27-то числа подъ снѣгомъ нашли секстантъ и флягу. Послѣдняя содержала въ себѣ водку или, скорѣе, кусокъ льда, въ центрѣ котораго весь спиртъ напитка собрался въ видѣ снѣжнаго шарика. Водка ни къ чему не была годна.
Очевидно, что Гаттерасъ невольно шелъ по слѣдамъ какой-то ужасной катастрофы, подвигался по единственно-возможному пути, и подбиралъ на дорогѣ обломки невидимаго, но страшнаго крушенія. Докторъ тщетно старался открыть новые cairn'ы.
Печальныя мысли приходили ему въ голову. Дѣйствительно, если-бы онъ встрѣтилъ этихъ несчастныхъ, то какую помощь могъ-бы оказать имъ? Онъ и его товарищи во всемъ чувствовали крайній недостатокъ; одежда ихъ изорвалась, съѣстные припасы истощились. Если-бы постороннихъ людей оказалось много, всѣ они погибли-бы отъ голода. Гаттерасъ, повидимому, избѣгалъ роковой встрѣчи. Но не былъ-ли онъ правъ въ этомъ отношеніи? На немъ лежала обязанность спасти свой экипажъ. Имѣлъ-ли онъ право рисковать безопасностью всѣхъ, приведя на бригъ постороннихъ людей?
Но эти посторонніе люди – все-таки люди, наши ближніе и, быть можетъ, соотечественники. Неужели у нихъ можно было отнять послѣднюю надежду на спасеніе, какъ ни слаба была эта надежда? Докторъ хотѣлъ узнать мнѣніе Бэлля на счетъ этого предмета, но Бэлль ничего не отвѣтилъ: собственныя страданія ожесточили его сердце. Не рѣшаясь обращаться съ вопросомъ къ Гаттерасу, докторъ предоставилъ все Богу.
17-то января, вечеромъ, Симпсонъ находился, казалось, при послѣднемъ издыханіи. Его окоченѣвшіе члены, прерывистое дыханіе, сгущавшееся вокругъ его головы въ видѣ пара, судорожныя вздрагиванія – все это предвѣщало скорую кончину страдальца. Лицо его выражало ужасъ и отчаяніе; онъ съ безсильною злобою посматривалъ на капитана. Въ глазахъ его, такъ сказать, проносился цѣлый рядъ нѣмыхъ, но знаменательныхъ и, быть можетъ, справедливыхъ упрековъ.
Гаттерасъ не подходилъ къ умирающему, избѣгалъ его и болѣе чѣмъ когда-либо былъ молчаливъ, сосредоточенъ, погруженъ въ самого себя.
Слѣдующая ночь была ужасна; буря удвоила свою ярость и три раза срывала палатку; снѣгъ падалъ на несчастныхъ путешественниковъ, залѣплялъ имъ глаза, пронизывалъ ихъ холодомъ и острыми ледяными иглами, подхваченными вѣтромъ на ближайшихъ льдинахъ. Собаки жалобно выли. Симпсонъ лежалъ на открытомъ воздухѣ, не защищенный ничѣмъ отъ страшной стужи. Бэллю удалось было поставить опять палатку, которая если и не защищала отъ холода, то, по крайней мѣрѣ, предохраняла путниковъ отъ снѣга, но порывъ вѣтра, болѣе сильный, чѣмъ всѣ прежніе, въ четвертый разъ опрокинулъ палатку и съ страшнымъ свистомъ умчалъ ее въ пространство.
– Невыносимыя страданія! – вскричалъ Бэлль.
– Мужайтесь, мужайтесь! – отвѣтилъ докторъ, хватаясь за плотника, чтобъ не свалиться въ оврагъ.
Симпсонъ хрипѣлъ. Вдругъ, онъ сдѣлалъ послѣднее усиліе, приподнялся, протянулъ сжатый кулакъ въ Гаттерасу, который пристально смотрѣлъ на умирающаго, испустилъ страшный вопль и упалъ мертвый, не докончивъ свою угрозу.
– Умеръ! – вскричалъ докторъ.
– Умеръ! – повторилъ Бэлль.
Подошедшій къ трупу Гаттерасъ подался назадъ подъ напоромъ сильнаго вѣтра.
Итакъ, это былъ первый человѣкъ изъ экипажа, сраженный убійственнымъ климатомъ. Симпсону первому суждено было никогда не возвратиться на родину; онъ первый поплатился жизнью, послѣ невыразимыхъ страданій, за непреклонное упорство капитана. Покойникъ считалъ Гаттераса убійцею, но послѣдній не поникъ головой подъ тяжестью этого обвиненія. Однакожъ, изъ глазъ капитана выкатилась слезинка и застыла на его блѣдной щекѣ.
Бэлль и докторъ съ ужасомъ смотрѣли на Гаттераса. Опершись на свою длинную палку, онъ казался геніемъ гиперборейскихъ странъ, непреклоннымъ среди бушующей бури, мрачнымъ въ своей ужасающей неподвижности.
Не трогаясь съ мѣста, онъ простоялъ до самаго разсвѣта смѣлый, упорный, непреклонный и, казалось, вызывалъ на бой ревущую вокругъ него бурю.
XXXII. Возвращеніе на бригъ
Вѣтеръ стихъ къ шести часамъ утра и, внезапно перейдя въ сѣверу, очистилъ небо отъ облаковъ; термометръ показывалъ тридцать три градуса ниже точки замерзанія (-37° стоградусника). Первые проблески разсвѣта посеребрили горизонтъ, который черезъ нѣсколько дней они должны были залить золотистымъ блескомъ.
Гаттерасъ подошелъ къ своимъ грустныхъ товарищамъ и мягкимъ, печальнымъ голосомъ сказалъ имъ:
– Друзья мои, мы находимся еще въ шестидесяти миляхъ отъ мѣста, указаннаго Эдуардомъ Бельчеромъ. У насъ осталось только необходимое количество съѣстныхъ запасовъ для возвращенія на бритъ. Идти дальше – это значитъ подвергаться неминуемой гибели, безъ всякой пользы для другихъ. Мы возвратимся назадъ.
– Вполнѣ благоразумное рѣшеніе, Гаттерасъ,– сказалъ докторъ. Я готовъ слѣдовать за вами; куда-бы вамъ ни угодно было повести насъ, но здоровье наше слабѣетъ со дня на день. Мы едва можемъ передвигать ноги. Я вполнѣ одобряю ваше намѣреніе возвратиться на бригъ.
– Вы такого же мнѣнія, Бэлль? – спросилъ Гаттерасъ.
– Да,– отвѣтилъ плотникъ.
– Въ такомъ случаѣ,-сказалъ Гаттерасъ,-мы отдохнемъ здѣсь два дня. Это не слишкомъ много. Сани требуютъ починки. Я думаю, что мы должны построить себѣ снѣжную хижину, чтобы возстановить въ ней свои истощенныя силы.
Порѣшивъ этотъ вопросъ, путешественники усердно приступили къ дѣлу. Бэлль принялъ всѣ мѣры предосторожности, необходимыя для сообщенія прочности своему сооруженію, и вскорѣ порядочная хижина возвышалась въ долинѣ, въ которой состоялась послѣдняя стоянка путейіественниковъ.
Безъ сомнѣнія, Гаттерасъ только послѣ сильной борьбы съ самимъ собою рѣшился прервать путешествіе. Столько напрасныхъ трудовъ и лишеній! Безполезное путешествіе это стоило жизни одному человѣку! И вдобавокъ приходилось возвратиться на бригъ безъ куска угля! Что станется съ экипажемъ, какъ будетъ онъ дѣйствовать подъ вліяніемъ Шандона? Но Гаттерасъ уже не могъ бороться.
Все вниманіе свое онъ обратилъ на приготовленія къ обратному пути. Сани были починены; кладь ихъ, значительно, впрочемъ, уменьшившаяся, имѣла всего двѣсти фунтовъ вѣсу. Исправили тавже одежду, изношенную, изорванную, пропитанную снѣгомъ и окостенѣвшую отъ морозовъ. Новыя пимы и лыжи замѣнили старыя, не годившіяся уже къ употребленію. Для работы этой потребовался цѣлый день 29-го и утро 30-го числа. Впрочемъ, путешественнини не особенно торопились и старались собраться съ силами въ виду предстоящихъ трудовъ обратнаго путешествія.
Втеченіе тридцати шести часовъ, проведенныхъ въ снѣжной избѣ и на льдахъ ложбины, докторъ наблюдалъ Дэка, котораго странныя дѣйствія казались ему неестественными. Собака безпрестанно бѣгала, описывая круги, которые, казалось, имѣли одинъ общій центръ – родъ возвышенія или бугра, образованнаго наслоеніями льда. Бѣгая вокругъ этого мѣста, Дэкъ потихоньку лаялъ, нетерпѣливо вилялъ хвостомъ, посматривалъ на своего господина и, казалось, обращался къ нему съ вопросомъ.
Докторъ приписывалъ тревожное состояніе собаки присутствію трупа Симпсона, котораго его товарищи еще не успѣли похоронить.
Онъ рѣшился, поэтому, въ тотъже день исполнить этотъ печальный обрядъ, такъ какъ отрядъ долженъ былъ выступить въ путь на другой день съ разсвѣтомъ.
Бэлль и докторъ, взявъ кирки, спустились въ ложбину. Возвышеніе, указанное Дэкомъ, представляло очень удобное мѣсто для устройства въ немъ могилы. Но трупъ необходимо было зарыть поглубже, чтобы предохранить его отъ когтей медвѣдей.
Докторъ и Бэлль сняли верхніе слои рыхлаго снѣга и затѣмъ начали разбивать твердый ледъ. При третьемъ ударѣ кирки, докторъ натвнулся на какой-то твердый, разлетѣвшійся въ дребезги предметъ. Довторъ подобралъ куски. То были осколви стеклянной фляги.
Со своей стороны, Бэлль нашелъ закостенѣвшій отъ холода мѣшокъ, въ которомъ крошки сухарей находились въ полной сохранности.
– Что это? – пробормоталъ докторъ.
– Чтобы это могло значить? – спросилъ въ свою очередь Бэлль, переставъ работать.
Докторъ позвалъ Гаттераса, который немедленно явился на зовъ.
Дэкъ сильно лаялъ и разгребалъ лапами толстый слой льда.
– Неужели мы напали на складъ провіанта? – воскликнулъ докторъ.
– Быть можетъ,– отвѣтилъ Бэлль.
– Продолжайте,– сказалъ Гаттерасъ.
Нашли еще небольшое количество съѣстныхъ припасовъ и четверть ящика пеммикана.
– Если это кладовая,-сказалъ Гаттерасъ,-то до насъ въ нее навѣдались медвѣди. Посмотрите, провизія совсѣмъ испорчена.
– Да,– отвѣтилъ довторъ,– слѣдуетъ опасаться этого, потому что…
Онъ не докончилъ фразы: его прервалъ крикъ Бэлля. Отбросивъ одинъ довольно большой кусокъ, Бэлль указалъ на окоченѣвшую, торчавшую изъ подъ льдинъ человѣческую ногу.
– Трупъ! – вскричалъ докторъ.
– Это не кладовая, а могила,– замѣтилъ Гаттерасъ.
То былъ трупъ матроса лѣтъ тридцати; онъ отлично сохранился. На немъ была одежда моряковъ, отправляющихся въ полярныя страны. Докторъ не могъ опредѣлить моментъ его смерти.
Вслѣдъ за этимъ трупомъ Бэлль открылъ второй трупъ человѣка, лѣтъ пятидесяти, на лицѣ котораго еще видны были слѣды сразившихъ его страданій.
– Не можетъ быть, чтобы это были похороненные трупы! – вскричалъ докторъ. – Эти несчастные поражены смертью въ томъ видѣ, въ какомъ мы нашли ихъ.
– Вы правы, докторъ,– отвѣтилъ Бэлль.
– Продолжайте, продолжайте! – сказалъ Гаттерасъ.
Но Бэлль не осмѣливался работать. Кто могъ сказать, сколько еще человѣческихъ труповъ заключалось въ этой кучѣ льда?
– Люди эти погибли отъ случайности, которая едва не постигла и насъ,– сказалъ докторъ:– они погребены подъ развалинами обрушившейся снѣговой хижины. Посмотримъ, не остался ли живъ кто-нибудь изъ нихъ.
Быстро расчистили мѣсто и Бэлль отрылъ еще трупъ, человѣка лѣтъ сорока. Онъ не имѣлъ такого вида, какъ другіе, и не былъ похожъ на мертвеца. Докторъ наклонился надъ нимъ и казалось подмѣтилъ въ немъ признаки жизни.
– Онъ живъ! – вскричалъ докторъ.