Наконец Барклай сказал:
— Впрочем, с какой стати жертвовать столькими храбрыми солдатами из-за какого-то упрямца. Глаз с него не спускайте: у него нет продовольствия и, в конце концов, он вынужден будет сдаться!
И действительно, если Гарамагриф и Луизон немножко воспользовались убитыми английскими солдатами, зато бедный Скиндиа, привыкший ежедневно съедать сто двадцать фунтов трав и кореньев, чувствовал сильный голод, не ев ничего около тридцати часов. В свою очередь Коркоран, Сита и даже маленький Рама целый день ничего не ели. Положение было весьма и весьма печальное.
Эти терзания тянулись до самой ночи. Коркоран из себя выходил от досады и терял голову. Сдаться ему казалось позорным, постыдным; на это у него не хватало сил. Дать себя убить, бросившись один на всех англичан, он мог бы. Но что тогда будет с Ситой и Рамой?
В то время, когда он предавался этим отчаянным размышлениям, он инстинктивно поднял глаза к небу и увидел нечто необычайное, поразительное…
XXVI. Неожиданная помощь. Смерть двух героев
Это, как показалось ему сначала, был предмет необычайных размеров и поразительно быстро движущийся. Затем, когда предмет все более и более приближался к нему, ему казалось, что какая-то исполинская птица быстро спускается на его голову. Но наконец он узнал фрегат и ясно услышал радостный голос своего друга Кватерквема. Никогда даже потерпевшие кораблекрушение на фрегате «Медуза», завидев парус в необъятной пустыне океана, не могли бы почувствовать такой сильной радости, как Коркоран, увидев друга, спросившего его:
— Скажи мне, дорогой мой, что ты делаешь на этом утесе, с женою, сыном, тиграми, слоном и окруженный полтора тысячью ротозеев хотя спящих, но с видом жандармов?
— Мой дорогой Кватерквем, — отвечал магараджа, горячо поцеловав друга, — прежде всего возьми Ситу и Раму в свой фрегат и тотчас покорми, так как они ровно ничего не ели более тридцати четырех часов.
— О! Масса Кватерквем! Ничего не ели маленькие белые! — воскликнул Акажу. — Есть пирог, есть хорошее вино!
Это дивное слово «пирог» мгновенно разбудило целенького Раму, тотчас начавшего ужинать. С таким же аппетитом ели и пили Сита и Коркоран, рассказывавший тем временем другу свое последнее ужасное приключение. Выслушав, Кватерквем отвечал:
— Я так и предчувствовал, что все это окончится плохо. Однако я все же не думал, что мои предчувствия так скоро осуществятся. Сегодня утром я выехал с моего острова вместе с Акажу за Ситою и за тобою, как это было условлено. Алиса вас ждет. Опустившись в Бхагавапуре, я узнал от Сугривы, что ты при армии и уже победил какого-то английского генерала Спальдинга или Спольдинга. Понятное дело, я поздравил его с победой и поспешил в твой лагерь. Я был поражен, увидев твою армию в полном расстройстве, и там мне сказали, что ты был убит в стычке. Спешу сюда, чтобы, по крайней мере, вас похоронить. Но все же продолжал наводить справки и наконец обрадован был сведениями о том, что ты жив. Я начал тебя разыскивать и вот нахожу застрявшим на этом утесе. Ну, поедем со мною. Я отвезу тебя куда угодно, ко мне на остров или в Бхагавапур, если ты это предпочитаешь.
— Нет! Я не посрамлюсь! — воскликнул Коркоран. — Ты увези Ситу и Раму, а я уйду отсюда собственными силами; я не боюсь этих гнусных англичан!
— Ты сумасшедший! Беда быть бретонцем, то есть неисправимым упрямцем!.. Задумал один пробраться сквозь целую английскую армию? Да ты только подумай, что такая мысль нелепа, неосуществима!..
— Я в такой степени уверен, что мне это удастся, что если ты потрудишься парить надо мною в течение четверть часа, тогда увидишь, как все это будет сделано. Да, наконец, я не могу улететь с тобою хотя бы по той причине, что нахожу недостойным оставить в руках неприятеля таких преданных друзей, как Луизон и Скиндиа. Это было бы с моей стороны черной неблагодарностью.
Никакие просьбы и нежные поцелуи Ситы не могли поколебать решимость магараджи. Он терпеливо выжидал, пока друг его, взяв с собою Ситу и Раму, поднялся вверх и после того тихонько разбудил Скиндию, которому снились рисовая солома и сахарный тростник.
Луизон выступала впереди в качестве разведчика. За ней шел Коркоран, имея с правого бока Скиндию, а с левого Мусташа, грозный Гарамагриф представлял собою арьергард.
Но такой многочисленный и грозный караван никоим образом не мог пробраться незамеченным сквозь английскую армию. Один из часовых тотчас увидел и, выстрелив, поднял тревогу. Пуля попала в левый бок Гарамагрифа. Он сделал страшный скачек, зарычал свирепо и мгновенно задушил часового. Но шум выстрела разбудил весь батальон, тотчас узнавший Коркорана.
Магараджа, с саблей в одной и револьвером в другой руке, быстро и смело пробирался вперед, то стреляя, то нанося могучие и отчаянные удары саблей; предшествуемый и сопровождаемый своими тиграми он наконец добрался до последней линии англичан, полагая себя там уже в безопасности.
Однако он ошибся. Хотя ночь была очень темна, но со всех сторон зажигали костры, освещавшие местность, в которой он находился настолько значительно, что можно было ее обстреливать успешно, в силу чего англичане, вместе с ружейными залпами, осыпали магараджу и его спутников ядрами. Повернувшись назад, Коркоран был поражен: Скиндиа лежал мертвый, убитый ядром, а Гарамагриф был убит пулей, попавшей ему в сердце.
Луизон, стоя неподвижно над трупом супруга с убитым видом и глазами полными слез, по-видимому, не решалась с ним расстаться. Но сознание опасности находиться под выстрелами и ласковый призыв Коркорана заставил ее опомниться, тем более что в этот момент магараджа, поцеловав Мусташа, поставил его около нее. Все трое тотчас помчались далее.
XXVII. Изменники, всюду изменники!
Темная ночь спасла Коркорана и Луизон, так как английская кавалерия, опасаясь засады, не решилась их преследовать, и Коркорану удалось захватить коня, привязанного у одного из пикетов.
Однако Луизон стояла в нерешимости. Она, очевидно, намерена была отомстить англичанам за смерть своего возлюбленного Гарамагрифа. Но Коркоран успокоил ее, сказав:
— Утешься, моя дорогая, ты встретишься с ним в ином, лучшем мире. Прежде всего, надо присоединиться к моей армии. Сегодня ночью будем стремиться только к спасению жизни, а завтра подумаем об отмщении!
Во время быстрой скачки его лошадь бросилась в сторону, так что он едва не вылетел из седла. Какой-то бесформенный предмет виднелся в ночной темноте.
Коркоран взвел курок револьвера.
— Пощадите, государь!
Коркоран, сойдя с коня, подошел к неизвестному и быстро сказал:
— Кто ты такой? Говори скорее, иначе я тебя убью.
Но Луизон, разъяренная теперь против всего рода человеческого, явно намерена была распорядиться с неизвестным по-своему.
— Увы, государь магараджа! — жалобно завопил неизвестный, уже узнавший по голосу Коркорана. — Ради бога, удержите Луизон, так как она, очевидно, хочет меня растерзать. Я Бабер, самый преданный ваш слуга!
— Бабер? Что же ты тут делаешь? А где же моя армия?
— Ах, государь! Как только они увидели наступающих англичан, страшный испуг распространился по всему лагерю.
— А генерал Акбар?
— Минут с пять Акбар пытался удержать беглецов, но никто его не слушал, тем более, потому что в этот момент один из сопровождавших вас всадников крикнул, что вы убиты и что будто бы он сам это видел. Заслышав этот возглас, вся кавалерия полной рысью помчалась в Бхагавапур. За ней последовала пехота, и Акбар не захотел отстать от нее. Теперь он с пехотой, вероятно, в трех милях отсюда.
— А ты?
— Я, государь? Я кричал, что есть мочи, налево и направо всем, что известие о вашей смерти наглая ложь, уверял всех, что вы живы и что в этом завтра же все убедятся, но никто слушать меня не хотел.
— Хорошо! Но почему же я нахожу тебя тут, в двух милях от беглецов?
— Ах, государь! Эти подлецы так спешили убежать, что смяли под ноги лошадей всех тех, кто их уговаривал и старался помешать их бегству.
Коркоран глубоко вздохнул, поглядев на Бабера, он сказал:
— Дело в том, бедняга Бабер, что ты сильно изранен. В силах ли ты идти?
— Лишь бы сопровождать вас, государь, я готов идти на голове и руках! — отвечал индус.
И действительно, благодаря поразительной гибкости своих членов, Баберу удалось подняться на ноги и бежать четверть мили, придерживаясь у седла лошади Коркорана, но вскоре он совершенно лишился сил.
Коркоран приходил в отчаяние. После Луизон Бабер был для него драгоценным помощником.
— Государь, — сказал вдруг Бабер, — я слышу топот двух скачущих лошадей, впряженных в какой-то экипаж. Теперь все спасено: это, несомненно, один из провиантских фургонов вашей армии. Предоставьте мне действовать, а сами скройтесь поблизости за деревом и приблизьтесь только тогда, когда я вас позову.
Шум становился все явственнее. Когда повозка была уже в сорока шагах от индуса, он со стоном крикнул изо всех сил:
— Кто хочет заработать две тысячи рупий?
Тотчас же экипаж остановился и из него вышли два человека, вооруженные с головы до ног.
— Кто говорит о заработке двух тысяч рупий? — спросил один из них, держа в руке длинный пистолет.
— Ваша милость! Я смертельно ранен. Поднимите меня, отвезите в безопасное место и я вам заплачу, когда мы будем в лагере.
— Где же эти рупии?
— В моей палатке, в лагере магараджи.
— Этот плут только потешается над нами, заставляя нас терять драгоценное время!
С этими словами говоривший направился к повозке вместе со своим спутником. Тогда Бабер крикнул:
— Ко мне, государь магараджа!
В тот же момент Бабер, бросившись к лошадям, схватил их за повода.
Говоривший с Бабером человек выстрелил, но ловкий индус моментально пригнул голову, и пуля пролетела мимо, не задев его головы.
Подскочивший Коркоран крикнул громовым голосом:
— Ни с места, подлые негодяи!