Майк ЙОГАНСЕНПРИКЛЮЧЕНИЯ МАК-ЛЕЙСТОНА, ГАРРИ РУПЕРТА И ДРУГИХСоветская авантюрно-фантастическая проза 1920-х ггТом XXXVI
Йогансен Майк (Йоганссен М. Г.)
ПРЕДИСЛОВИЕ
Вилли Вецелиус (Willy Wetzelius) — псевдоним Антона Райнке, родившегося в 1893 году в семье немецких колонистов в Запорожье (на Хортице). Вещи свои, написанные в легком жанре авантюрных романов, он зачитывал на вечеринках в колонии. Этот его роман переведен нами по рукописи, которая попала в издательство после смерти самого Антона Райнке.
Для того, чтобы можно было его напечатать, потребовалось изменить и смягчить некоторые места книги, написанной несколько вольно, так как она не предназначалась для публикации. Кроме того, были сокращены некоторые вставные эпизоды (например, история Камиллы), потому что роман производил впечатление не совсем законченного и эти эпизоды имели слишком отдаленную связь с ходом действия.
Антон Райнке не вернулся из Германии, куда он уехал с представительством. Его застрелил немецкий офицер во время случайной схватки Райнке с двумя фашистами. Автору этих строк пришлось при переводе дописывать последнюю главу; начало ее (историю Лейнов) написал сам Вецелиус. Без всяких изменений в стиле Вецелиуса оставлена III глава.
В лице Дюваля Вецелиус дал определенные черты собственного характера. «Der Mensch ist der mächtige![1]» было любимым выражением Вецелиуса.
М. К.
Глава 1ДАМА В ЧЕРНОМ
Африканская пантера. Полет на аэроплане. Мисс Древинс — экономка. Упоминание о балладе Э. По «Аннабель Ли»[2]. Голод в России и Украине. Палец бухгалтера. Бетси, Мод и Дженни. Дама в черном. Доктор Рипс. Транспорт «Виктория». Человек с птицей. Гарри Руперт. Снова мисс Древинс — экономка. Взрыв в море. Сигарета в водорослях. Что подумал бы альбатрос, умей он курить.
Спустя ровно минуту после того, как пальчики с ухоженными ногтями, не только никогда не касавшиеся станка, но и не пришившие своей обладательнице ни одной пуговички <…>[3], дверь спальни беззвучно распахнулась и в комнату легким прыжком впорхнула пантера.
Зеленые глаза молодого, еще не совсем сформировавшегося зверя встретились с сонными глазами девушки.
Она выпрыгнула из постели и, разгоряченная сном, принялась возиться и играть со своей любимицей, которой больше подошли бы дикие леса центральной Африки, чем комфортабельная спальня дочери м-ра Мак-Лейстона.
В Южной Америке водятся ягуары, однако пришлось отдать несколько сот тысяч пудов хлеба, чтобы раздобыть настоящую африканскую пантеру.
Но что такое прозаический хлеб — ведь голод не в Америке, а в Советской России. В Америке доллары, доллары у мистера Мак-Лейстона — у Мак-Лейстона имеется единственная дочь, следовательно, у дочери м-ра Мак-Лейстона есть доллары.
Между тем, дочери м-ра Мак-Лейстона надоело играть с Аннабель, как она назвала свою игрушку в честь баллады Э. По, и, быстренько подбежав к письменному столу, она написала быстрой небрежной рукой: «Доброе утро, папа! Пришли мне сегодняшний Негаld».
Потом она пришпилила свою телеграмму к ошейнику Аннабель и, поручив пантеру горничной, стала ждать ответа, разглядывая в зеркале во всю стену свое личико, обрамленное золотистыми кудрями… Дальше сперва было написано: наивная прелесть 18-летнего расцветающего существа светилась в каждой жилке этой молодой… и т. д.
Но, поразмыслив хорошенько, автор решил этого не писать, а предложить читателю самому представить себе хорошенькую 18-летнюю девушку, взращенную по всем правилам искусства, образцового зверька без единого изъяна, чье воспитание обошлось в тысячи туберкулезников, тысячи рахитичных детей… словом, очень много долларов. Спору нет, зверек действительно был без единого изъяна.
Но это не совсем так.
У воспитанной дочери миллиардера все же был один недостаток — она привыкла читать газеты.
Бывают такие случаи в истории, когда даже сквозь толстую шкуру буржуазного лоска в газете прорывается кое-что абсолютно непредусмотренное и очень неудобное.
Это и случилось накануне. Мисс Древинс, главная управительница дворца м-ра Лейстона на Аvenue, была в тот день кислой и скучной, как старая сельдь, по выражению Эдит. Чтобы немного ее позлить, Эдит взяла вечерний выпуск газеты «Негаld» и принялась читать вслух, нарочно делая неправильные ударения и выговаривая слова, как произносят их нью-йоркские мальчишки: «Nеw York, число, месяц. Слухи об ужасном голоде в России подтверждаются. Неслыханный голод опустошает целые местности. Голодные женщины поедают своих детей. Случаи людоедства зарегистрированы…»
Вдруг она прочла что-то, что заставило ее моментально бросить газету и покраснеть от старания не проявить чувство охватившего ее ужаса.
Сегодня, сидя на ковре перед зеркалом, Эдит так глубоко задумалась, что даже вскрикнула от неожиданности, когда Аннабель, низко нагнув тяжелую голову, толкнула ее своим большим кошачьим носом.
Лицо Эдит мигом побледнело от гнева: вместо ожидаемой газеты к ошейнику пантеры была прицеплена записка, где говорилось: «Моя маленькая фея не должна занимать свою головку ненужными мыслями. Мак».
В это утро Эдит сердилась на своих горничных и, принимая ванну, даже швырнула в одну из них губкой. Губка, к счастью, попала той прямо в лицо, и брызги ароматной воды помогли горничной скрыть слезы, выступившие на покрасневших глазах.
Эдит не пошла завтракать с отцом, а во время прогулки в авто резко остановила машину перед газетным киоском. Обменяв несколько монеток на стопку газет, Эдит как будто успокоилась, чувствуя, что удовлетворила свою прихоть. Она считала это прихотью, так как м-р Лейстон называл капризами все ее желания.
Пожалуй, на сей счет я бы согласился с м-ром Лейстоном. Сочувствие к голодающим для дочери миллиардера — в самом деле каприз, садистическое развлечение. В течение целой недели Эдит впитывала газетные новости, то покупая газеты во время поездок на авто, то подкупая прислугу. Жуткий голод, который, не щадя красок, описывала американская пресса, притягивал молодую девушку, как бабочку огонь.
Она не могла оторваться от этого нового непередаваемого ощущения, похожего на гипноз, что вызывали у нее рассказы о царе-голоде.
За три дня до рокового события, как хорошо помнил м-р Лейстон, они, сидя рядом в кабинке аэроплана, глядели на расстеленные далеко внизу разноцветные шахматные квадраты. Потом Нью-Йорк скрылся в фиолетово-желтом тумане, и синяя полоса океана ласково поманила к себе выросшую на сентиментальных стихах девушку. Вдруг Эдит (это м-р Лейстон тоже хорошо запомнил) повернулась к нему и спросила: «Папа, а почему в России голод?» М-р Лейстон немного удивился. — «Голод… Голод в России создали большевики, они отобрали у крестьян хлеб».
«А почему в одной газете я читала, что если бы европейские государства не поддерживали войну в России, такого голода не было бы?»
«Я вижу, ты слишком много читаешь», — сердито сказал Мак-Лейстон и замолчал.
Как он после жалел об этом!
«Значит, нечего им помогать?» — спросила Эдит.
«Я поставляю АРА[4] тысячи банок с жиром, — сказал Лейстон. — Мы должны помогать даже язычнику и мытарю, как говорил Господь наш Иисус Христос».
Лейстон умолк и поудобнее уселся в кресле, так что его тело расплылось над ручками, над спинкой, над всем креслом.
Оказалось, поставлять продукты для АРА было очень выгодно. Они давали не менее 35 процентов чистой прибыли. Весь испорченный товар шел туда. Голодный не свинья — все съест.
Кроме того, все правление АРА было в руках у благотворителя человечества, короля химической промышленности м-ра Мак-Лейстона. И наконец, все это очень неплохо выглядело — помощь голодным жертвам большевизма…
«Вот и “Виктория”», — прервал его размышления механик, указывая на северо-восток.
«Где?» — привстала Эдит.
«Вон там, белое пятнышко справа от статуи Свободы. На рейде».
Эдит впилась глазами в пятнышко… «Виктория» была транспортом АРА, шедшим в Россию. На нем, кроме штата шпионов из министерства иностранных дел, должен был плыть секретарь химического треста, д-р химии Джим Рипс, ближайший помощник Лейстона.
В воображении Лейстона возник баланс главного гроссбуха химического треста. У главного бухгалтера был гладкий изогнутый палец. Когда он закончил свои объяснения и указал им на графу «чистая прибыль», под цифрой остался темный след пота. «Есть ли у него жена?» — подумал Лейстон и вышел вместе с Эдит из кабинки.
Бетси, Дженни и Мод служили на органохимической фабрике химического треста.
Сегодня, уходя с работы, три девушки застыли перед плакатом:
American Relief Administration (ARA)
Покупайте билеты в кинотеатр «HYPPODROME»
1. Идут голодающие.
2. Вымершая деревня и трупы голодных.
3. Мать ест своего ребенка.
4. Обезумевший от голода.
— Надо будет пойти вечером, — сказала Дженни.
Они стали подсчитывать деньги. Оставалось еще и пять лишних центов.
Все трое пошли к Мод: той нужно было кое-что поправить в одежде.
А именно, заштопать дырочки на чулках. Прорех оказалось много — пришлось замазать некоторые чернилами. Не было смысла все зашивать, все равно разлезется, когда начнешь стирать.
В кино их немного разочаровали. Потребовали оставить пальто в раздевалке.
А давать еще пенсы бородатому гардеробщику — это было уже слишком.
Бетси и Дженни уговаривали Мод все-таки посмотреть хронику. Но она прекрасно знала, что делать. Равнодушным голосом она предложила свой билет какому-то стоящему в очереди клерку.
Тот захлопал белесыми ресницами и был, мне кажется, очень доволен тем, что сможет увидеть ужасы XX века без очереди. Бетси и Дженни разделись, как леди, в вестибюле, а Мод отправилась домой.