«Удар» встал на якорь. Люди разошлись по каютам, а боцман все ходил по палубе, смотрел, слушал: не потянет ли ветерок, не разгонит ли белые клочья тумана.
Вдруг он поднял голову, понюхал воздух и пошел к капитану.
- Похоже, у нас с наветра много зверя лежит, - сказал он.
- А ты почему знаешь, что с наветра и что много?
- Ветром дух несет, сильно моржом пахнет, - сказал боцман.
- Вон что, - улыбнулся капитан, - ну, однако, пойдем поглядим, понюхаем.
Он надел меховую куртку, теплую шапку и вышел на мостик.
- Молодец ты, Гаврил Иванович. Моржом не моржом, а зверем действительно пахнет, - согласился капитан и велел поднимать якорь.
Самым малым ходом, чтобы в тумане не налететь на мель, «Удар» пошел против ветра. Прошли так час.
Вдруг посильнее потянул ветер с берега, и все на судне сразу услышали далекий крик, лай, вой, писк и визг. Точно тысяча собак затеяли драку. Потом сквозь эти звуки услышали шум прибоя впереди и опять бросили якорь.
И, хоть рядом был зверь, и много зверя, - все равно нельзя было начинать промысел, потому что туман стал еще гуще. Так заволокло, что вытянешь руку и пальца не увидишь.
Простояли до утра. А утром туман разнесло, и открылся совсем рядом остров Сахарная Голова.
Внизу вокруг острова и на его склонах башнями торчали высокие острые скалы, а у самой воды расстилался узкий каменистый пляж. И на пляже и на скалах - всюду виднелись сивучи. Тут их сотни были, а может быть, и тысячи.
Гаврил Иванович в бинокль рассматривал морских львов, то и дело покачивая головой. Он и вырос и состарился на зверобойке, а таких зверей еще не видывал. Они были коричневые, - величиной с корову, а по виду вроде тюленя, только с ушами и с гривами.
Тюлень на льдину с трудом влезает. А эти на - самые вершины скал забирались да еще и дрались там. Они налетали друг на друга, кусались, били один другого здоровенными ластами. А внизу, на пляже, ползали потихоньку маленькие сивучата. При этом все они, и маленькие и большие, ревели на разные голоса.
С «Удара» спустили четыре шлюпки и моторный катер. Разобрали винтовки, багры, крючья. Мотор не стали заводить и на веслах подошли к берегу. Катер поставили на якорь, шлюпки вытащили на пляж, чтобы их не унесло, и широкой цепью раскинулись по краю острова.
А сивучи сперва и внимания не обращали на охотников. Только маленькие сивучата, извиваясь, как ящерицы, поползли к воде.
Но, как только раздались первые выстрелы, огромные сивучи стали прыгать со скал прямо вниз, и казалось, что они тут же и разобьются об острые камни. Но они как ни в чем не бывало, словно мячики, высоко подпрыгивали на своих ластах, снова падали на камни и торопливо ползли к морю. И так страшно скалили они свои огромные белые зубы и так грозно ревели, что молодые матросы дрогнули и стали отступать к лодкам.
- Эй ты, герой! - покрикивал Гаврил Иванович, хватая за рукав то того, то другого. - Не бойся, не съест тебя зверь, только сам ему в пасть не лезь. Ты не смотри, что он страшный. Винтовка-то тебе на что дана? - И, почти не целясь, он тут же посылал пулю в голову огромному зверю. Меньше чем за час сотни туш уже лежали на берегу.
- Амба! - крикнул Гаврил Иванович и замахал над головой винтовкой.
Выстрелы сразу замолчали. Катер подошел к берегу, с палубы подали длинный буксир и катером принялись стаскивать туши в воду. В воде их счалили, подцепили под корму и не спеша повели к борту «Удара».
С воды на длинной стреле поднимали зверя на палубу и скоро столько навалили, что и пройти стало негде. А когда всю добычу подняли на борт, Гаврил Иванович взял большой нож и стал учить молодых матросов снимать шкуры с убитого зверя.
Он подвешивал сивуча за задние ласты, сверху донизу посреди брюха распарывал шкуру острым, как бритва, ножом и приговаривал с усмешкой:
- Вот мы тебе шубу-то расстегнем. У тебя теперь шуба-то не по времени. Дай-кась я тебе, барин, раздеться помогу!
С этими словами он запускал руку в прорез и подрезал изнутри толстое сало. Так он снимал всю шкуру, укладывал в трюм шерстью вниз, а сверху маленькой лопаточкой круто засыпал солью.
До поздней ночи шла работа на «Ударе», но все равно всю добычу не убрали, отложили на завтра и разошлись спать. Один Петя Никулин остался на палубе. Он измерял туши рулеткой, взвешивал их, рассматривал внутренности и все, что замечал, записывал в толстую тетрадку. А Хомяков только раз вышел из каюты, потянулся, покурил и сказал Пете:
- Я прошу вас, товарищ Никулин, повнимательнее относиться к работе.
Утром снова отправились на охоту, и на судне осталось только четыре человека. Капитан остался на случай, если поднимется шторм, чтобы было кому управиться с судном. Боцман - сдирать шкуры: он делал это скорее и лучше всех. Повар - чтобы приготовить обед охотникам. А Хомяков остался просто так. Ему лень было вставать с койки.
Гаврил Иванович ловко обдирал зверя и потихоньку мурлыкал песенку. Морские львы ему очень нравились. Они были большие, как моржи, и безобидные, как тюлени. Лучше зверя для промысла и не придумаешь.
Работал Гаврил Иванович не торопясь, рассматривал сивучей. Заглянул он к ним и в желудки - поинтересовался, чем сивучи питаются. Там нашел он морские ракушки, раздавленные могучими зубами, рыбёшек и почти у всех - крупные камни-голыши.
Гаврил Иванович повертел камни в руках, осмотрел со всех сторон и пошел к Хомякову в каюту.
- Виктор Васильевич, - сказал он, - объясните мне, пожалуйста, зачем сивучи камни глотают.
Сивуч глотает камни, чтобы лучше, устойчивее держаться на воде. Этого боцман не знал, и Хомяков тоже не знал, но он и виду не подал.
- Это, боцман, не ваше дело, - сказал он строго. - Ваше дело шкуры обдирать, вот вы этим и занимайтесь. И мне не мешайте. Ясно?
- Ясно! - обиделся боцман и вернулся на палубу. А про себя решил: «Мне-то ясно, а тебе-то, лодырю, ничего не ясно. Ну подожди же ты, проучу я тебя при случае…»
И тут вдруг заметил боцман, что во рту у одного сивуча что-то блеснуло.
Гаврил Иванович внимательно осмотрел зверя, содрал с него шкуру, а тушу повесил на мачте.
А когда капитан вышел на мостик посмотреть, как идет охота, Гаврил Иванович окликнул его:
- Товарищ капитан, вот полюбуйтесь-ка извольте. Я сорок лет на зверобойке, а таких зверей не видывал и не слыхивал.
- А что такое, Гаврил Иванович, - откликнулся капитан, - чем тебе зверь не понравился?
- Почему не понравился? Мне понравился, только вот зуб у него золотой.
- Полно врать-то, Гаврил Иванович, - сказал капитан, но все-таки спустился с мостика и за глянул в пасть убитому зверю. Там и в самом деле блестел золотой зуб.
Капитан потрогал его пальцем, попробовал по качать и рассмеялся.
- А ты, я вижу, шутник, Гаврил Иванович.
- Шутка шуткой, - сказал боцман, - а нужно бы, я думаю, Хомякову-то показать. Ведь все-таки редкость, не каждый день такое увидишь.
Тут как раз и Хомяков вышел на палубу.
- Что случилось? - спрашивает.
- Да вот, - сказал боцман, - зверь тут попался необыкновенный. С золотым зубом во рту.
Хомяков решил сперва, что боцман просто смеется над ним. Он раздулся, как индюк, ничего не сказал и хотел было уйти, но боцман успел подмигнуть капитану, и тот вмешался.
- Правда, Виктор Васильевич, взглянули бы, - сказал он серьезно.
Хомяков подошел, заглянул зверю в пасть, ковырнул зуб ножом - думал, вывалится. Но зуб сидел прочно, как влитой, и блестел золотом. Тут Хомяков растерялся. Что сказать, он не знал и промолчать боялся. Чтобы замять разговор, он напустился на боцмана.
- А зачем же вы ободрали его? - спросил он строго.
- А что же, мне его целиком, что ли, солить?
- Нет, зачем целиком? Нужно было обмерить его внимательно, сфотографировать, описать, а тогда уж и шкуру снимать для чучела. Такого зверя в музей доставить нужно. Вы же понимаете, что случай необычный, крайне интересный. - И пошел, и пошел. А когда наговорился вдоволь, сказал, что необходимо составить акт.
- Ну что ж, составьте, - согласился капитан. - Все трое и подпишем.
Хомяков пошел к себе в каюту и скоро вынес готовую бумагу. Он написал, что такого-то числа на острове Сахарная Голова с бота «Удар» добыли сивуча, у которого в нижней челюсти обнаружен золотой зуб. А боцман Г. И. Малыгин по небрежности снял шкуру с этого зверя и засолил вместе с другими.
Потом он сам подписал акт и дал подписать капитану. Тот подписал, даже и не поморщился, а боцман достал очки, долго их протирал, потом два раза вслух прочитал акт, снял шапку, почесал в затылке…
- Да, - сказал он, - неважное дело-то получается. Не знаю, как и руку свою тут ставить. Вроде ведь себе приговор. Ну, да ведь от своей вины все равно не уйдешь, давайте уж подпишу. - И, взяв ручку, он расписался под актом.
Вечером охотники вернулись с промысла, и Хомяков показал акт Пете Никулину.
Тот прочитал, ничего не понял, еще раз прочитал и спросил:
- Это что, в стенгазету, в отдел юмора, что ли? Так, по-моему, совсем и не смешно.
- При чем тут юмор! - строго возразил Хомяков, - пойдите посмотрите сами.
Петя отправился к боцману. Тот показал ему челюсть, которую успел вырезать у необыкновенного зверя. В ней не хватало одного зуба, а на его месте торчала сплющенная толстая пуля в медной оболочке. Она прошла через черепную кость зверя, отшлифовалась до золотого блеска, вышибла зуб и прочно встала на его место.
- А ведь прав ты был, Гаврил Иванович, - сказал капитан в тот же вечер. - Хомяков-то наш специалист языком болтать, а в деле ничего не понимает.
Когда весть обо всей этой истории разнеслась по судну, Хомякова подняли на смех. Матросы один за другим стучали в его каюту, а когда он откликался, кричали на весь коридор.
- Товарищ Хомяков, - спрашивал один, - можно мне зверя обдирать? У него задние ласты подкованы.
- Виктор Васильевич, - говорил другой, - там зверя убили. На груди у него значок ГТО. Зверь ничего, здоровый, видать, все нормы сдал. Может, вам его в каюту принести?