ьяна, козелъ, коза достигаютъ температуры ста трехъ градусовъ, но температура привиллегированнаго животнаго, свиньи, превышаетъ сто четыре градуса (+40° стоградусника).
– Это очень обидно для насъ, людей, сказалъ Альтамонтъ.
– Затѣмъ уже идутъ рыбы и земноводныя, которыхъ температура измѣняется согласно съ температурою воды. Змѣя имѣетъ только восемьдесятъ шесть градусовъ теплоты (+30° стоградусника), лягушка – семьдесятъ (+25° стоградусника), акула – столько-же, въ водѣ, температура которой ниже всего лишь на полтора градуса; наконецъ, насѣкомыя, повидимому, имѣютъ температуру воды и воздуха.
– Все это очень хорошо, сказалъ Гаттерасъ, до сихъ поръ не принимавшій участія въ бесѣдѣ,– и я очень благодаренъ доктору, который охотно дѣлится съ нами своими свѣдѣніями. Послушавъ наши разсужденія, можно подумать, что намъ предстоитъ переносить палящіе жары. Не своевременнѣе-ли было-бы поговорить о стужѣ, и указать самую низкую, до сихъ поръ наблюдаемую, температуру.
– Совершенно вѣрно, замѣтилъ Джонсонъ.
– Ничего не можетъ быть легче, отвѣтилъ докторъ,– въ этомъ отношеніи я могу сообщить вамъ кое-какія интересныя данныя.
– Еще-бы! сказалъ Джонсонъ. – Вамъ и книги въ руки.
– Друзья мои, я знаю только то, что другіе сообщили мнѣ, и когда я выскажусь, вы будете столь-же свѣдущи, какъ и я. Итакъ, вотъ что я могу сказать вамъ относительно холода и низкой температуры, которымъ подвергалась Европа. Насчитывается не мало памятныхъ зимъ; какъ кажется, самыя суровыя изъ нихъ повторяются въ періодъ сорока одного года, періодъ, совпадающій съ наибольшимъ появленіемъ пятенъ на солнцѣ. Упомяну о зимѣ 1364 года, когда Рона замерзла до города Арля; озимѣ 1408 года, когда Дунай замерзъ на всемъ протяженіи своего теченія и когда волки переходили по льду Каттегатъ; озимѣ 1509 года, въ теченіе которой Адріатическое и Средиземное моря замерзли въ Венеціи, Сеттѣ и Марсели, а Балтійское море не было еще свободно отъ льдовъ 10-го апрѣля; озимѣ 1608 года, когда въ Англіи погибъ весь скотъ; озимѣ 1789 года, во время которой Темза замерзла до Гревсенда, на шесть миль ниже Лондона; озимѣ 1813 года, о которой французы сохранили столь ужасныя воспоминанія; наконецъ, о зимѣ 1829 года, самой ранней и самой продолжительной изъ зимъ девятнадцатаго столѣтія.
– Но здѣсь, за полярнымъ кругомъ, до какого градуса опускается температура? спросилъ Альтамонтъ.
– Мнѣ кажется, что мы испытали наибольшіе когда-либо наблюдаемые холода, такъ какъ спиртовой термометръ однажды показывалъ семьдесятъ два градуса ниже точки замерзанія (-58° стоградусника). Если не ошибаюсь, то наибольшіе холода замѣчены путешественниками: на островѣ Мельвиля – шестьдесятъ одинъ градусъ, въ портѣ Феликса – шестьдесятъ пять, и въ фортѣ Соединенія – семьдесятъ градусовъ (-56° стоградусника).
– Да, замѣтилъ Гаттерасъ,– насъ очень некстати задержала суровая зима.
– Задержала зима? переспросилъ Альтамонтъ, въ упоръ глядя на капитана.
– На пути къ западу, поспѣшилъ сказать докторъ.
– Такимъ образомъ, продолжалъ Альтамонтъ,– minimum и maximum испытанной человѣкомъ температуры вращаются приблизительно въ предѣлахъ двухсотъ градусовъ?
– Да,– сказалъ докторъ. Термометръ на открытомъ воздухѣ, защищенный отъ дѣйствія отраженныхъ лучей теплоты, никогда не поднимается выше ста тридцати пяти градусовъ надъ точкою замерзанія (+57° стоградусника), а при самой жестокой стужѣ никогда не опускается до семидесяти двухъ градусовъ (-58° стоградусника). Такимъ образомъ друзья мои, тревожиться намъ нечего.
– Но если-бы солнце вдругъ погасло,– спросилъ Джонсонъ,– развѣ на землѣ не стало-бы отъ этого холоднѣе?
– Солнце не погаснетъ,– отвѣтилъ докторъ;– но если-бы и погасло, то, по всѣмъ вѣроятіямъ, температура не опустилась-бы ниже указанныхъ мною предѣловъ.
– Очень странно.
– О, я знаю, что для пространствъ, находящихся внѣ земной атмосферы, нѣкогда допускали тысячи градусовъ холода, число которыхъ пришлось, однакожь, поубавить послѣ опытовъ французскаго ученаго Фурье. Онъ доказалъ, что если-бы земля наша была помѣщена въ пространствѣ вполнѣ лишенномъ теплоты, то замѣчаемые у полюсовъ холода проявлялись бы въ болѣе рѣзкой формѣ и что между температурами дня и ночи существовала-бы громадная разница. Изъ этого слѣдуетъ, что въ нѣсколькихъ милліонахъ миль отъ земля не холоднѣе, чѣмъ здѣсь.
– Скажите, докторъ,– спросилъ Альтамонтъ,– правда-ли, будто температура Америки ниже температуры другихъ странъ свѣта?
– Безъ сомнѣнія, но, пожалуйста, не гордитесь этимъ,– улыбнулся докторъ.
– Чѣмъ-же это объясняютъ?
– Объяснять-то объясняютъ, но только весьма неудовлетворительно. Такъ, Галлей утверждаетъ, что комета, столкнувшись съ землею, измѣнила ось вращенія послѣдней, т. е. положеніе ея полюсовъ. По его мнѣнію, сѣверный полюсъ, нѣкогда находившійся въ Гудсоновомъ морѣ, перемѣстился къ востоку, и страны прежняго полюса, такъ долго скованныя стужею, сохранили значительную степень холода, который не могли разсѣять даже многіе вѣка солнечной теплоты.
– Но вы не допускаете этой теоріи?
– Ни на одну минуту, потому что если она оправдывается относительно восточныхъ частей Америки, то оказывается несостоятельною относительно ея западныхъ частей, температура которыхъ значительно выше. Нѣтъ! Необходимо допустить существованіе различныхъ изотермическихъ земныхъ параллелей – вотъ и все!
– A знаете-ли, докторъ,– сказалъ Джонсонъ,– что очень пріятно бесѣдовать о холодѣ при обстоятельствахъ, въ которыхъ мы находимся.
– Именно, Джонсонъ. Мы даже можемъ призвать практику на помощь теоріи. Полярныя страны – это громадная лабораторія, въ которой можно производить интересные опыты относительно низкихъ температуръ. Только надо соблюдать правила осторожности и благоразумія: если какая-нибудь часть тѣла у васъ отморожена, тотчасъ-же натрите ее снѣгомъ, чтобы возстановить кровеобращеніе. Да и съ огнемъ обходитесь поосторожнѣе, потому что можно обжечь себѣ обѣ руки или ноги, даже не замѣтивъ этого. Въ такомъ случаѣ потребовалась-бы ампутація, а, между тѣмъ, ничего своего мы не должны оставлять въ полярныхъ странахъ. Затѣмъ, друзья мои, мы хорошо сдѣлаемъ, если отдохнемъ нѣсколько часовъ.
– Охотно,– отвѣтили товарищи доктора.
– Кто сегодня дежуритъ у печи?
– Я,– отвѣтилъ Бэлль.
– Такъ постарайтесь, чтобы огонь въ печи не погасъ, потому что сегодня чертовски холодно.
– Не безпокойтесь, докторъ. Холодно-то холодно, а между тѣмъ, посмотрите, все небо въ огнѣ!
– Да,– сказалъ докторъ, подходя къ окну,– великолѣпнѣйшее сѣверное сіяніе. Что за чудное зрѣлище! Я такъ-же, какъ и вы, Бэлль, не могу вдоволь наглядѣться на него!
Докторъ всегда восхищался этого рода космическими явленіями, на которыя его товарищи не обращали большаго вниманія. Замѣтивъ, что сѣвернымъ сіяніямъ всегда предшествуютъ пертурбаціи магнитной иглы, докторъ по этому поводу приготовлялъ уже и обрабатывалъ обширную статью для Weather-Book[30].
Бэлль дежурилъ у печи, а его товарищи, улегшись на своихъ кушеткахъ, вскорѣ погрузились въ глубокій сонъ.
X.Удовольствія зимовки
Жизнь у полюса несказанно монотонна. Человѣкъ вполнѣ подчиняется тамъ прихотямъ атмосферы и совершающимся въ ней съ невыносимымъ однообразіемъ перемѣнамъ сильной стужи и бурь. Большую часть времени нѣтъ возможности показаться на дворъ, приходится сидѣть въ ледяномъ домѣ, и многіе мѣсяцы проходятъ такимъ образомъ въ бездѣйствіи, обрекая зимовниковъ на жизнь кротовъ.
На другой день термометръ опустился на нѣсколько градусовъ, въ воздухѣ бушевала снѣжная мятель, какъ-бы поглощавшая дневной свѣтъ. Прикованному къ дому доктору оставалось только каждый часъ очищать выходной корридоръ, чтобъ его не занесло снѣгомъ, и вытирать ледяныя стѣны, которыя дѣлались влажными отъ внутренней теплоты. Но ледяной домъ былъ построенъ прочно, а снѣжная мятель, утолщая его стѣны, еще больше придавала ему крѣпости.
Амбары тоже держались хорошо. Снятыя съ судна вещи хранились въ величайшемъ порядкѣ въ этихъ «Товарныхъ докахъ», какъ ихъ называлъ докторъ. Хотя амбары находились всего въ шестидесяти шагахъ отъ дома, но во время мятели почти невозможно было добраться до нихъ. Поэтому часть съѣстныхъ запасовъ для ежедневнаго обихода постоянно хранилась на кухнѣ.
Необходимо было разгрузить Porpoise, подвергавшійся медленному, незамѣтному, но непреодолимому давленію, мало по малу разрушавшему судно. Очевидно, что изъ обломковъ корабля ничего нельзя было сдѣлать. Однакожъ докторъ надѣялся выкроить небольшую шлюпку для возвращенія въ Англію. Впрочемъ, для этого еще не настало время.
Большую часть времени зимовники проводили въ полнѣйшемъ бездѣйствіи. Гаттерасъ, вѣчно задумчивый, лежалъ на своей кушеткѣ; Альтамонтъ пилъ или спалъ, а докторъ и не думалъ выводить ихъ изъ этого состоянія спячки, постоянно опасаясь возникновенія между ними непріятныхъ столкновеній. Оба капитана рѣдко говорили другъ съ другомъ.
За обѣдомъ, осторожный докторъ старался вести и направлять разговоръ такимъ образомъ, чтобы при этомъ не затрогивалось ничье самолюбіе; но трудно ему было умиротворять раздраженное чувство обидчивости. По мѣрѣ возможности, Клоубонни старался поучать, развлекать и наставлять своихъ товарищей. Когда онъ не занимался приведеніемъ въ порядокъ своихъ путевыхъ записокъ, онъ разсуждалъ объ исторіи, географическихъ и метеорологическихъ явленіяхъ, или-же разсказывалъ о путешествіяхъ, причемъ подъискивалъ случаи, подходившіе къ ихъ собственному положенію. Разсказы доктора отличались своею занимательностью; достойный ученый, не поступаясь философской точкой зрѣнія, извлекалъ полезныя указанія изъ малѣйшихъ подробностей. Его неистощимая память никогда не измѣняла ему; Клоубонни приспособляль свои доктрины къ пониманію каждаго изъ присутствовавшихъ, приводилъ имъ на память факты, совершавшіеся при извѣстныхъ условіяхъ, и дополнялъ теорію своими личными соображеніями.