Я удивился:
– Что здесь может быть другое?
– Я к примеру говорю. Допустим, новые дома.
– Эти дома еще очень долго простоят, – возразил я.
– Я понимаю… Но тем удивительнее жизнь Натальи Павловны, на глазах которой произошла такая разительная перемена.
– При ней были деревянные дома, – сказал я, – не дома, а избы… Снести их ничего не стоило. А разве такие громадные каменные дома будут сносить?
Майка сказала:
– Меня интересует философская сторона вопроса.
Я согласился, что с философской стороны это правильно. Но так как я не хотел больше философии, у меня от нее уже начинала болеть голова, я сказал:
– Метро будут тянуть до Бурцева.
Бурцево – в прошлом подмосковное село, а теперь большой промышленный город. Я читал в газете, что метро сначала дотянут до конца нашей улицы, а потом и до Бурцева. В результате Бурцево сольется с Москвой.
– Это будет здорово! – сказала Майка.
Мне нравилось, что Майка реагирует на все новое. Другие девчонки не реагируют, а она реагирует. Я тоже реагирую. Мне приятно, когда что-нибудь строят. Не знаю почему, но приятно. Новый дом, новый магазин, новая мостовая, деревья, новая станция метро, новая автобусная линия. В этом новом доме буду жить не я. Может быть, я ничего не куплю в этом новом магазине. Но то, что они новые, что раньше их не было, а теперь есть, доставляет мне удовольствие. И Майке тоже. А то, что она немного пофилософствует, ничему, в сущности, не мешает.
Наталья Павловна сидела за столом и правила тетради. Она преподает литературу в вечерней школе рабочей молодежи.
Майка бывала у Натальи Павловны и раньше. А я не бывал. Как-то не приходилось. Но я бывал дома у других учителей. И сейчас, у Натальи Павловны, я почувствовал то же самое, что чувствовал у них. Дома учитель выглядит совсем по-другому, похож не на учителя, а на самого обыкновенного человека. Даже как-то странно видеть его в домашней обстановке, в окружении таких будничных предметов: буфет, комод, большой стол посередине, гнутые стулья, старенький диван…
Странно и немного грустно. Может быть, потому, что эти вещи такие же старенькие, как и сама Наталья Павловна. В наших домах жильцы, въезжая, стараются привозить новую мебель. А у Натальи Павловны вещи старые, старомодные, наверно, те самые, что были у нее раньше, когда здесь была деревня.
Мы рассказали Наталье Павловне, какое горячее участие принимают все в восстановлении нашей машины. Наталья Павловна очень этому обрадовалась и стала угощать нас чаем. И, когда я пил чай с конфетами «Сливочная коровка», которые я люблю больше любых других, самых шоколадных конфет, все здесь показалось мне гораздо уютнее, чем в первую минуту. Все у Натальи Павловны было под рукой, никуда она не уходила. Нам с Майкой захотелось есть, и мы съели почти целую коробку овсяного печенья. Я его, между прочим, тоже очень люблю.
– Сережа, что за заявление ты подал директору? – спросила Наталья Павловна.
Я рассказал. Майка с удивлением смотрела на меня. Она ничего про это не знала. Ей понравилось, что я добивался справедливости.
– Да, Зуев, – вздохнула Наталья Павловна, – он ведь у меня учился.
Мы понимали, что Зуев когда-то был школьником, но представить себе это было очень трудно. Такой пожилой, небритый человек учился у той же Натальи Павловны, у которой теперь учимся мы.
– У него погибла семья, – печально проговорила Наталья Павловна. – После войны. Подорвались в поле на немецкой мине. Два мальчика. Жена его тогда тяжело заболела и до сих пор в больнице.
И потому, как Наталья Павловна сказала это, мы поняли, что жена Зуева находится в психиатрической больнице. Меня только удивляет, почему люди стесняются говорить об этом прямо. Ведь ничего позорного в этом нет.
– Он очень хороший мастер, – сказал я.
– Да, – подтвердила Наталья Павловна, – Сергей Сергеич уходит на пенсию, и на его место, по-видимому, пригласят Зуева.
Сергей Сергеич заведовал школьными мастерскими. Я очень обрадовался тому, что Зуев будет работать в нашей школе. Самое главное – у него есть подход к ребятам.
– Его рекомендовал директор автобазы, – сказала Наталья Павловна.
После того, что Наталья Павловна рассказала о Зуеве, мне стало еще обиднее за него, и я заметил:
– Сначала выговор объявляют, потом рекомендуют.
Наталья Павловна сказала:
– Игорь – вот кто меня беспокоит больше всего!
Я вытаращил глаза: неужели Наталье Павловне все известно? Откуда?!
– Ничего ему не дала практика, – грустно продолжала Наталья Павловна, – в цех надо было идти. Из всех работ на автобазе ему досталась именно та, которая ему не должна была достаться. Я проглядела. Но и класс виноват. Не работает коллектив с Игорем. Не воспитывает.
Вот это здорово! Выходит, мы же виноваты! Плохо воспитывали… Попробуй воспитай его!
Майка сказала:
– Коллектив коллективом, а каждый тоже должен отвечать за себя.
Они заговорили о воспитательной силе коллектива. Наталья Павловна приводила всякие примеры. Примеры сами по себе довольно убедительные. Но, как только я мысленно применял их к Игорю, они сразу становились неубедительными. Но я молчал. Если я заспорю об Игоре, то могу случайно проговориться и разгласить тайну. А ведь я обещал ее хранить.
28
Я бы, конечно, сохранил эту тайну, хотя и не люблю тайн. Но, когда мы возвращались от Натальи Павловны, Майка сама навела меня на этот разговор. Она сказала, что на автобазе мы узнали друг друга больше, чем в школе. И это, мол, доказывает, что по-настоящему характер человека раскрывается в столкновении с реальной жизнью.
Это правильная мысль, но общая. В школе мы тоже хорошо знали друг друга. Просто на производстве характер каждого выявился с большей определенностью.
– Взять того же Игоря, – сказал я, – разве мы не знали, какой он есть?
– Как он себя показал с восстановлением машины! – заметила Майка.
Не желая разглашать тайну, я только сдержанно добавил:
– Не только с этим.
– Да, – согласилась Майка, – и тогда, с частями у Вадима.
– Не только с частями у Вадима, – сдерживаясь изо всех сил, сказал я.
– Вообще всем своим поведением на автобазе, – сказала Майка.
Я промолчал.
Но Майка всегда угадывает, как я молчу: многозначительно или нет. И вопросительно посмотрела на меня. Мне некуда было деваться. И я рассказал Майке историю с амортизаторами. Как комсоргу.
К моему удивлению, мой рассказ не произвел на нее того впечатления, какое я ожидал.
Она слушала меня несколько недоверчиво, даже чуть иронически. Как слушают подобные вещи девочки, убежденные, что мальчишки склонны ко всякой таинственности.
На самом деле девочки гораздо больше склонны к таинственности. Но их таинственность распространяется на пустяки. Кто-то в кого-то влюбился… Кто-то кому-то что-то написал… Кто-то с кем-то куда-то пошел. Но оценить сложное явление, где требуется железная логика, они не могут. Их ум не охватывает такого явления. Чем незначительнее факт, тем значительнее их фантазия. А если факт сам по себе значителен, он не оставляет места для их фантазии.
Все же Майка сказала:
– Прежде всего надо поговорить с Игорем.
– И я так считаю! – воскликнул я. – Давай сегодня вечером соберемся у тебя и позовем Игоря.
Вечером мы собрались у Майки.
Шмаков был недоволен тем, что мы решили поговорить с Игорем.
– Он предупредит своих воров, – сказал Шмаков.
– Нельзя в каждом видеть преступника, – заметила Майка.
– Действительно, – подхватил я, – говорим: «Церкви и тюрьмы сровняем с землей», а в каждом видим преступника.
Явился Игорь, веселый, насмешливый. Улыбаясь, спросил:
– Что за совет мудрейших и старейших?
Я рассказал ему про амортизаторы. Он засмеялся:
– Почему же вы их не забрали?… Понятно!… Хотели выследить вора и проспали. Известные пинкертоны.
– Не смейся, – хладнокровно проговорил я, – на дороге остались следы…
– Индийской кобры?
– Нет. Машины. «Победы»… И у нее очень интересные покрышки: передние с «Победы», задние с «ГАЗ-69».
Мы уставились на Игоря.
Он растерялся под нашими суровыми взглядами и растерянно спросил:
– Что ты хочешь этим сказать?
– А то я хочу этим сказать, – ответил я, – что на машине твоих друзей, этих самых Елок, Люсек и Николаев, стоят точно такие же покрышки! Вот что я хочу сказать.
Даже Майка поняла драматичность момента. Убедилась, что это не фантазия, а серьезное и ответственное дело. И в душе, наверно, восхитилась железной логикой моих вопросов.
– Говори, куда амортизаторы дел?! – грубо потребовал Шмаков.
– Вы что, с ума сошли! – закричал Игорь и вскочил со стула. – Как вы смеете со мной так говорить?!
Его негодование было таким искренним, что мы смутились. А Вадим чуть не плакал. Они с Игорем были когда-то товарищами, и теперь Вадим жалел его до слез. Только Шмаков не смутился. Презрительно буркнул:
– Не прыгай, стул сломаешь!
На что я Шмакову заметил:
– Нельзя ли без глупых шуток!
– Никто тебя не хочет оскорблять, Игорь, – сказала Майка, – но ты сам понимаешь: надо выяснить!
– Правда, Игорь, – жалобным голосом проговорил Вадим, – ведь лично тебя никто не подозревает.
Игорь немного успокоился, снова сел, закинул ногу на ногу, мрачно произнес:
– Ни я, ни мои товарищи не брали амортизаторов. Глупо и смешно об этом говорить. И потом: почему следы именно с этой машины? Думаете, мало в Москве машин с разной резиной?
– Все-таки странное совпадение, – сказала Майка.
– В жизни бывают самые неожиданные совпадения, – изрек Игорь, снова обретая свой уверенный и насмешливый тон.
– Друзей своих ты зачем на автобазу возил? – спросил вдруг Шмаков Петр.
Игорь прищурил глаза:
– Когда я их возил?… Ах да, был такой случай… Я им хотел помочь с ремонтом, познакомил с главным инженером.
– Ну и что?
– Главный инженер отказал.