- Хватайся за трап, дурень! - услышал Гришка тот же голос и, пошарив руками, ухватился за веревку.
Потом нащупал другую веревку, ногой поймал ступеньку и, утвердившись на веревочной лестнице, раскачиваясь и ударяясь о мокрый борт, полез кверху. Невидимые руки подхватили его под мышки и как пушинку вынесли на палубу. Вспыхнула люстра на мачте, палуба осветилась.
Какие-то люди обступили Гришку, его о чем-то спрашивали, но он с перепугу едва стоял на ногах и громко стучал зубами. Потом, подхватив под руки, его повели куда-то по мокрой палубе, и он сам не заметил, как оказался в большой светлой каюте. Посредине каюты стоял стол, обитый белой клеенкой, вокруг стола с трех сторон - мягкие кожаные диваны. Над столом висела яркая лампа. Лампа качалась, и вся каюта тоже качалась. Гришку посадили на диван. Мутные ручейки натекли с его одежды на кожу дивана и змейками побежали по палубе. Гришке почему-то очень стыдно стало за эти ручейки. Он попробовал ладонью задержать их и оглянулся.
Напротив за столом сидел усатый старик в черном кителе с золотыми нашивками на рукавах. Он с интересом посмотрел на Гришку и строго спросил:
- Сколько было-то? Гришка не понял.
- Сколько вас в лодке было, кто да кто, говорю? - сердито сказал старик, и Гришка совсем испугался.
- А никого, дядя, не было. Я один, - сказал он и разревелся.
- Добре, - сказал старик. - Раз один, тогда и реветь нечего. В море и так рассола хватает. А ну, раздевайся-ка, живо!
- А зачем раздеваться-то? - всхлипнул Гришка и покорно стал расстегивать рубашку.
- Драть тебя буду - вот зачем. Чтобы в море один не шлялся! - ответил сердитый старик и крикнул кому-то: - Стеганку новую принесите, поаккуратнее выберите, да поскорее!
«Стегать будет», - подумал Гришка и поежился. Он решил, что стеганка - это что-то вроде собачьей плетки, и боязливо поглядывал на дверь, ожидая, когда принесут эту плетку. Но вместо плетки принесли ватную куртку и такие же штаны.
- А ну-ка, живо скидай свою робу да одевайся в сухое. Не стану я тебя драть. Давай лучше чай пить, - сказал старик и улыбнулся одними глазами.
Гришка быстро скинул мокрую одежду, набросил куртку, не снимая сапог натянул огромные штаны. Старик сам подвернул ему рукава и усадил рядом с собой на диване. После мокрой рубахи в ватной стеганке показалось так тепло, что Гришка сразу разомлел. Как сквозь сон видел он, что дневальный принес ярко начищенный чайник, что на столе появился хлеб, сахар, брусника, соленая рыба и другая еда. Кто-то расспрашивал Гришку, как он попал в море один в такую пору. Гришка ел, пил, отвечал что-то, а потом, не вста-вая из-за стола, уронил голову прямо на клеенку и заснул.
Проснулся он в другой каюте, на другом диване. Над ним стоял вчерашний старик и тормошил его:
- Эй ты, заяц морской, вставать пора!
Гришка поднялся и увидел, что тут же на диване сложена его высушенная одежда. Рядом с диваном стояли и сапоги. Гришка вскочил, оделся и стал обуваться. А старик взял другой сапог и долго рассматривал его со всех сторон.
- Да, брат, сапоги у тебя важнецкие, настоящие морские, - сказал он наконец. - Ты где же такие спроворил?
- Отец подарил, - сказал Гришка и, вспомнив отца, спросил растерянно: - А как же он-то теперь, без меня-то?
- Без тебя-то? - удивился старик. - А очень просто: никуда он без тебя-то не денется. Адрес свой знаешь? Ну и молодец. Сейчас дадим ему радио: так, мол, и так, жив-здоров, пионерский привет и прочее, тому подобное. Не скучайте, мол, ждите… Ты у нас пока поплаваешь, ума понаберешься. А сапоги береги, другие такие не скоро заведешь. Да нос вытри. Ясно?
- Ясно, - пробасил Гришка и вытер нос ладонью.
- А раз ясно, тогда пойдем чай пить. Умывайся давай, да пошли.
Пока шли в столовую, Гришка узнал, что старик этот - капитан, и еще больше стал гордиться своими сапогами.
«Раз уж сам капитан хвалит, значит, правда хороши сапоги», - решил он и к столу сел так, чтобы каждый, кто войдет, видел его ноги. И каждый, кто входил, непременно замечал Гришкины сапоги и каждый говорил что-нибудь вроде того, что, мол, вот смотрите, у парня сапоги-то какие.
Напившись сладкого чаю с брусникой, Гришка вышел на палубу и тут встретился с боцманом. Это был ладный парень, худощавый, но крепкий в плечах, с розовым, будто ошпаренным лицом, с острым носиком, задорно глядевшим кверху, с маленькими веселыми голубыми глазами.
- Что, герой, поденно палубу топчешь? - нажимая на «о», засмеялся боцман. - Ну отдохни, пойдем, я тебе якорь покажу. Не снял бы я тебя вчера с якоря, ты бы небось и сейчас купался.
Гришка перегнулся через борт и глянул вниз: вода с разбегу ударяла в нос судна и вздымалась двумя прозрачными, как стекло, зелеными крыльями. На самом верху эти крылья загибались, рассыпались белыми брызгами, и брызги косым дождем неслись вдоль бортов. Гришка подобрал на палубе щепочку и бросил туда, вниз. Щепочку подхватило сразу; она закрутилась и пропала.
Гришка вспомнил, как висел там на лапе якоря, поежился и с уважением посмотрел на боцмана.
«Вон какой храбрый, - подумал он, - не испугался. А вдруг бы лестница оборвалась или нога поскользнулась?»
Потом Гришка побывал на мостике и в машине. Он заглянул в камбуз, посидел у радиста, зашел к врачу и часам к одиннадцати успел со всеми перезнакомиться и осмотреть все судно. Как раз к этому времени машина замолчала, и капитан приказал отдавать якорь. А когда судно встало и развернулось носом на волну, моряки все вместе дружно взялись спускать на воду большой моторный катер. Туда, на катер, опустили веревки, инструменты, какие-то бревна и доски, покрашенные в красный и белый цвет. Потом оделись в брезентовые костюмы, натянули резиновые сапоги и один за другим спрыгнули в катер.
А Гришка стоял у борта, смотрел на них и завидовал. И, когда уже завели мотор и когда уже распрощались, пожелав друг другу успеха, капитан вдруг крикнул с мостика:
- Эй, на катере, зайца-то нашего прихватили бы! Пусть покатается!
- Ну давай, Егор, не задерживай! - крикнул боцман, и Гришка, перемахнув через борт, прыгнул вниз, прямо на руки подхвативших его моряков.
Потом катер отвалил и быстро пошел к берегу.
Берег тут был скалистый. Он серой стеной поднимался прямо из воды, и казалось, что влезть на эту стену невозможно. Но моряки у самого берега спрыгнули прямо в воду, и один за другим, помогая друг другу, стали карабкаться на скалу.
Груз тоже сбросили прямо в воду. С ним оставили двух матросов, а катер отвели на глубокое место и поставили на якорь.
На катере только трое остались: Гришка, механик и третий помощник капитана. Они смотрели, как моряки одолевают скалу. Видно было, что это нелегко.
Наконец там, на скале, выбрались на вершину, сбросили веревки и стали поднимать туда доски и инструменты. Потом там же, на скале, стали собирать из досок огромный полосатый треугольник. А когда собрали и сколотили, поставили его стоймя и начали укреплять на самом краю обрыва так, чтобы его хорошо было видно с моря.
Такие полосатые треугольники Гришка и прежде не раз видел на сопках по берегам Амура, но он не знал, зачем они там стоят. А тут ему рассказали, что по таким щитам моряки находят дорогу. Называются эти щиты «створами», а их судно специально ходит вдоль берегов, чинит старые и где нужно ставит новые створы.
Гришка не отрываясь смотрел на скалу. Матросы с катера казались совсем маленькими, как мухи, а скала - гладкой, и Гришка удивлялся, как это они там держатся, наверху.
А помощник капитана, вместо того чтобы смотреть на храбрых товарищей, лег на палубу, накрыл лицо фуражкой и сразу захрапел. Ему не впервой была установка створов, а с четырех часов утра он стоял на вахте.
Скоро и механику надоело задирать кверху голову. Он достал бидон из кормового ларя и стал подливать бензин в бак. А Гришка держал воронку и смотрел, как бензин пузырится и пропадает в баке.
Вдруг Гришке послышалось, что кто-то крикнул. Он обернулся.
Сверху со скалы матросы смотрели вниз, а под скалой наполовину в воде лежал человек. Двое матросов, оставшихся внизу, спешили к нему.
- Эй, на катере! Давай сюда, живо! Боцман сорвался! - крикнул один из них.
Механик бросился будить помощника капитана.
- Беда, Володя! - сказал он. - Савельев сорвался. Надо бы его на судно скорее.
Помощник капитана открыл глаза и сразу вскочил на ноги.
- Заводи! - крикнул он, и механик кинулся к мотору. Он хотел завинтить пробку бака, но второпях уронил кожаную прокладку от пробки.
Она покатилась по палубе, шлепнулась в воду и утонула. На этом катере как у примуса был устроен бак: если не закроешь его накрепко пробкой - бензин не пойдет куда нужно, и мотор работать не будет и не заведется даже. А без прокладки, как ни крути пробку плотно, все равно не закроешь бак.
Механик растерянно шарил глазами по всему катеру: искал, из чего бы сделать прокладку, да так, видно, и не нашел ничего подходящего. А с берега торопили, махали руками, кричали, что боцману плохо, кровью истекает человек.
Механик схватился было за пояс, но пояс оказался чуть-чуть поуже, чем надо. Тогда механик плюнул на палубу, посмотрел за борт, на то место, где утонула прокладка, и безнадежно развел руками.
- Ведь вот глупость какая, - сказал он в сердцах, - из-за такой ерунды человек пропадает!
Тут Гришка тронул механика за руку.
- Дядя, а какой ерунды надо-то? - спросил он.
- Кожи мне надо, а не ерунды! - огрызнулся механик и еще раз безнадежно окинул глазами весь катер.
- Дядя, а моя кожа не годится? - не унимался Гришка.
Он и в самом деле готов был свою кожу отдать, только бы спасти веселого боцмана.
- Отстал бы ты, парень, без тебя тошно! - беззлобно ответил механик.
С берега продолжали кричать и махать руками. А катер по-прежнему покачивался на волнах, и хотя помощник капитана давно уже стоял у руля и посматривал на берег, но и он не знал, что делать.