовал подарок обеим ученицам в виде бус. Получив украшение, девочки с поклоном поблагодарили и умчались его примерять. Все это время Анисим с Аникитой почтительно стояли рядом, делая вид, что им все это очень интересно. Наконец, после того как сестры ушли, Анисим выложил передо мной лист бумаги, и мы втроем склонились над ним, внимательно разглядывая изображение. Сам лист был разделен на четыре части. На левой верхней четверти был нарисован возок, из окна которого выглядывали женщина и католический монах. Надпись над возком гласила: «Марина едет в Москву на свадьбу с самозванцем и везет с собой латинян». Рисунок рядом изображал бояр, убивающих самозванца и прячущуюся женщину и монаха. Надпись подсказывала, что речь идет о свержении Лжедмитрия. На нижней половине рисунки изображали Марину с ребенком на руках, венчающуюся с казаком: обряд проводит, естественно, католический патер. Подписано было так: «Марина нагуляла дитя и, чтобы прикрыть грех, венчается с казаком Заруцким». Наконец, последняя часть изображала Марину в деревянной короне, которой католический монах нашептывал на ухо, чтобы она провозгласила себя царицей. Для пущей наглядности на деревянной короне был дубовый листок, а у монаха – рога. Идея такого «черного пиара» возникла у меня, когда мы возвращались из похода. В том, что самозванцев будет еще много, сомнений у меня не было, но если распространить такую наглядную агитацию, то рассказывать о «чудесном спасении» и «природном царевиче» им будет сложнее. Первый набросок я сделал сам, но, увы, талантом художника господь обделил меня, причем в обеих жизнях. Однако, когда я обмолвился о своей задумке Аниките с Анисимом, они неожиданно этой идеей загорелись и нашли подходящего специалиста.
Технология производства лубка совершенно не сложна. На липовой доске художник рисует некую картинку. Потом резчик долотом удаляет древесину там, где краска не нужна, и с полученной основы делается оттиск. Потом все это раскрашивается и подписывается вручную. Идут такие лубки на ура, ибо информационный голод в данное время просто жуткий, а тут и картинка, и информация. То, что население неграмотно, особой роли не играет. Немногие грамотеи текст прочтут, а прочие зазубрят на память. Главное нововведение – что картинок несколько. Такой своеобразный комикс. До сих пор картинка была только одна, и рядом текст, рассказывающий, к примеру, об изображенном святом или Бове-королевиче.
– Надобно наделать таких картинок побольше, да по всему царству разослать, дабы каждый мог видеть о неправде самозваной царицы, – удовлетворенно проговорил я, – а если получится хорошо, то и о прочем лубки сделаем.
– Еще и денег заработаем, – радостно подтвердил Анисим.
– Ты это серьезно? – удивился я.
– А как же, государь, цена-то плевая, а расходиться будут, как пироги с вязигой в базарный день.
– Слушай, а это мысль. Ты сказывал, что умелец сей не ведает, на кого работает?
– Не ведает, государь, – подтвердил Пушкарев.
– Вот и славно, наберешь еще сколько-то людей. Не найдешь умельцев – не беда, возьми сирот с улицы да обучи. Дети быстро учатся, особенно когда от этого в животе от голода урчать перестанет. Соберешь умельцев сих в тихом месте, и пусть работают. Картинки с Бовой да со святыми угодниками делают. А опричь таких картинок, будут такие, как с Маринкой, но про иных злодеев. Про неправды боярские, про то, как семибоярщина землю русскую едва католикам не продала. Я потом подскажу, что умельцам малевать.
– Ежели про бояр поносные картинки рисовать, вся дума на дыбы поднимется… – задумчиво произнес Вельяминов.
– Конечно, поднимется, – согласился я, – я тебе больше скажу – как бояре жаловаться начнут, я велю Романову сыск учинить.
– Это как же?
– А вот так; а потому у тебя, Анисим, картинки в открытую будут делать только те, что с Бовою да с угодниками. А про Марину и прочее – только избранные, и в ином месте.
– Хитро, государь, только не пойму – для чего хитрость сия?
– А чего тут понимать, Анисим, – вмешался Аникита, – бояр у нас вон сколько, а государь один. И по-настоящему верных слуг у него раз-два и обчелся, тут Рюмин прав. А картинками такими, глядишь, с боярина али князя можно спесь сбить, а государь-то и ни при чем.
– Правильно, Аникита Иванович, понимаешь; кроме того, полагаю, что как мы сие дело начнем, найдутся и подражатели, дело-то нехитрое – лубок сделать. Вот их пусть ярыжки и ищут, а мы будем дело делать, а если еще и денежку малую заработаем, то и вовсе хорошо. Я то серебро для мастера буквально от сердца оторвал, до того в казне пусто. Кстати, мастер сильно пьет?
– Государь, а ты откуда о том, что он пьет, ведаешь? Ты же его не видел никогда.
– Ох, Анисим, судьба такая у художников на Руси – либо с горя пить, когда работы нет, либо с радости, когда есть. Так вот, сами, поди, ведаете: что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Потому думайте, как быть, чтобы делу урона не было…
Разговор наш был прерван слугой, который, опасливо поглядывая на меня, что-то зашептал хозяину на ухо.
– Рюмин с аглицким немцем приехали, – пояснил мне Анисим, – прикажешь позвать?
– Ты тут хозяин, – усмехнулся я в ответ.
– Ну что ты такое говоришь, царь-батюшка: все, что у нас есть – все токмо от щедрот твоих, – залился соловьем стрелецкий полуголова, делая между тем знаки слуге, зови, мол.
Вскоре дверь в горницу отворилась, и перед нами предстали Клим Рюмин и представитель английской Московской компании рыжий баронет Джеймс Барлоу.
– Рад приветствовать ваше царское величество, – склонился в поклоне Барлоу.
– Здравствуйте, Джеймс, давненько не виделись. Вы почему-то не навестили меня, как обещались. Признаться, я был лучшего мнения об английской пунктуальности.
– О, прошу прощения, сир, но тогда произошли, как вы помните, некоторые события… Я счел, что вы чрезмерно заняты и без меня, и не стал утруждать вас…
– Короче, вы ждали, чем все кончится, – перебил я рыжего баронета, – не так ли? Бросьте, не надо изображать смущение, которого не испытываете. Я вовсе не в претензии, это означает в моих глазах лишь то, что вы человек осторожный. С такими людьми иногда приятно иметь дело, и я полагаю, вы не станете исключением.
– Рад служить вашему величеству.
– Конечно, конечно. Скажите, Барлоу, кто сейчас главный в вашей компании здесь, в России?
– Сказать по правде, сир, Смута привела к упадку в торговле и изрядному беспорядку в делах. Несмотря на то, что у меня есть определенные полномочия…
– Остальные участники компании не торопятся признавать ваше положение, не так ли?
Рыжий баронет помялся, явно выбирая слова, но я не стал дожидаться ответа:
– Итак, друг мой, мы с вами находимся в сходных условиях. И у вас и у меня есть определенный статус и затруднения, связанные с реализацией своих прав. Так давайте придем друг другу на помощь.
– Э… ваше благоволение есть высшая награда, – пролепетал еще ничего не понимающий англичанин.
– К черту мое благоволение, Барлоу. Есть вещи и получше этой химеры. Итак, я полагаю, ваше руководство извещено уже, что вы оказались провидцем и вовремя поставили на никому не известного до сих пор кандидата на русский престол.
– Ну, навигация еще не началась, однако…
– Однако письма уже отправлены, и их адресаты узнают все сразу.
– Да, ваше величество.
– Пусть они заодно узнают, что именно вы, и только вы – тот человек, с которым новый русский царь будет иметь дело. И именно благодаря вам он подтвердит все договоры, заключенные прежними правительствами с вашей компанией.
– О, благодарю вас, ваше величество, клянусь – вы не пожалеете о вашем решении! – пылко вскричал взволнованный до глубины души англичанин. – Клянусь – это будет самая выгодная сделка для вас.
– Бросьте, Барлоу, мы оба знаем, что эти договоры не равноправны и не выгодны ни мне, ни моему царству. По большому счету я иду на это вынужденно. Деньги мне нужны здесь и сейчас, а убытки от реализации этого договора я буду нести потом.
– О, сир, о каких убытках вы говорите? В вашем царстве сейчас просто нет коммерсантов, которые могли бы заменить нас в организации торговли…
– Пока нет, мистер Барлоу, но когда-нибудь они появятся, и будут платить подати в мою казну, в отличие от вас, чем сразу же заслужат благоволение, мое или моего преемника – не суть важно. Но пока эти благословенные времена не наступили, я буду вести дела с вами.
– Слушаю вас, ваше величество.