В то же утро он направил свою лошадь на возвышенное место поляны, по которой они ехали, и указал хлыстом на широко расстилавшиеся вокруг красивые поля и луга.
– Знаешь ли ты, что вся эта земля моя? – спросил он маленького лорда.
– Да? – удивился мальчик. – Для одного человека это очень много. И как красиво!
– А ты знаешь, что всё это когда-нибудь будет принадлежать тебе? Всё это и ещё многое!
– Мне! – вскрикнул маленький лорд испуганным голосом. – Когда?
– Когда я умру, – ответил ему дед.
– Тогда мне ничего не нужно, – сказал Фаунтлерой. – Я хочу, чтобы вы жили всегда.
– Ты очень добр, – сухим тоном заметил граф. – Тем не менее когда-нибудь всё будет принадлежать тебе. Когда-нибудь ты станешь графом Доринкоуртом.
Маленький лорд некоторое время сидел молча. Он смотрел на широкие поляны, на фермы, на большие стога, на коттеджи, на хорошенькую деревню и серый высокий замок, башни которого виднелись вдали. Потом мальчик слегка вздохнул.
– О чём ты думаешь? – спросил его граф.
– Я думаю, – ответил Фаунтлерой, – какой я маленький мальчик, а ещё о том, что мне сказала Дорогая.
– Что сказала она?
– Она сказала, что быть богатым совсем не легко, что богач должен стараться постоянно думать о других. Имея много земли, много домов и денег, человек может забыть, что не все так счастливы и богаты, как он. Я рассказывал ей, как вы добры, и она сказала, что это очень-очень хорошо. По её словам, у графа много власти, и, если он думает только о своих удовольствиях и совсем не заботится о людях, которые живут на его земле, с ними случаются разные неприятности. Он мог бы помочь им, но, думая только о себе, ничего не делает для них. И это ужасно, потому что на его земле живёт столько людей. Я смотрел на эти дома и думал, как я узнаю обо всех, кто живёт в них, когда сделаюсь графом. Скажите, как вы узнали?
Всё знакомство старого графа с его фермерами ограничивалось тем, что он знал, кто из них аккуратно платит за аренду, кто ничего не платит. Плохие фермеры изгонялись. Вопрос внука был для него неприятен.
– Ньюк узнаёт о них за меня, – сказал он, подёргал свои большие седые усы и довольно беспокойно посмотрел на маленького спутника. – Поедем домой. Когда ты станешь графом, постарайся быть лучше меня.
На обратном пути Доринкоурт почти всё время молчал. Ему было странно, что он, всю жизнь никого не любивший по-настоящему, так сильно привязался к этому маленькому мальчику, а он действительно привязался к Цедрику. Сначала ему нравились только красота Цедди, его храбрость. Он гордился им, но теперь чувствовал что-то, что затмило гордость. Иногда граф улыбался мрачной, скупой улыбкой, смеясь над самим собой при мысли, до чего он любит бывать с мальчиком, как ему нравится его голос и как втайне он горячо желает, чтобы маленький лорд его любил и хорошо думал о нём.
«Я одинокий старик, и потому мне не о чем больше думать», – говорил он себе, а между тем знал, что это было не вполне так. Если бы он сказал себе правду, ему, может быть, пришлось бы сознаться, что его помимо воли привлекают к мальчику те качества, которых никогда не было у него самого: откровенный, искренний характер, нежность, правдивость, доброта, которая мешает ему в людях видеть зло.
Приблизительно через неделю после описанной прогулки Фаунтлерой, вернувшись от матери, вошёл в библиотеку с взволнованным, озабоченным личиком. Он уселся на тот самый стул с высокой спинкой, на котором сидел в вечер своего приезда, и некоторое время молча смотрел на угли в камине. Граф тоже молча наблюдал за ним, не зная, что будет дальше. Он ясно видел, что у Цедрика есть что-то на уме. Наконец мальчик поднял голову.
– А Ньюк всё знает о фермерах? – спросил он.
– Его дело – знать о них, – ответил старый граф. – Может быть, он не исполнил его, а?
Как бы ни казалось это странным, но графа забавляло и восхищало внимание маленького лорда к фермерам. Сам он никогда ими не интересовался, но ему нравилось, что, несмотря на все детские мысли, всевозможные детские удовольствия, эта курчавая головка работала так усиленно и серьёзно.
– Тут есть одно место, – сказал Фаунтлерой, глядя на деда широко открытыми, полными ужаса глазами. – Его видела Дорогая. Оно в конце деревни. Там дома стоят так близко один к другому, что в них дышать трудно… Они покривились и чуть не разваливаются. И в них живут совсем бедные люди. И всё там ужасно! Люди часто заболевают лихорадкой, их дети умирают или от тяжёлой жизни делаются злыми, дурными. Они так бедны и несчастны! Им хуже, чем Микэлю и Бриджет. Подумайте: дождь протекает сквозь их крыши. Дорогая ходила туда к одной бедной женщине и не подпускала меня к себе, пока не переменила платья. И когда она рассказывала мне это, слёзы так и катились у неё по лицу.
На его собственных глазах выступили слёзы, но он улыбался сквозь них.
– Я сказал ей, что вы этого не знаете и что я всё расскажу вам, – прибавил Цедрик.
Он соскочил со стула, подошёл к деду и облокотился на его кресло.
– Вы всё можете поправить, – продолжал он, – как поправили дела Хигинса. Ведь вы всегда всем делаете добро. Я уверил её, что вы это устроите и что Ньюк, вероятно, забыл вам сказать о бедняках.
Граф посмотрел на ручку, которая лежала на его колене. Управляющий ничего не забыл. Напротив, Ньюк постоянно твердил ему об ужасной жизни жителей в конце деревни, который назывался Графский Двор. Он знал о разваливающихся жалких домах, о засорённых канавах, сырых стенах, разбитых окнах, протекающих крышах, знал о бедности, лихорадке и прочих несчастиях жителей этой части деревни. Мистер Мордаунт тоже рисовал ему их жалкую жизнь в самых сильных выражениях, но граф всегда отвечал ему резкими, недобрыми словами. Когда подагра очень сильно мучила его, он говорил даже: «Чем скорее жители Графского Двора перемрут и будут похоронены, тем лучше, и нечего больше и рассуждать об этом». А между тем, глядя теперь на руку, которая лежала на его колене, видя перед собой честное, серьёзное личико с откровенными глазами, он почувствовал вдруг стыд и за Графский Двор, и за самого себя.
– Как, – сказал он, – ты хочешь из меня сделать строителя образцовых коттеджей?
И граф решительно погладил рукой маленькую детскую ручку.
– Старые домишки нужно снести, – с жаром произнёс мальчик. – Это говорит Дорогая. Пойдёмте, пойдёмте; пусть их завтра же разрушат. Все будут так довольны, когда увидят вас! Ведь они сразу поймут, что вы пришли помочь им.
И глаза Цедди засияли как звёзды.
Граф поднялся с кресла и положил руку на плечо ребёнка.
– Пойдём походим по террасе и обсудим это дело, – сказал он с отрывистым смехом.
И хотя старик насмешничал ещё два или три раза, пока они разгуливали по широкой каменной террасе, на которую выходили вместе почти каждый вечер в хорошую погоду, было ясно, что он думает о чём-то приятном для себя. И граф всё время не снимал руки с плеча своего маленького спутника.
Глава XТревога графа
В деревне Эрльборо, красивой и живописной издали, миссис Эрроль нашла много печального и тревожного. Вблизи не всё было так привлекательно, как казалось с далёких холмов. Там, где мать Цедди надеялась найти живущих в достатке трудолюбивых людей, она увидела невежественных бедняков, потерявших желание работать, и узнала, что Эрльборо считалась самой худшей из всех окрестных деревень.
Мистер Мордаунт рассказал ей о своих затруднениях и разочарованиях, многое также она открыла сама. Управляющие, которые заведовали имением Доринкоурт, старались только угождать графу, и их нисколько не тревожили ни нужда, ни порча нравов бедных арендаторов. Поэтому не было сделано многого, на что следовало бы обратить внимание, и дело шло всё хуже и хуже.
Что же касается той части деревни, которая называлась Графским Двором, то она составляла настоящий позор для графов Доринкоуртов. Полуразвалившиеся дома теснили один другой, и в них жили самые жалкие, больные, истощённые голодом и не желавшие трудиться люди. Когда миссис Эрроль в первый раз попала туда, она невольно содрогнулась. Нужда в деревне была ещё ужаснее, чем в городе. Казалось, несчастным и помочь нельзя.
Глядя на грязных, заброшенных детей, которые росли среди людей испорченных, относившихся к ним с грубым равнодушием, она подумала о своём сыночке, который проводил все дни в большом великолепном замке, подумала о том, что его заботливо охраняют, прислуживают ему, как молодому принцу, что все его желания исполняются, что он видит только роскошь, удобство и красоту. И вот в её мудром материнском сердечке зародилась смелая мысль. Она, как и другие, видела, что её сын понравился графу и что вряд ли дед откажется исполнить какое-нибудь его желание.
– Граф исполнит всё, что он попросит, – сказала она мистеру Мордаунту. – Почему бы нам не употребить эту снисходительность на пользу другим людям?
Миссис Эрроль знала, что она может доверять доброму детскому сердечку, и рассказала Цедди о Графском Дворе в уверенности, что он поговорит об этом с дедом, и в надежде, что из этого выйдет что-нибудь хорошее.
И как ни было это странно, – хорошее вышло. На графа больше всего действовали полное доверие к нему внука и понимание того, что Цедрик ждёт от него справедливости и великодушия. Старик никак не мог решиться показать маленькому лорду, что у него нет великодушных наклонностей, что он своеволен и не думает о справедливости. Для него было так ново видеть, что им восхищаются, считают его благодетелем, человеком с необыкновенно благородной душой, и ему совсем не хотелось, заглянув в любящие карие глаза, сказать:
– Я недобрый, себялюбивый старик. За всю свою жизнь я никогда не совершил ни одного великодушного поступка, и я совсем не забочусь о том конце деревни, в котором живут бедняки.
Он мало-помалу так привязался к маленькому мальчику с пушистой гривой золотистых прелестных кудрей, что теперь был готов время от времени делать добрые поступки. Итак, смеясь над собой, граф после короткого раздумья послал за Ньюком, долго разговаривал с ним о бедных домишках, и в конце концов было решено их разрушить, а на их месте выстроить новые коттеджи.