Губы графини дрогнули и на глазах выступили крупные слезы.
— Он кончил печально? — спросил Фрейберг.
— Его убили наповал, — ответила графиня. — Через час после смерти мне было доставлено письмо, найденное в его кармане и адресованное мне. В нем, предчувствуя свою смерть, он умолял простить его, называл меня своей женой перед Богом и изливал на меня поток ласки и предсмертной тоски.
В это время у нас в гостях сидел князь Семизеров. Когда мне подали письмо, в гостиной были только мы вдвоем. Я прочла письмо и без чувств грохнулась на пол. Когда я очнулась, князь по-прежнему был около меня, а кроме него, рядом стояли моя няня и мать.
Я с ужасом поняла, что письмо исчезло.
Князь заметил мой растерянный вид и, улыбаясь, показал на камин.
— Я видел, что письмо доставило вам горе, — произнес он, — а потому решил сжечь его. Если я сделал глупо, простите меня.
Взглянув в камин, я действительно увидала лист бумаги, уже превратившийся в пепел, и догоравший конверт.
Конверт я узнала сразу, и это меня успокоило.
Графиня умолкла, чтобы немного отдохнуть. Воспользовавшись паузой, Фрейберг налил ей легкого вина и предложил освежить горло.
Волнуясь, она последовала его совету и, когда волнение улеглось, продолжала:
— На самом деле этот негодяй не сжег письма. В огонь он сунул другую бумажку, а конверт, вероятно, кинул в огонь, когда увидел, что я очнулась, чтобы убедить меня в правдивости своих слов. Но… я долго не знала об этом.
Мое положение сделалось ужасным. Обдумав хорошенько, я решила сознаться во всем матери. Что тут было! И, как назло, домогания моей руки со стороны графа Сторжицкого делались все настойчивее и настойчивее. Через полмесяца после смерти Броннова он сделал мне официальное предложение.
Я уже была беременна, но конечно, никто пока этого не замечал.
Что мне было делать?
Не ответив Сторжицкому ничего определенного, я бросилась к матери, совершенно потеряв голову от стыда и ужаса перед грядущим позором.
Но родить незамужней было еще позорнее.
Поговорив со мной, мать куда-то ушла, а вечером, зайдя ко мне в комнату, она сказала:
— Дай свое согласие графу.
— Но… ведь он узнает все, — начала было я, но мать резко перебила:
— Ни другие, ни он не узнают ничего. Медицина и хирургия делают сейчас чудеса. Мы уедем в Париж, и граф поедет с нами. Там гораздо удобнее будет ускорить свадьбу, а в это время хирург сделает то, что нужно. Таким образом, ты родишь через восемь месяцев. Такие роды все назовут преждевременными, и никто ничего не узнает, а граф будет убежден, что взял тебя девушкой.
Все сделалось так, как хотела моя мать.
Через два дня мы экстренно собрались в Париж, а через десять дней я обвенчалась с графом в посольской парижской церкви.
Операция заняла всего два дня, а результат получился настолько удачный, что графу даже в голову не пришло заподозрить меня в чем-нибудь.
Перед родами я вместе с матерью уехала в Лондон, и таким образом скрылось даже то, что я родила месяцем раньше. Я нарочно задержалась в Лондоне на три месяца после родов и не позволила мужу приехать ко мне.
Затем мы встретились, пожили еще около полугода за границей и возвратились в Россию.
Сначала все здесь шло хорошо. Князь Семизеров был в своем имении, а кроме него никто не знал моей тайны. Но когда Петербург съехался, вернулся и он.
Однажды он приехал к нам с визитом. Мне сразу бросилась в глаза развязность, с которой он держал себя по отношению ко мне. Он смотрел на меня с нескрываемым вожделением, и счастье мое, что в эту минуту моего мужа не было дома.
Когда Семизеров встал прощаться, он произнес:
— Мне нужно поговорить с вами наедине.
— Зачем? — удивилась я.
— Так, — ответил он загадочно. — Помните только, что ваша судьба тесно связана со мною.
При этом он улыбнулся самой беспечной улыбкой и вышел, не дав мне опомниться.
Я ничего не могла сообразить. Но вскоре все выяснилось.
Через два дня, выйдя на улицу, я встретила князя. Он, видимо, ждал меня около нашего дома.
Когда я вышла, он быстро подошел ко мне, сунул мне в руку записку и, проговорив: «Очень нужно. Прочтите», исчез.
Отложив прогулку, я вернулась домой и прочла письмо.
«Последнее письмо Броннова в моих руках, — писал он. — И взять его назад можете только вы. Завтра в три часа мой автомобиль будет ждать вас напротив Гостиного двора. Вы отличите его по нашему фамильному образу святителя Николая».
— Это было сегодня? — перебил Фрейберг.
— Да, — ответила графиня. — Волей-неволей я должна была прийти на свидание. Я хотела было ограничиться переговорами на тротуаре, но была так потрясена, что почти лишилась сознания, и он насильно усадил меня в экипаж.
— Куда же вы ездили?
— Не знаю. Улица, на которой мы остановились, глухая и неизвестная мне, а сидели мы в комнате, очень бедно отделанной.
— И что предложил вам князь?
— Он… он поставил мне условием, чтобы я отдалась ему.
— И вы…
— Я дала ему пощечину.
— Прекрасно! — воскликнул с восхищением Фрейберг.
— Но… я думаю, это вызвало с его стороны какое-нибудь новое требование?
Графиня покраснела, и глаза ее гневно сверкнули.
— Получив пощечину, он побледнел, а потом сказал: «Вы оскорбили меня, и теперь, вместо того, чтобы отдаться мне только раз, вы сделаетесь моей тайной любовницей надолго». Последний ответ он велел дать мне завтра. Автомобиль святителя Николая будет стоять в полдень около ресторана «Медведь».
— А письмо?
— Оно будет при нем.
— Прекрасно, — кивнул сыщик. — Выходите в назначенный час и садитесь в автомобиль.
— Но…
— Об остальном не беспокойтесь, — решительно произнес сыщик.
Графиня горячо пожала ему руку.
— У меня вся надежда на вас, — прошептала она взволнованно.
— И я постараюсь оправдать ее, — горячо ответил сыщик.
— А пока спокойно идите.
Накинув вуаль, красавица простилась с сыщиками и вышла.
— Итак, дорогой друг, немедленно примемся за работу! — потер руки Фрейберг, обращаясь к Пиляеву. — Я пойду в одно место, а вы закажите к завтрашнему дню самый быстроходный автомобиль.
Поздно вечером Фрейберг возвратился домой. Вид у него был веселый, и он, шагая взад и вперед по комнате, довольно насвистывал какую-то песенку.
Утром зашел Пиляев и, хорошенько закусив, сыщики вышли на улицу. Автомобиль, заказанный Пиляевым, должен был ждать их на углу Большой Конюшенной.
Действительно, он оказался на месте. Заняв места и повернув автомобиль лицом в сторону ресторана «Медведь»[13], сыщики стали ждать.
Ровно без четверти двенадцать шикарный автомобиль с изображением лика святителя Николая остановился у ресторана. В ту же минуту из публики, фланировавшей по тротуару, выделилась знакомая сыщикам женская фигура.
Человек, сидевший рядом с шофером, быстро соскочил с сиденья, отворил двери, посадил даму и сел рядом с ней, опустив шторы на окнах.
Через секунду машина заработала, и автомобиль понесся по Большой Конюшенной, удаляясь от Невского.
— Трогай! — крикнул Фрейберг. — Не упускай из вида тот автомобиль.
Перелетев через Троицкий мост, автомобиль святителя Николая мчался по Каменноостровскому проспекту.
Сыщики следовали за ним.
Таким образом миновали они Строгановский мост, затем Новую деревню, Черную речку и понеслись по гладкому шоссе. Расстояние между автомобилями было около версты.
Но вот передний автомобиль сделал крутой поворот и сразу, словно по волшебству, исчез из глаз. Сыщики так и подскочили от удивления, не видя кругом ни леса, ни оврагов.
Доехав до того места, где исчез автомобиль, Фрейберг остановил экипаж и, соблюдая величайшую осторожность, вышел из него вместе с Пиляевым. При более тщательном осмотре местности Фрейберг заметил небольшой ложок, который кончался недалеко отсюда и протянулся на расстояние не более четверти версты.
— Они тут, — прошептал он.
И, дав знак Пиляеву, чтобы тот следовал за ним, почти бегом пустился по ложку.
Лог заворачивал вправо, и дно его, за исключением полосы шириною в сажень, густо покрывал кустарник орешника. Пользуясь им, сыщики двинулись вперед, бесшумно раздвигая тонкие ветви.
Лишь только они очутились за поворотом, они увидели автомобиль. Он стоял посреди прогалины, и шофер мирно дремал около него на разостланном пледе.
А недалеко от автомобиля виднелся раскинутый шатер.
Миновав автомобиль, незаметно ползя среди кустов, сыщики приблизились к шатру.
Сдержанный говор доносился оттуда.
Один был женский, умоляющий, другой властный, мужской.
— Я не отступлю перед своим требованием! — долетела до их слуха фраза.
— Но вы же князь! Человек, который должен быть образцом джентльменства! — умолял другой голос.
— Мое слово — закон, — твердо сказал мужской голос.
В шатре завязалась борьба.
В ту же секунду Фрейберг с револьвером в руках вступил в шатер. И как раз вовремя.
Схватив графиню за руки, князь поднял ее.
Но, получив страшный удар по голове, он грохнулся вместе со своей ношей на землю. Крик ярости вырвался из его уст. Он сунул руку в карман, но новый удар по руке заставил ее повиснуть плетью.
— Разбойники! — прохрипел он с ужасом, не будучи в состоянии противиться Пиляеву, который схватил его за горло и свободной рукой вытаскивал из его кармана револьвер.
— О, нет, — презрительно ответил Фрейберг. — Мы лишь агенты сыскной полиции, преследующие шантажиста.
Князь побледнел:
— Что вы хотите от меня?
— Письмо господина Броннова, — холодно ответил сыщик.
— У меня его нет!
— Смотрите, князь, ведь вы будете обвиняться в двух преступлениях…
И вдруг, переменив тон, сыщик произнес:
— А впрочем, с негодяями не церемонятся! Можете потом жаловаться на меня.
С этими словами, несмотря на отчаянные попытки к сопротивлению, сыщик начал выгружать из карманов князя все содержимое.