Текст письма, полученного от Ф. Нансена
Лисакер, 26 февраля 1924 г. Рабочим, служащим и администрации Краснооктябрьской Государств. Табачн. Ф-ки и Центральн. Механич. мастерских.
Я уже письмом выразил Вам мою огромную благодарность через Русского Посла в Христиании за тот большой подарок, который Вы мне прислали.
Я хочу еще раз поблагодарить всех тех, кто подписал прекрасный адрес, и прошу их передать мою глубокую признательность всем рабочим и администрации Краснооктябрьской фабрики и Центральных мастерских за проявленную доброжелательность и любезное внимание.
Я считаю необходимым подчеркнуть, что я чрезвычайно тронут выраженными Вами добрыми мыслями. То, что я был способен сделать для Русского народа, явилось результатом необходимости облегчить тяжелые страдания и бедствия миллионов голодающих. Я тогда желал, чтобы мы могли сделать гораздо больше настолько, чтобы Русский народ мог в то время совершенно оправиться после постигшего его жестокого бедствия.
Положение в большей части Европы тогда было слишком тяжелым, и не представлялось возможным собрать ту сумму денег, которую мы хотели бы.
Я рад, несмотря на все, узнать, что положение в России улучшается, и я безусловно надеюсь, что Россия в скором времени займет вновь место одной из крупнейших промышленных стран.
Разрешите мне выразить мою бесконечную признательность за восхитительные сигареты — прекрасную русскую продукцию, которыми много наслаждаемся я лично и мои друзья.
Искренне Ваш ФРИТИОФ НАНСЕН.
«Краснооктябрьская» Гос. Табачн. ф-ка, выпуская эти папиросы самой высокой марки из отборных сортов иностранных табаков, посвящает их отважному борцу за дело спасения голодающих ПРОФЕССОРУ ФРИТИОФУ НАНСЕНУ[17].
Кстати, читатель узнает из этой благодарности, что профессор Нансен является отважным борцом за дело спасения голодающих. «Храбрость» его, очевидно, заключалась в том, что он, как и второй д-р (О’Кенан), решился поехать в Советскую страну.
Кроме того, мы видим из письма профессора Нансена, какое огромное значение имел он, профессор Нансен, в деле спасения голодающих. Действительно, что было бы с нами, если бы человеколюбивый профессор не согласился нам помочь. Страшно подумать.
Но, чтобы мы не думали, что профессор Нансен хоть немного благосклонно относится к нашей власти, он добавляет, что «необходимость облегчить тяжелые страдания и бедствия миллионов голодающих» была единственной причиной его великодушной помощи.
Оригинал этого письма нам посчастливилось достать из коробки, которую Сашко купил за собственные деньги в день получки. Сашко выкурил сигареты, а мы воспользовались литературной частью коробки.
Сегодня утром Сашко шел в не слишком хорошем настроении домой. К нему в комнату, где он масляными красками писал натурщиков, приходил фашист.
Было это так… Но перед этим нужно рассказать сон художника Сашко.
Увлеченный новыми изобретениями в области летания в воздухе, Сашко начал размышлять, как бы использовать эти штуки. Оказалось, что при чрезвычайном напряжении всех нервов человека, когда кажется, что все вокруг вот-вот закипит и превратится в пену, что при таком напряжении нервов и мышц нужно уловить какой-то момент; если его пропустить, — все снова становится обычным, обыденным и дебелым.
Но Сашко удалось поймать этот момент, и он плавно и легко поднялся в воздух. Полетав с три минуты по комнате, Сашко вылетел в окно на улицу. Поднялся шум, люди сбились в кучу, подбежал шуцман и вытащил револьвер. Сашко решил, что с револьвером нечего шутить, и порхнул над домами. Он летел теперь выше самой высокой колокольни. Берлин расстилался под ним, как план, по плану города ползали, как букашки, лошади, проползали с едва слышным жужжанием жуки-автомобили, трамвай карабкался в гору, поблескивало ледяное зеркало Шпрее.
Сашко подумал с секунду и полетел на восток.
Еще рано, он еще успеет вернуться в консульство. Он не заметил, как пролетел панскую Польшу и оказался над Москвой. У Кремля, на Красной площади, он спустился до двух-трех метров и начал парить над площадью.
Собрались люди, вызвали специалистов, и Сашко продемонстрировал свой способ. Он летал боком, ногами вперед, делал в воздухе мертвые петли, летел животом вперед, стоя, летел вниз головой, так что штанины немного спускались и москвичи рассматривали его берлинские носки в полоску. Около трех часов художник Сашко кружил в воздухе, словно ястреб над двором. Наконец он решил спуститься и подробно рассказать специалистам о своем методе. Спускаясь, он задел ногой цилиндр какого-то человека, ехавшего на извозчике.
Читатель уже догадался, что это был мистер О’Кенан, так трагически погибший в предыдущей главе этого романа. Споткнувшись о цилиндр, Сашко потерял равновесие и упал на пальто, которое мгновенно подстелил ему один из зрителей. На пальто Сашко пролежал с полминуты. Рядом стояла кровать, очевидно, он уже прилетел домой. Для пробы Сашко хотел было сняться с пальто и сделать несколько кругов по комнате, но не сдвинулся с места. Очевидно, он не поймал момента. В эту минуту постучали в дверь. Сашко встал на ноги, решив полетать чуть позже.
В комнату вошел человек в цилиндре… Не снимая его, он подошел к Сашко. На Сашко пахнуло пивным духом. Затем человек с блестящим красным носом и мутными глазами спросил:
— Sie sind russischer Kommunist? (Вы русский коммунист)?
— Нет, — коротко ответил Сашко.
— Простите. Кто же вы такой? — снова спросил пивной человек.
— Я художник, — ответил Сашко. — Я украинский коммунист, член партии КП(б)У.
Пивной человек захлопал глазами и уставился на Сашко. Тот уже совсем проснулся и, оглядываясь вокруг, искал какой-нибудь метательный инструмент. Глаза Сашко не выражали никакой благосклонности к посетителю пивных.
Посетитель немного подумал. — Нет ли у вас российских почтовых марок? — изменил он на всякий случай тактику.
Но вместо российских почтовых марок Сашко одарил гостя сакраментальной русской трехчленной формулой.
Формула, очевидно, была знакома посетителю. Он проворчал что-то угрожающее и, покачиваясь, вышел из комнаты. Сашко оделся, повязал галстук и сунул в карман браунинг.
Сегодня или завтра его могут подкараулить на улице и хорошенько избить. Застрелить его, вероятно, не застрелят, потому что это вызовет всякие осложнения государственного свойства, но избить могут.
С немного испорченным настроением, не вспоминая даже о своем изобретении, Сашко пошел в консульство.
Сегодня консула не было, и Сашко его заменял.
— Можно войти? — услышал он хриплый голос.
— Можно, — строго отозвался Сашко.
В дверь продвинулась голова и сейчас же скрылась обратно.
— Можно, — яростно крикнул Сашко. Голова появилась снова, потом медленно показалась вся фигура. Прислонившись спиной к двери, посетитель низко поклонился и застыл.
— Что вам? — строго спросил Сашко.
Фигура подошла ближе. У стола она снова низко поклонилась. Теперь Сашко разглядел посетителя. Это был, очевидно, молодой еще человек лет так 28, но красный нос, мешки под глазами, мутные зрачки придавали ему вид сорокалетнего геморроидального жуира.
— Господин консул, — робко начал посетитель. В его хриплом голосе звучали какие-то кокетливые интонации любимца женщин, потрепанного жизнью тунеядца.
— Господин консул, я к вам с денежной просьбой.
Сашко посмотрел на субъекта. Дегенерат со следами всех возможных заболеваний.
— Сколько вам нужно? Кто вы такой? — спросил Сашко.
Мартин напряженно ждал. Вернется Гарри или нет? Гарри не вернулся. Вместо этого появился сержант с тюремным надзирателем. И надзиратель вызвал Мартина, Джемса и Тони.
Эта комбинация немного обеспокоила Мартина.
Почему не вызваны другие? Если им нужен стачечный комитет, то почему вызвали только Мартина и Джемса, и при чем здесь Тони? Не имеет ли это снова отношения к Руперту?
Все трое в сопровождении сержанта вышли в коридор. В конце его мигала небольшая лампочка; в коридоре стоял полумрак.
Внезапно раздался дикий визгливый крик, словно кричал смертельно раненый заяц. Тони упал ничком, схватил ноги Мартина и бился, как в припадке.
Он заметил, что Гарри исчез, и решил, что их ведут убивать, как того убили.
Мартину едва удалось немного его успокоить. Наконец они с Джемсом взяли Тони под мышки и потащили по коридору.
У лампы Тони пришел в себя и, крепко схватив Мартина за рукав, как обезьяна, пошел сам. Мартин оглянулся на сержанта; в слабом свете он увидел в нем что-то знакомое.
Сержант спокойно и даже удивленно выдержал его взгляд. Они вышли из тюрьмы. Сержант вынул револьвер и знаком велел им идти вперед. Солдат с ним не было.
— Куда вы ведете нас? — спросил Мартин, как за несколько часов до этого спрашивал Гарри.
— К следователю, — коротко ответил сержант. Услышав звук его голоса, Мартин и Джемс оглянулись, словно пораженные молнией.
Да — это был Дюваль!
— Я говорил тебе! — с досадой сказал Джемс. Мартин не отвечал ему.
— Куда вы нас ведете, товарищ? — повторил вопрос Мартин.
— Не говорите так громко! — ответил Дюваль. — Мы идем в порт. У меня есть паспорта для вас. Я дал один паспорт Гарри. Теперь тихо.
Они перешли несколько улиц.
— Кроме того, у меня есть приказ отвести вас в следственное отделение при гавани. В Англии все можно сделать за деньги.
— Но нас все равно арестуют, — сказал Мартин. — Те же филеры, которые продали вам паспорта и ваши сержантские лычки, выдадут вас, когда мы будем подниматься на пароход.
— Я это знаю, — сказал Дюваль. — Мы не пойдем туда, где нас ждут. Я условился с филерами, что они получат от меня оставшиеся деньги, когда мы сядем на пароход. Следовательно, они нас ждут в гавани. Но мы сядем на поезд и поедем катером в Гамбург…
Через шест