отором была каска дамасской стали.
Когда убегавшая армия Коркорана увидела яркий блеск этого меча, она уже более не сомневалась в победе и, быстро сомкнувшись в ряды, помчалась за своим предводителем, уже опередившим ее на двадцать шагов.
Английская кавалерия, прекратив преследование ввиду страшной полдневной жары, расположилась на отдых. Полагая, что им ничего больше не предстоит, как только преследовать потерявших оружие и храбрость людей, англичане не сочли нужным принять какие бы то ни было меры против наступательного движения неприятеля. Они расседлали и разнуздали своих лошадей, поставив их в тени деревьев в лесу, пересекавшем дорогу. Мало того, чтобы не быть вынужденными поделиться добычей с пехотой, кавалерия английская решила не поджидать ее, так как она еще была за десять миль оттуда и вполне была уверена собственными силами уничтожить всю армию мараттов, до последнего человека.
Уже готов был второй завтрак. Слуги из индусов и парсов осторожно и тщательно выгружали всякие съестные припасы, страсбургские пироги, Йоркские окорока, бутылки кларета, бутылки шампанского и холодные пуддинги. Ничего другого не слышно было, как веселое звяканье ножей и вилок, прерываемое дружным звоном стаканов.
— Ну, что же вы скажете о нашей экспедиции, капитан Вудсворт? — сказал поручик Чорчиль. — Этот знаменитый Коркоран, прослывший таким опасным, испарился перед нами, как дым.
— Да! — отвечал капитан. — Благодаря тому, что его отвлек Барклай, мы настолько были счастливы, что не встретили почти никакого сопротивления. Но именно это, милейший Чорчиль, вынуждает меня сомневаться, что мы имели дело с самим Коркораном. Я его знаю. Три года тому назад я был в армии Барклая и прекрасно его знаю и могу вам поклясться, что только из-за него нам было тогда очень жутко. Вот теперь, наоборот, благодаря этому почтенному афгану…
— Да, да! — Выпьем за здоровье этого честного Узбека! — воскликнул майор Мак Фарлан. — Дай бог, чтобы у наших врагов постоянно были такие полководцы!
— А сколько заплатили этому негодяю?
— Это такого рода вопрос, ответить на который не мог бы даже наш генерал. Мне кажется, что только лорд Генри Браддок и его полиция знают цену этого товара.
— И в какой день мы будем иметь удовольствие обедать в Бхагавапуре?
— Было бы хорошо не двигаться слишком поспешно и подождать пехоту генерала Джона Спальдинга, — ответил Мак Фарлан.
— Эх! — возразил Чорчиль. — Спальдинг старый скряга, опасающийся разделить с кем-либо сокровища Голькара. С тремя полками безукоризненной английской кавалерии, разве мы не в силах разбить в прах всех мараттов и их магараджу в придачу?
В эту минуту раздались звуки призывной трубы.
— Это что значит? — вскричал Мак Фарлан.
— На коней, господа! На коней! — воскликнул капитан Вудсворт.
В одно мгновение все офицеры повскакивали, пристегнули к ремням свои револьверы и выбежали из палаток.
Прежде всего показались им клубы пыли целой толпы людей, бежавших обезумевшими от страха. Это были слуги, торговцы лагеря. Вся эта громадная толпа, поднявши руки вверх, вопила:
— Магараджа! Магараджа!
Эти возгласы и это страшное имя смутило даже английских офицеров, и они поспешили к своим постам. Но прежде чем солдаты успели взяться за оружие и сомкнуться в ряды, Коркоран нагрянул, как молния. Вслед за ним на расстоянии двадцати шагов мчались его всадники, держа саблю в одной, револьвер в другой руке, а уздечку в зубах.
Не давая себе труда стрелять из револьвера, Коркоран прорвался в ряды англичан, отчаянно расчищая себе путь налево и направо страшными ударами палаша.
Воодушевленные его примером маратты выказали отвагу, на которую сегодня утром никто не счел бы их способными. Они смело рубили врагов, хотя всем известно отвращение индусов к холодному оружию. Однако отважный человек производит гипнотизирующее влияние на толпу.
Тем не менее бой на некоторое время оставался нерешительным, англичане в первые минуты были ошеломлены внезапным и отчаянным натиском Коркорана, но тотчас же успокоились в силу презрения, с которым они всегда привыкли относиться к армии мараттов, и, быстро сомкнувшись, несмотря на страшную жару, выказали замечательную стойкость и смелость. В несколько минут они изрубили первые ряды индусов, и Коркоран, увлеченный своей отважной горячностью, очутился среди англичан. Полагая себя совершенно покинутым и в безвыходном положении, он думал только о том, чтобы как можно дороже продать свою жизнь. Но вдруг совершенно неожиданное обстоятельство дало ему возможность остаться победителем.
Среди грохота и треска ружейных выстрелов он внезапно приметил, что ряды английских солдат раскрывались, давая дорогу каким-то неизвестным друзьям.
Уже конечно, — думалось ему, — это не могут быть его маратты, так как он давно уже видел, что они хотя очень медленно, но все же отступали. Но что же это такое могло быть. Наконец он сообразил, что это мог быть не кто иной, как его дорогая Луизон, этот милый, отважный, неизменный друг!
Действительно, это была она. Как только она приметила отъезд Коркорана, тотчас решила, что должна за ним последовать. Она поцарапалась у дверей тюрьмы Гарамагрифа, и оба они дружными усилиями взломали дверь и бросились вслед за Коркораном.
Благодаря изумительному инстинкту, Луизон тотчас нашла след и вместе с супругом примчалась очень кстати и вовремя, чтобы спасти неблагодарного из рук его врагов.
Как только она появилась, сопровождаемая Гарамагрифом, изумленные англичане, тесно сомкнув свои ряды, попытались пустить в нее несколько пуль, но это оказалось тщетным, так как, прежде чем в нее могли попасть пули, Луизон схватила за горло полковника 13-го гусарского полка Робертсона, и в мгновение он упал с лошади мертвым. Это был бравый офицер с блестящей будущностью. В свою очередь Гарамагриф бросился на майора Вудсворта, кричавшего своим солдатам:
— Ко мне, черти прок…
Однако майор фразы не окончил, так как Гарамагриф сразу перервал ему зубами горло, и смерть майора была мгновенна.
Славный был человек, этот майор! Бедняга оставил после себя в Бенаресе вдову и шестерых детей. Но что поделаешь: на войне, как на войне!
Между тем лошади английских гусаров взвивались на дыбы и бесились до такой степени, что всадники не могли с ними управиться, что вызывало полный беспорядок в рядах. Луизон и Гарамагриф, продолжая перепрыгивать через головы людей, добрались наконец до того места, где находился Коркоран, прислонившийся к банановому дереву и отчаянно отмахивавшийся саблей от десяти окруживших его всадников. Раненный двумя пулями, он много терял крови. Но, видимо, его не хотели убить, а непременно взять в плен. Один из офицеров кричал ему:
— Сдайтесь магараджа, и вам придется заплатить только выкуп.
Говоря это, офицер попытался обезоружить магараджу. Но он могучим упором своего страшного Тамерлановского палаша отсек офицеру правую руку и, моментально повернувшись в сторону другого всадника, страшным ударом рассек ему голову. Однако тем не менее он уже совершенно изнемогал и, наверное бы, скоро упал на землю, если бы в этот момент не подскочили Луизон и Гарамагриф. При их появлении всадники моментально ускакали к своим полкам, начавшим уже приходить в смятение. Коркоран бросился вслед за ними, сопровождаемый тиграми справа и слева, и, таким образом пробравшись невредимо сквозь ряды англичан, вскоре присоединился к своей армии.
Маратты, считавшие его погибшим, встретили его радостными, восторженными восклицаниями и отважно бросились на англичан. Но Коркоран теперь решил быть осторожнее, после полученного урока за излишнюю горячность. Он, справа от себя, отрядил часть кавалерии, чтобы повернуть левое крыло англичан, а артиллерию свою расставил глаголом, так чтобы она могла обстреливать врага как сбоку, так и спереди. Сам же он с наиболее значительным отрядом своей армии наступал на центр английской армии.
Английский генерал, не имевший ни артиллерии, ни пехоты, следовательно, лишенный всякой возможности держаться, приказал отступать, и отступление вначале совершалось в полнейшем порядке. Но вдруг слуги офицеров, маркитанты, маркитантки и весь сброд, сопровождающий обыкновенно английскую армию, бросились в ряды кавалерии, стремясь быть впереди и поскорее добраться под защиту пехоты генерала Спальдинга.
Несколько минут беспорядок был страшный. Все бежали, куда и как попало; даже офицеры старались только о том, чтобы опередить друг друга. Счастливыми оказались те, у кого лошади были получше, так как в тот же вечер они добрались в лагерь Спальдинга.
Коркоран, не видя дальнейших перед собою препятствий, приказал всей армии остановиться и устроить лагерь, а кавалерию отправил на преследование беглецов, причем громким и звучным голосом сказал им:
— Друзья мои! Вот как надо побеждать англичан. Рубите их палашами, но не стреляйте из ружей. Вишну и Сива да ниспошлют вам полную победу… Впрочем, далеко не все покончено, но на сегодня довольно.
Он лично позаботился расстановкою часовых и затем, обратившись к Луизон, пристально смотревшей на него, очевидно выжидая какого-либо изъявления дружбы, сказал ей:
— Между нами, моя дорогая, дружба на жизнь и на смерть! И ты тоже, Гарамагриф, великий вояка, будешь моим другом, но только прошу не ссориться со Скиндией.
После того он вошел в палатку, а Луизон и Гарамагриф растянулись у входа в нее как два часовых, которым поручена была охрана магараджи, и уже, конечно, никто без крайней надобности не осмелился бы подойти к палатке.
XXIII. Сэр Джон Спальдинг
На другой день, в три часа утра, Коркоран приказал армии взяться за оружие и отправился преследовать англичан.
Вся дорога была усеяна оружием, лошадьми и всадниками, убитыми и обобранными. Почти вся английская армия была или уничтожена, или разбежалась в разные стороны. Только самое ничтожное число всадников домчалось к лагерю Спальдинга, который, увидев их еще издали, поспешил на выручку беглецов. Коркоран, узнав от своих разведчиков о новом наступлении английской армии, поднялся на очень высокий холм и оттуда обозревал всю окрестность. Весьма мало надеясь на храбрость своих солдат, он хотел убедиться, на какие шансы он может рассчитывать. Он даже приказал вырыть наскоро ров вокруг лагеря, шириною в десять футов и в три фута глубиною, но не потому что эта предосторожность казалась ему очень полезной, ввиду того что англичане уже не имели кавалерии, но потому что хотел, чтобы они вообразили, что он опасается, и тем вызвать их наступательное положение. Это была только уловка, так как ему более всего было важно покончить поскорее со Спальдингом и как возможно скорее напасть на Барклая. Эта военная хитрость удалась великолепно.