Почтительно поцеловав руку Фабиана, Коперник оставил его покои.
«Несчастный человек… Жалкий человек!» – бормотал он про себя.
Встречавшиеся ему в коридоре духовные и светские обитатели Лидзбарка испуганно отшатывались от каноника.
«Успокойся, брат Миколай, – увещевал он самого себя, – ничего непоправимого не произошло… Братец Тешнер, как видно, убежден, что я не решусь завести с Зыгмунтом разговор о магистре. Но не пройдет и пяти дней, как король узнает о кознях своего племянника… Как больно от стеснения в груди! Дыши поглубже, брат Миколай, и подольше задерживай в груди дыхание».
Постепенно сердце его, успокоившись, застучало ровно и ритмично. И вдруг в коридоре промелькнуло лицо браневского бургомистра. Отца Миколая словно обожгла язвительная усмешка Тешнера. Круто повернув, каноник не вошел, а ворвался в покои епископа.
– Что с тобой?! – воскликнул Фабиан испуганно. – На тебе лица нет!
Коперник попытался говорить, но только облизнул языком пересохшие губы.
– Ваше преосвященство… Письмо… Мне нужно убедиться… простите… – наконец выдавил он хрипло.
– Господь с тобой, брат Миколай, храни тебя пресвятая дева, сейчас я дам тебе это письмо!
Епископ снова нагнулся над железным сундуком, прозвенели колокольчиками хитрые затворы. Вот откинута крышка, бискуп вытащил красный сафьяновый портфель.
«Я, вероятно, сошел с ума… – подумал Коперник. – Вот же это письмо, то самое!..»
Он с трудом перевел дыхание.
«Мало ли почему мог так зло улыбаться Тешнер… Нет, я не схожу с ума, просто мне нужно наконец выспаться».
– Ну вот, сын мой… Возьми письмо и не заставляй уже больше старика лазить за ним в сундук…
Коперник одним взмахом развернул свиток. «Герб Тевтонского ордена. Почерк Альбрехта… Печать Альбрехта. Не к чему было сюда возвращаться!»
И вдруг каноника обдало холодом, точно на сердце его положили кусок льда. Не в силах удержаться на ногах, он прислонился к стене.
Герб был подлинный герб Тевтонского ордена. И почерк был подлинный почерк Альбрехта. Но текст письма был совсем иной!
Магистр Ордена обращался к повелителю правоверных, его султанскому величеству, с просьбой любыми путями восстановить добрые отношения с Польским королевством и с дядей магистра – польским королем Зыгмунтом. Магистр заклинал его султанское величество не начинать против Польши никаких военных действий, а также запретить Крымскому хану нарушать польские границы, тот ведь благоговейно прислушивается к волеизъявлению его султанского величества…
Лицо Коперника было страшным, потому что епископ Фабиан предложил ему опереться и подставил свое плечо.
– Письмо магистра подменили, – проговорил Коперник побелевшими губами.
– Что ты говоришь, сын мой? – всплеснул руками Фабиан. – Да как же такое могло статься?
Швырнув к ногам Фабиана Лузянского свиток, Коперник вышел, хлопнув дверью и проклиная в душе ту минуту, когда он решил, что его долг – передать письмо Альбрехта новому епископу.
«Езус-Мария, все пропало! Ясно, как солнце, подлог совершил магистр при пособничестве предателя Тешнера… И сделали они это столь ловко, что сейчас невозможно их уличить. О Каспер, Каспер, если ты останешься жив, как я решусь посмотреть тебе в глаза!»
А в этот самый день и час с не меньшей заботой и тревогой думал о Каспере человек, одетый в хлопскую одежду, с посохом в руке и с дорожной сумой за плечами.
Мало кто мог бы в этом худом, измученном, поседевшем человеке узнать когда-то бравого и веселого боцмана Конопку.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава перваяМОЛОДОЙ БАКАЛАВР
В Свентожицском монастыре отцов доминиканцев жизнь проходит, пожалуй, еще более уныло, чем в какой-либо другой обители.
Нравы здесь строже, послушание труднее, и хотя попадают сюда готовящиеся вступить в Орден юноши из лучших польских семей, первый год их пребывания в монастыре проходит в черной работе, молитвах, бессонных ночных бдениях…
А эти утомительные церковные службы!
Не успевают отойти замлевшие после заутрени коленки, как снова колокол поднимает к ранней обедне, за ней – поздняя обедня, а там – вечерня и опять заутреня.
В коротких перерывах между службами испытуемые возят воду, чистят монастырских лошадей, сгребают навоз, выезжают в ближайший лес по дрова, моют полы в обители, помогают на кухне.
И избалованные молодые шляхтичи, привыкшие к услугам многочисленной челяди, считают большой удачей, если им выпадает случай выбраться в лес по дрова или, сидя верхом на водовозной бочке, спуститься в соседний овраг к журчащему меж камней источнику. Особую зависть вызывают счастливчики, дежурящие на кухне: им вместо надоевшей просяной каши может иной раз перепасть кусок рыбы!
Но недаром юноши эти, в отличие от послушников, называются «испытуемыми». У них все же больше свободного времени, чем у послушников, и они с разрешения настоятеля могут изредка выбираться за пределы обители.
Монахам, уже принявшим пострижение, живется безусловно легче. К их услугам опытный отец кравчий, отец виночерпий, обильный и разнообразный стол, музыкальная комната, богатая свентожицская библиотека.
Послушникам и проходящим искус испытуемым за недостатком времени редко приходится заглядывать в книгохранилище, да и неразумно, по мнению святых отцов, допускать туда юношей, не закаленных в борьбе за веру.
Устав доминиканского ордена допускает прием в его члены людей светских, прошедших искус, но не принявших пострижения, а это вносит некоторую рознь в отношения послушников и испытуемых. Однако молодость и одинаково трудные условия жизни берут свое, и между столь разными по происхождению молодыми людьми часто завязывается дружба. Раз в месяц тех и других сгоняют все же в библиотеку – смести с полок пыль, разобрать сваленные на полу фолианты и рукописи, свезенные в Свентожицский монастырь со всех концов земли.
Прошли времена, когда отцы доминиканцы отвергали пользу науки, – сейчас им, «псам господним», предстоит изгонять ересь в христианских странах, проповедовать евангелие в странах языческих, бороться с духовной отравой, пропитывающей труды ученых ислама… Знанию они должны противопоставить знание же, но освященное церковью, мечу – меч, военной хитрости – военную хитрость.
Поговаривают даже, что молодые испытуемые будут в монастыре знакомиться с военным делом, но юношам не верится в такое счастье.
А пока что отцы доминиканцы с рвением изучают фолианты и рукописи, особенно те, что вывезены из Испании: после изгнания мавров ревнителем веры Фердинандом Католиком в стране осталось множество трудов этих неверных, полных еретических измышлений и лжеученых доказательств, оспаривающих свидетельства священного писания о сотворении мира, устройстве Вселенной и круговращении светил. Поэтому-то старенький, подслеповатый и малограмотный отец библиотекарь понимает, что скоро на смену ему призовут нового, более сведущего человека.
По-настоящему веселое оживление в жизнь обители вносят нечастые, особенно в весеннюю распутицу, посещения гостей.
Поэтому, когда у монастырских ворот остановилась до самого верха забрызганная грязью карета, даже грозные окрики отца эконома не могли удержать свентожицских испытуемых и послушников: все они высыпали за ограду.
С козел кареты соскочил сидевший рядом с возницей молодой, статный монах, открыл дверцы и почтительно помог выйти пожилому прелату в богатой мантии. Человек в мантии был отлично известен не только в обители, но и в Кракове, и в Вармии, и в Крулевце, и в Риме. Звали его патер Арнольд фон Бреве.
Глядя на сопровождавшего его статного юношу, под рясой которого так и ходили могучие мускулы и стройная выправка напоминала отнюдь не монаха, а скорее солдата, испытуемые только молча подталкивали друг друга: похоже на то, что патер Арнольд привез наконец обещанного и столь долгожданного учителя военного дела.
Отец эконом тотчас же вызвал к себе повара, виночерпия и кравчего, а навстречу именитому пастырю уже спешил сам его преподобие настоятель.
За обедом, устроенным в честь гостей, в трапезной прислуживали те же послушники и испытуемые, поэтому в монастыре скоро стали известны все сведения о молодом человеке, прибывшем с фон Бреве.
Во-первых, никакой он не монах, а человек светский, мирянин, да к тому же имеющий звание бакалавра. Во-вторых, совсем не для ознакомления юношей с военным делом прибыл он сюда. Четыре года назад он с отличием закончил обучение на факультете семи свободных искусств в Краковской академии, был оставлен там же помощником профессора, а сейчас под руководством отца Арнольда готовится, приняв схиму, вступить в доминиканский орден. Это будет, надо думать, один из столь необходимых по нынешнему времени ученых монахов: юноша готовится защищать диссертацию для получения ученой степени магистра богословия.
Здесь, в свентожицской обители, как объяснил за столом отцу настоятелю патер Арнольд, бакалавр будет знакомиться с драгоценными древними рукописями и книгами. Это принесет ему пользу в его подготовке к диссертации. Заодно он приведет в порядок библиотеку – такое пожелание выразил магистр ордена доминиканцев отец Фока Равеннский. Это и будет искус юноши. К деятельности доминиканца-миссионера молодой человек готовил себя буквально с самых отроческих лет.
Имя будущего миссионера молодые послушники и испытуемые также узнали: звали его пан Збигнев Суходольский. Был он краковяк родом, сын славного шляхтича пана Вацлава Суходольского, из имения «Сухой дол». В настоящее время семья юноши переехала на жительство в город Гданьск.
Можно ли упрекать в излишнем любопытстве молодежь, если даже отрешившиеся от всего земного опытные борцы за веру – отцы доминиканцы не могли подавить в себе желание побольше узнать о будущем библиотекаре! Монахи обступили обоих гостей, когда те вышли в монастырский сад.
Не присутствовал здесь только ученый отец Флориан, а ведь он по Италии знает патера Арнольда. Говорят, в Болонском университете они сидели на одной скамье… Мог бы отец Флориан, хотя бы ради старого знакомого, изменить своей привычке уединяться подальше от людей!