Девушка была шокирована.
– Раз вам так хочется знать, моя мать умерла уже два месяца тому назад. – Судя по произношению, она была родом из Уорикшира, происходила из хорошей семьи и получила прекрасное образование.
– Довольно странно, что женщина в трауре разъезжает одна по Европе, – нахально сказал я. Честно говоря, как только открылась дверь, я заподозрил в своей попутчице шпионку Викерса или загадочных врагов, с которыми мне только что пришлось познакомиться. Хотя справедливости ради нужно заметить, что подозрение у меня вызывал любой, кто попадался на глаза. Головная боль еще больше усиливала опасения. Поэтому я разговаривал возмутительным тоном, но оправдывал это для себя дурным характером Джеффриса.
– Не знаю, зачем я отчитываюсь перед вами, но я еду к своему брату. Он служит в посольстве в Базеле. В британском посольстве. – Она опустилась на противоположное сиденье, вынула из дорожной сумки книгу и попыталась читать.
– Хотел бы я знать, какой это брат позволит своей сестре одной скитаться по незнакомой стране? – сказал я, глядя, как она раскрыла том Адама Беде и пролистала примерно треть романа в поисках места, где остановилась. – Как же этот британский посол позволил сестре путешествовать без сопровождающих? Он совсем бесчувственный, что ли? Я бы ни за что не отпустил свою сестру в одиночку разгуливать по Франции.
– Это вас не касается, – высокомерно ответила девушка. Льда в ее голосе хватило бы, чтобы заморозить цветущий сад.
– А может быть, вы сами придумали все это? – рискнул продолжить я, вчуже отметив свое возмутительное поведение. – Наверно, вы просто телеграммой сообщили ему, когда вас следует ждать, и отправились в путь.
– Я совершенно не должна отчитываться перед вами в своих действиях, – сказала девушка и нервно поправила вуаль.
Несколько секунд я молча смотрел на нее, а затем отвернулся и приготовился вздремнуть. За окнами пробегали французские пейзажи.
Мы ехали уже около часа, когда я сквозь полузакрытые веки увидел, что моя молодая попутчица поднялась, отложила книгу и крадучись двинулась в мою сторону, с трудом удерживая равновесие при непрерывных рывках вагона. К своему удивлению, я понял, что девушку интересовал мой саквояж. Она попыталась дотянуться до него, не задев меня, но в этот момент вагон резко качнуло. Девушка вскрикнула и замахала в воздухе руками, пытаясь отстраниться от меня, но не удержалась на ногах. Мгновение спустя она неуклюже рухнула прямо мне на колени, шляпка с вуалью съехала набок, подол юбки зацепился за каблук, обтянув изящную ножку. Такие формы ожидаешь скорее увидеть на изысканном концерте, чем в купе французского поезда.
– Какого черта? – проворчал я, притворившись грубо разбуженным во время глубокого сна, секунду-другую посмотрел на лежавшую на моих коленях девушку и спросил: – Ну, что здесь происходит?
У той был несчастный вид, хотя на первый взгляд в происшествии можно было найти основания разве что для минутного смущения.
– Мне… мне очень жаль, сэр. Надеюсь… надеюсь, вы простите меня, – бормотала она, пытаясь подняться.
Я помог ей подняться.
– Вижу, вас поймали врасплох?
– Да… наверно, – ответила она просительным тоном, пытаясь наскоро привести одежду в порядок. – Я не предполагала, что движение поездов может быть таким… таким…
– Драматическим? – пришел я ей на помощь.
Девушка была очень хороша собой; ей был присущ тот тип красоты, нередко встречающийся у молодых англичанок, который мы частенько видим на дрезденских миниатюрах. Правда, в отличие от произведений немецких художников, ее волосы были не соломенного цвета, а имели нежный розоватый оттенок. Я решил, что ей должно быть лет двадцать пять. Нет, теперь я уже не считал, что она работает на Викерса, на Майкрофта Холмса или же на какую-нибудь из иных групп, участвовавших в конфликте. Несмотря на то что мой глаз был закрыт повязкой, а голову продолжали терзать яростные взрывы боли, я был почти уверен, что она непричастна к интриге, в которую мне на днях так неожиданно пришлось включиться.
Поддержав девушку, я взглянул ей прямо в лицо и не смог удержаться от ехидства:
– Вы что-то хотели?
– Я… – Она густо покраснела, тонкие руки задрожали так, что ей не удалось поправить вуаль. От этого девушка еще больше расстроилась; в ее манерах заметно убавилось высокомерия.
– Расскажите, что вам нужно, вдруг я, чем черт не шутит, смогу чем-то помочь. – Я сам был обескуражен собственной горячностью и был вынужден напомнить себе, что связан помолвкой и не имею возможности развлекаться флиртом. Но это касалось Гатри. Джеффрис же, хотя и был женат, не придерживался подобных тонкостей этикета и должен был попытаться навязать молодой леди свое внимание даже против ее воли. И я решил воспользоваться для этого случая всеми его недостатками, а также немногочисленными достоинствами. Поэтому я не стал просить прощения за свое поведение, а, напротив, принялся, криво улыбаясь, наращивать предполагаемое преимущество.
– Мне… мне… ничего не нужно, – пробормотала моя попутчица, изо всех сил пытаясь сохранить твердость. Ее лицо вновь приняло неодобрительное выражение, правда не в той мере, как во время нашего первого разговора: неловкость положения не могла не сказаться на поведении девушки. – Я надеялась, что у вас есть карта, по которой можно было бы проследить наш маршрут.
Я был абсолютно уверен, что это ложь, но счел нужным хотя бы на время притвориться, что поверил в эти слова.
– Если бы вы потрудились разбудить меня и задать вопрос, то я ответил бы, что карты у меня нет. И знайте, что поезда всегда идут по одному и тому же пути. Тот, в котором мы сидим, скоро будет в Париже. Если, конечно, не закусит удила и не помчится напрямик в поля.
Ее щеки вновь вспыхнули.
– Я не хотела… Я хотела избежать сцен.
– И потому устраиваете ее теперь, не так ли? – торопливо огрызнулся я. Было важно, чтобы она не успела приготовиться к обороне и не решила, что сможет переиграть меня, если, конечно, у нее было такое намерение. – А может быть, у вас на уме было что-нибудь еще? Кроме карты?
– Что… что вы хотите сказать? – Девушка пыталась принять оскорбленный вид, но выглядела не столько сердитой, сколько испуганной. Она напоминала напроказившего котенка. Мне показалось, что это выражение было для нее не внове, и подозрения немедленно усилились. Она, конечно, вполне могла быть путешествующей сестрой английского дипломата, но разве не мог Викерс послать ее шпионить за мной? А может быть, ее приставил ко мне вчерашний немец, чтобы узнать то, что не смог выпытать накануне, угрожая утопить меня в ванне?
– Почему вы так смотрите на меня? – спросила девушка, прервав мои неприятные размышления.
– А потому, что вы, похоже, тянули руки к моему бумажнику, – заявил я. Именно так, подчеркнуто оскорбительно, следовало разговаривать Джеффрису. – Но вы полезли не туда. Я храню деньги так, что никто до них не дотянется. Вот так-то.
– Вы думаете, что я хотела взять ваши деньги? – срывающимся голосом проговорила девушка. – Только потому, что я попыталась дотронуться до ваших вещей?
– Конечно. Зачем еще, скажите на милость, люди шарят в чемоданах соседей?
– Да, вы правы. – Мы оба, казалось, были в равной степени удивлены неожиданным признанием. Девушка смотрела в сторону, ее лицо и шея стали ярко-алыми. – Я… меня… мои деньги украли вчера вечером. У меня остались считаные гроши. Я подумала, что мне, возможно, удастся найти фунтов пять. Тогда я смогла бы прокормиться, пока не доберусь до брата. Того, что у меня осталось, наверняка не хватит.
Казалось совершенно невероятным, что такую благовоспитанную молодую леди может постигнуть подобная неприятность. Последние слова показались мне столь же смехотворными, как и предшествовавшие им нелепые объяснения. Но мне не хотелось демонстрировать свои сомнения, ибо я знал, что, несмотря на всю нелепость, история вполне могла оказаться правдивой, а сама девушка еще более наивной, чем пыталась показать.
– Вы завтракали? – спросил я, смерив ее тяжелым взглядом.
Девушка резко тряхнула головой.
– Я очень голодна, – созналась она, пристально разглядывая черный кружевной платочек, который старательно наматывала на палец одетой в перчатку руки. – Я совершенно не желаю злоупотреблять вашей добротой, но…
– Ладно, – перебил я, пытаясь не растрогаться, – на следующей станции я дам вам несколько сантимов, и вы сможете выйти и купить себе чашку кофе и какого-нибудь печенья. – Вместо улыбки я скорчил гримасу, исполненную развязного вызова, чтобы сохранить стиль Джеффриса.
– О, неужели? – откликнулась она, одарив меня нежным взглядом, от которого, наверно, ее отец, пока был жив, просто таял.
– Если, конечно, вы не станете впредь устраивать мне каких-нибудь штучек. Может показаться странным, но я не выношу вида голодных людей рядом с собой, – заявил я таким тоном, словно свершал акт неслыханного великодушия.
– Я больше не буду, – заверила меня спутница. Эти слова сопровождал искренний взгляд, который, несомненно, в недавнем прошлом ввел в заблуждение не одну гувернантку. – Я вам так благодарна…
– Не сомневаюсь в этом, – сухо ответил я. – А вот, не будь я джентльмен, то потребовал бы от вас доказательств благодарности. – И я нагло подмигнул девушке.
Та отшатнулась, будто перед ней внезапно возникла куча мерзкой падали.
– Если вы скажете еще что-нибудь подобное, то мне придется перейти в другое купе.
– Но только после того, как вы получите свой завтрак, – подхватил я. Разве можно бросать торговлю на самых первых шагах?
– Но ведь не захотите же вы, чтобы я заплатила честью за завтрак? – спросила девушка, взявшись рукой за горло.
– Женщины расставались с честью ради меньшего, – ответил я, удивляясь собственному цинизму и безрассудству. Нет, решительно не следовало так грубить, хотя, конечно, следовало и дальше быть настороже. – Но вам не стоит так волноваться, мисс, – добавил я, заметив, что она потрясена моими словами. – Если вы собираетесь так же резко обрывать меня, то я больше ни слова не скажу об этом.