Маленький лорд вскочил в экипаж, и карета покатилась по зелёной площадке. Даже когда она завернула за ограду и выехала на большую дорогу, граф всё ещё продолжал улыбаться той же невесёлой улыбкой.
– О, – ОТВЕТИЛ ФАУНТЛЕРОЙ, – ВЕДЬ Я ТОЛЬКО НАПИСАЛ ПИСЬМО! ВСЁ СДЕЛАЛ ДЕДУШКА
Глава VIIIУрок верховой езды
В течение следующих дней графу Доринкоурту приходилось не раз улыбаться. Говоря правду, по мере того как он всё больше сближался с внуком, улыбка так часто играла на его губах, что в некоторые минуты она переставала быть невесёлой. Надо сказать, что до приезда в замок маленького лорда Фаунтлероя старику сильно надоели его одиночество, подагра и старость. После долгой жизни, полной развлечений, неприятно сидеть одиноко, протянув ногу на больничный табурет, хотя бы даже в очень роскошной комнате.
Граф часто испытывал раздражение и бешенство. Он нередко делал резкие выговоры лакею. Старый граф был слишком умён, чтобы не видеть, что слуги его ненавидят. Даже гости навещали его не из любви к нему, хотя некоторые из них до известной степени занимали его. Он беззастенчиво высказывал резкие, насмешливые суждения, не щадившие никого.
Пока граф был здоров и силён, он переезжал из одного места в другое, хотя, в сущности, не наслаждался путешествиями. Когда же его здоровье начало расстраиваться, ему всё надоело; он заперся в Доринкоурте со своей подагрой, со своими газетами и книгами. Но всё время читать он не мог, и ему делалось всё скучнее и скучнее. Графу были противны длинные ночи, длинные дни, и он становился всё более и более нелюдимым и раздражительным.
Потом приехал Фаунтлерой. Граф, увидев его, к счастью для мальчика, испытал тайную гордость. Если бы Цедрик не был так красив, старик, может быть, невзлюбил бы его, не захотел бы видеть подле себя внука и, значит, не мог бы заметить его достоинств. Но он решил, что Цедрик красив и смел оттого, что в нём течёт кровь Доринкоуртов, и что эти его качества могут сделать честь старинному роду.
Потом, когда маленький мальчик заговорил, когда старик увидел, как он хорошо воспитан, несмотря на всё детское незнание и непонимание своего нового положения, старому графу ещё больше понравился внук. Цедди стал положительно занимать его. Ему было забавно отдать в эти детские ручки возможность облагодетельствовать Хигинса. Старый лорд ничуть не заботился о фермере, но с удовольствием думал, что о Цедди станут говорить и что фермеры полюбят его.
Потом ему было приятно приехать в церковь с Цедриком и увидеть, какое волнение и сочувствие вызвал он во всех. Он знал, что соседи станут толковать о красоте мальчика, о его тонкой, сильной, прямой фигурке, о том, как он хорошо держится, какое у него красивое лицо, какие блестящие волосы, и будут повторять, что этот мальчик «лорд до кончиков ногтей» (граф слышал, как одна женщина крикнула это другой). Доринкоурт был вспыльчивым, гордым стариком, гордившимся своим именем и положением, а потому он охотно показывал людям, что наконец в доме Доринкоуртов появился наследник, достойный того положения, которое ему со временем предстояло занять.
В то утро, когда Цедрик пробовал нового пони, граф испытал такое удовольствие, что почти забыл о подагре. Грум привёл хорошенькую лошадку, которая красиво сгибала блестящую гнедую шею и потряхивала тонкой головой. Граф сел к открытому окну библиотеки, чтобы посмотреть, как маленький лорд будет брать первый урок верховой езды. Он раздумывал, испугается ли маленький мальчик или нет. Это был довольно крупный пони, и Доринкоурт часто видел, что дети теряли всякую смелость, в первый раз усаживаясь в седло.
Фаунтлерой с восторгом вскочил на пони. Он ещё никогда не сидел на лошади, но ему было весело. Грум Вилькинс водил лошадку в поводу взад и вперёд перед окном библиотеки.
– Он очень смелый мальчик, – позже говорил Вилькинс в конюшне, широко улыбаясь. – Я без труда подсадил его. А когда он уселся в седло, даже взрослый не мог бы держаться прямее. И он говорит мне: «Вилькинс, я сижу прямо? В цирке сидят всегда очень прямо». – «Прямо, как стрела, ваша милость», – говорю я. И он был так доволен, так доволен, что засмеялся и говорит: «Это хорошо. Только если я не буду сидеть прямо, вы мне скажите, Вилькинс».
Но сидеть в седле прямо и ездить на лошадке, которую водили шагом, было недостаточно для маленького лорда. Через некоторое время Фаунтлерой крикнул деду, смотревшему на него из окна:
– А я не могу покататься сам? И немножко поскорее? Тот мальчик ездил и рысью, и галопом.
– А ты думаешь, ты мог бы проехаться рысью и галопом? – спросил граф.
– Мне хотелось бы попробовать, – ответил Фаунтлерой.
Старый граф махнул рукой Вилькинсу, и тот тотчас же привёл свою собственную лошадь, вскочил на неё и взял пони Фаунтлероя на поводок.
– Теперь, – сказал граф, – поезжайте рысью.
В течение нескольких минут маленький всадник сильно волновался. Он нашёл, что ехать рысью совсем не так легко и удобно, как шагом, и чем скорее бежал пони, тем беспокойнее было это.
– По-о-о-рядочно т-т-ря-сёт. П-правда? – сказал он Вилькинсу. – А в-вас т-рясёт?
– Нет, мой лорд, – ответил Вилькинс. – Вы со временем привыкнете к этому. Станьте на стремена и приподнимитесь.
– Я всё-ё в-ре-емя по-однима-юсь.
Фаунтлерой то поднимался, то падал, и его сильно толкало и качало. Он задыхался, его личико раскраснелось, но он старался усидеть и держаться как можно прямее. Глядя из окна, граф видел это. Когда всадники появились из-за деревьев, которые их скрыли на несколько минут, оказалось, что с Фаунтлероя свалилась шляпа. Его щёки разгорелись, как мак. Он сильно сжимал губы, но мужественно продолжал ехать рысью.
– Остановись на минуту, – сказал ему дедушка. – Где твоя шляпа?
Вилькинс снял фуражку.
– Она свалилась, ваше сиятельство, – улыбаясь, весело пояснил он. – И его милость лорд не позволил мне остановиться, чтобы поднять её.
– Он не очень боится? – сухо спросил граф.
– Боится, ваше сиятельство? – вскрикнул Вилькинс. – Да мне кажется, его милость не знает даже, что значит бояться. Я и раньше учил верховой езде молодых джентльменов, но никогда не видел, чтобы с первого раза кто-нибудь решался ездить так смело.
– Ты устал? – спросил граф маленького лорда. – Хочешь слезть?
– Трясёт больше, чем предполагаешь, – откровенно сознался маленький лорд. – Ну и устаёшь тоже немного. Но я не хочу сойти. Я хочу поучиться. Как только я немного отдышусь, поеду за шляпой.
Если бы самый ловкий человек вздумал учить Фаунтлероя, что делать, чтобы понравиться деду, он не мог бы подсказать ему ничего лучшего. Когда пони побежал по аллее, на суровом, недобром старом лице проступил слабый румянец, и в глазах, смотревших из-под нависших косматых бровей, загорелся свет удовольствия, такого удовольствия, какого старый граф давно не испытывал. Он смотрел на аллею, слушая стук лошадиных копыт. Когда наездники возвращались, они ехали гораздо скорее. Фаунтлерой всё ещё был без шляпы (Вилькинс вёз её в руках), щёки мальчика раскраснелись пуще прежнего, его золотистые волосы развевались вокруг головы, но он ехал спокойным, быстрым галопом.
– Вот, – задыхаясь, сказал он, когда они подъехали. – Я прокатился галопом. Конечно, я с-сид-дел не так хорошо, как мальчик с Пятой аллеи, но всё-таки ехал галопом и отлично вынес это.
После этого он, Вилькинс и пони стали друзьями. Редкий день крестьяне не видели их на большой дороге или среди зелёных лугов. Дети выбегали из коттеджей и останавливались у порога, чтобы полюбоваться хорошеньким горделивым пони и маленьким всадником, прямо державшимся в седле. Маленький лорд стаскивал шапочку, махал им рукой и кричал «Эй, здравствуйте!», совсем не как важный лорд, зато весело и сердечно. Иногда он останавливался и разговаривал с детьми, а один раз Вилькинс вернулся в замок с рассказом о том, как Фаунтлерой непременно захотел сойти с лошади невдалеке от деревенской школы и усадить на неё хромого и усталого мальчика-бедняка.
– И, ей-богу, – сказал Вилькинс, повторяя рассказ в конюшне, – он положительно и слушать ничего не захотел. Не согласился он также, чтобы с седла сошёл я, потому что, по его словам, маленькому мальчику было бы неудобно на большой лошади. «Вилькинс, – говорит он мне, – этот мальчик хромой, а я нет. И потом, мне хочется поговорить с ним». И мальчику пришлось усесться на пони, а мой лорд зашагал рядом с ним, засунув руки в карманчики. Шляпа съехала ему на затылок, и он шёл, посвистывая и болтая, и был так доволен, что просто прелесть. А когда мы пришли к коттеджу и мать мальчика вышла, чтобы посмотреть, что случилось, он снял шляпу да и говорит: «Я привёз вашего сына, сударыня, потому что у него болит нога. И я не думаю, чтобы ему было очень удобно опираться на палку. Это слишком маленькая поддержка. Я попрошу дедушку заказать для него костыли». Право, провались я, если эта женщина не была совсем поражена. Да и сам я долго не мог прийти в себя.
Услышав этот рассказ, старый граф не рассердился, хотя Вилькинс боялся этого. Напротив, он рассмеялся, призвал к себе Цедрика и заставил его повторить всю историю с самого начала до конца, а потом опять рассмеялся.
И вот через несколько дней коляска из замка Доринкоурт остановилась против коттеджа, в котором жил хромой мальчик. Из неё выскочил маленький лорд, пошёл к входной двери с парой крепких, лёгких, новых костылей, отполированных, как ружьё, и передал их миссис Гартль (фамилия хромого мальчика была Гартль), сказав:
– Мой дедушка кланяется вам. А вот это для вашего мальчика. Мы оба надеемся, что ему скоро станет лучше.
– Я поклонился им от вас, – объяснил он графу, когда экипаж вернулся в замок. – Вы не велели мне этого, но я подумал, что вы, может быть, забыли. Я хорошо сделал, да?
Граф опять засмеялся и не побранил его. Старик и мальчик дружили с каждым днём всё больше и больше, с каждым днём также вера Цедрика в доброту и совершенство деда увеличивалась. Он нисколько не сомневался, что старый граф самый любезный, добрый и великодушный старик на свете. Все желания мальчика исполнялись тотчас же, едва он успевал выговорить их. Его осыпали такими подарками и доставляли ему такие удовольствия, что иногда он сам терял голову. Очевидно, Цедди мог иметь всё, чего желал, и делать всё, что приходило ему в голову. И хотя всё это, конечно, было бы не особенно благоразумным воспитанием для других маленьких мальчиков, Цедди не делался хуже.