В этом случае я буду вынужден с полной энергией преследовать убийц и, конечно, не пощажу никого из них. Чем долее я это обдумываю, тем более это последнее заключение кажется мне самым желательным и наиболее вероятным.
P.P.S. В тот момент, когда я оканчивал этот слишком длинный рапорт, послышался громадный шум на улицах Бхагавапура и я посмотрел в окно, желая узнать причину шума. Я даже опасался, что Бабер в порыве излишнего усердия уже приступил к атаке, но, по счастью, я заблуждался. Оказалось, что весь народ поднимал руки к небу и восклицал, точно видя какое-то диковинное животное. Я посмотрел вверх и увидел аэростат чрезвычайно странной формы, медленно спускавшийся в парк магараджи. Аэростат бросил якорь. Я слишком далеко стоял, чтобы быть в состоянии видеть опустившийся аэростат, но видел, как по улицам народ, падая на колени и преклоняясь к земле, кричал, что это ослепительно блестящий Индра, бог огня, явившийся посетить Вишну, воплотившегося в Бхагавапуре в тело Коркорана. Я сейчас пойду разузнать, что это за аэростат, разыгрывающий роль Индры. Наверное, это новая штука, устроенная для большого усиления славы магараджи.
VII. О том, как Ивес Кватерквем из Сен-Мало был представлен Скиндие
Сципион Рускерт нисколько не ошибся. Действительно, аэростат опустился точно хищная птица на Бхагавапур и возбудил страшное волнение в городе. Через несколько мгновений, несмотря на обычную, непреодолимую апатию индусов, весь народ устремился к парку, желая поближе рассмотреть это странное и громадное чудовище.
Но в ту минуту, когда толпа хотела проникнуть в парк, Луизон, спокойно расхаживавшая, удивленная этим сборищем, подошла к собравшимся, точно желая спросить их, что им тут нужно. В мгновение ока все индусы разбежались, а служители Коркорана доложили ему о происшедшем.
Магараджа дремал после обеда. Разбуженный, он, протирая глаза, тотчас вышел на крыльцо террасы и увидел, что из аэростата, похожего на маленький, но очень прочный домик, сверху которого был орел с чрезвычайно могучими крыльями, вышла молодая женщина замечательной красоты и одетая по последней парижской моде; ей подал руку, помогая выйти из домика, красивый молодой человек, в котором наш капитан тотчас, пораженный изумлением, узнал своего двоюродного брата и ближайшего друга знаменитого Ивеса Кватерквема из Сен-Мало, члена-корреспондента Института Франции.
Первое, что сделал магараджа, это бросился в объятия друга, воскликнув:
— Ах! Какой счастливый случай!
— Случай? — отвечал новоприбывший. — Нисколько, мой дорогой! Мы делаем свадебные визиты членам нашей семьи. Вот моя жена!
— Клянусь Лакмой — живым изображением, которой вы служите, — почтительно преклонившись перед дамой, воскликнул Коркоран, — я нахожу, что вы настолько же прекрасны, как моя Сита!..
— Ну! Довольно комплиментов! — прервал его Кватерквем. — Ты лучше скажи мне, куда спрятать эту карету, так как, государь магараджа, мне кажется, что у тебя нет достаточно большого каретного сарая для ее помещения.
— Твой аэростат? Пустое! Мы его поместим в моем арсенале, ключ от которого я храню лично, а охрана арсенала возложена на моего слона Скиндию.
— Прежде всего, дорогой друг мой, — сказал Кватерквем, — я должен сказать тебе, что у меня существуют весьма важные основания скрывать от всего мира секрет устройства и механизма моего аэростата, и дай мне таких служителей, которые были бы слепы, глухи и немы.
— Клянусь бородой моего прадеда, что Скиндиа именно такой служитель, как тебе нужно. Поди сюда, Скиндиа!
Слон, свободно бродивший в парке, подошел, с любопытством всматриваясь в невиданную диковину и, по-видимому, усиливаясь понять ее назначение, но после бесплодных размышлений, подняв хобот к небу, устремил взор на Коркорана.
— Скиндиа, друг мой, прошу выслушать меня внимательно. Этот джентльмен, которого ты видишь перед собою, мой двоюродный брат Ивес Кватерквем. Относись к нему с полным почтением, любовью и послушанием. Итак, это дело решенное. Он подаст тебе руку, а ты протяни ему хобот в знак дружбы между вами.
Скиндиа тотчас выполнил требуемое.
— Что касается этой дамы, — продолжал Коркоран, — это моя кузина и вместе с Ситой, это две самые прелестные женщины в мире!
Скиндиа, став на колени перед дамой, бережно и тихо взял хоботом ее руку и положил на свою голову в знак преданности.
— Теперь, так как представление окончено, поднимись, друг мой, возьми веревки аэростата хоботом и перенеси его в арсенал.
Слон все это выполнил, так как сила его настолько же была громадна, как и его понятливость. После того он был поставлен сторожить вход в арсенал, получив строжайший приказ никого туда не впускать.
— А теперь, — сказал Коркоран, обращаясь к гостям, — пойдем к Сите, так как я, подобно тебе, дорогой Кватерквем, женат, и моя жена принесла мне в приданое, как ты видишь, довольно большое государство.
VIII. Мальстрем
Сита вышла к гостям и приняла их радушнейшим образом. Коркоран представил их ей и в кратких словах высказал все, что было необходимо.
— Теперь твоя очередь поговорить, — сказал он, обращаясь к другу, — и разъяснить нам, каким образом ты попал сюда, путешествуя в воздухе.
— Моя история немного длинновата, но я сокращу ее насколько возможно. Сколько мне помнится, мы виделись с тобою в последний раз в Париже на улице Сент-Пер ровно четыре года тому назад. Я тогда занимался изысканием способов управления аэростатами и был бедняком, довольствовавшимся черствым хлебом и водою общественных водопроводов, обутый в рваную обувь и одетый в одежду с продранными локтями. Однако после неутомимых трудов мне удалось разрешить заданную себе задачу.
— О, Христофор Колумб! — воскликнул Коркоран. — Весь мир принадлежит тебе. Ни один человек не совершил так много для своих ближних!
— Не спеши аплодировать мне! — сказал Кватерквем. — Я вовсе не такой благодетель человечества, как это тебе могло показаться с первого взгляда. Тотчас после сделанного мною изобретения я до безумия влюбился в Алису, которую ты видишь перед собою, слушающую меня улыбаясь… Я изумлял ее мать, ссорился с ее отцом, старым англичанином, занимавшимся археологией, и довольно ворчливым; наконец, вытеснил моего соперника, какого-то господина Гаррисона, или Гэррисона, торговца хлопком в Калькутте, и довел его до того, что, вызвав меня на дуэль, он, вместо того чтобы выстрелить в меня, своего противника, выстрелил в моего будущего тестя. Словом, я так горячо воевал, что кончилось тем, что мисс Алиса Горнсби сделалась моей женою и, как мне кажется, в этом не раскаивается.
— О, мой возлюбленный! Вовсе нет! — воскликнула госпожа Кватерквем, нежно опираясь о плечо мужа.
— Сначала я хотел, — продолжал Кватерквем, — поведать о моем изобретении на пользу всего рода человеческого, и, говоря между нами, это была нелепая идея, потому что род человеческий вовсе не стоит того, чтобы о нем заботились. Наконец, я имел счастье узнать, что Академия наук насмехалась над моим изобретением, и согласно докладу какого-то старого ученого, долго, но совершенно бесплодно искавшего разрешения той же задачи, Академия объявила, что я безнадежно сошедший с ума человек, которого следовало бы немедленно поместить в дом умалишенных. Но, по счастью, я был уже женат, и старый Корнелиус Горнсби, отдавший мне руку дочери только под тем условием, чтобы я уступил ему привилегию на мое изобретение, которое он намеревался эксплуатировать в Англии и Франции, заявил, что я его бесстыднейшим образом обманул, проклял меня и клялся, что не желает более видеть свою дочь.
— Бедный отец! — сказала Алиса.
— На этот раз Алиса и я были в большом затруднении. Но Алиса вскоре окрепла духом, а я принялся за сооружение своего аэростата и для большой предосторожности сохранения тайны все делал собственными руками и притом подальше от Парижа, в деревне за сто миль от этого города. Окончив сооружение аэростата и запасшись всем необходимым, однажды вечером мы поднялись вверх, решившись искать убежища в такой стране, где никогда не существовало что-либо похожее на Академию или какое-либо ученое общество…
— И ты, дорогой друг мой, избрал Бхагавапур? — прервал его Коркоран.
— Нет! Не только не избрал Бхагавапур, но и вообще сколько бы то ни было цивилизованную страну, — возразил Кватерквем, — вот по каким основаниям: человек, дорогой мой магараджа, и я уверен, что ты в этом убежден еще более меня, скверное животное, сварливое, завистливое, беспокойное, скупое, алчное, трусливое, обжорливое, развратное и особенно с трудом выносящее своего ближнего. Один мудрец сказал: «Homo homini lupus». Вот потому я искал возможности не иметь соседом кого-либо из этой породы животных и в аэростате облетел вокруг всего земного шара. Я не останавливался нигде. Ни во Франции, ни в Англии, ни в Германии и нигде на Европейском континенте. Носясь над городами и деревнями, я издали видел повсюду солдат, чиновников, нищих, тюрьмы, госпитали, казармы, арсеналы и фабрики и все, что создает цивилизация. Азиатская Турция очень мне понравилась. Это самая прелестная страна и самый чудный климат в мире. Я с завистью смотрел на склоны горы Тивр, и мне хотелось выстроить себе дом на одной из вершин, доступной только орлам, но остановила меня мысль, что я все же буду иметь соседей и притом таких неприятных соседей, как турки. Африка также мне чрезвычайно понравилась. Там, в этих прелестных, уединенных местах, так верно описанных Ливингстоном, охраняемых против всякого натиска цивилизации несметными стадами обезьян и слонов, бродящих по необъятным лесам и купающихся в голубых водах Замбезе, я мог бы с Алисой создать себе, как Адам и Ева, земной рай. Однажды утром, в то время когда мы мечтали об этом, направляя наш воздушный шар к Центральной Африке, мы приметили в пятистах метрах под нами маленький город Сего, столицу царства, равного пространством Франции, и при помощи зрительной трубы мы увидели странное и вместе с тем ужасное, отвратительное зрелище, которое я никогда не забуду. Шесть тысяч рабов, на половину мужчин, а на половину женщин, расставлены были рядом у основания стены, окружающей Сего и представляющей собою правильный круг. У всех этих рабов была повязка на глазах, а руки связаны позади спины; за каждым из них стоял солдат с саблей наголо, ожидая приказания султана, повелителя Сего, отвратительного вида негра, курносого, с толстейшими, оттопыренными губами и прокаженного. С высоты своего трона он готовился дать сигнал. Наконец этот отвратительный негр что-то произнес, сделав движение рукой, и тотчас же шесть тысяч саблей опустились на шеи несчастных, и шесть тысяч голов полетели на землю.