– И, знаете ли, – рассказывал впоследствии Эш, – у старика был вид гордый, точно у индюка. И, даю вам слово, я не удивляюсь: я не видывал ребёнка красивее и милее, чем Фаунтлерой. Прямой как стрелка, и сидит на пони, точно маленький кавалерийский солдат!
Наконец и леди Лорридель услышала о маленьком лорде. Ей рассказали о Хигинсе, хромом мальчике, о новых коттеджах и ещё о многом. И ей захотелось увидеть Фаунтлероя. Как раз когда леди Лорридель раздумывала, как бы повидать его, она, к своему большому удивлению, получила письмо от брата, в котором граф приглашал в Доринкоурт её и сэра Гарри.
– Это просто невероятно! – воскликнула она. – Мне рассказывали, будто мальчик делает чудеса, и я начинаю верить этому. Говорят, мой брат его обожает и не может расстаться с ним ни на минуту. И он так гордится им! Теперь, мне кажется, он хочет показать его нам.
И она приняла приглашение.
Муж и жена Лорридель приехали в замок Доринкоурт к вечеру, и леди прямо прошла к себе в комнату, не заходя к брату. Одевшись к ужину, она спустилась в гостиную. Близ камина стоял граф, показавшийся ей особенно высоким и важным. Подле него был маленький мальчик с красивым, круглым, весёлым личиком, в чёрном бархатном костюме с большим воротником из дорогого кружева. Он поднял на неё такие прелестные, невинные карие глаза, что старая леди чуть не вскрикнула от удовольствия и удивления.
Пожимая руку графа, она назвала его именем, которое не употребляла со времени молодости.
– Скажи, Молино, – спросила она, – это и есть твой внук?
– Да, Констанция, – ответил граф, – это он. Фаунтлерой, это твоя внучатая тётушка, леди Констанция Лорридель.
– Как вы поживаете, тётя? – сказал Фаунтлерой.
Леди Лорридель положила руку на его плечо, посмотрела несколько секунд на его поднятое личико, а потом горячо его поцеловала.
– Я твоя тётя Констанция, – произнесла она. – И я любила твоего бедного папу. Ты очень похож на него.
– Я всегда радуюсь, когда мне говорят, что я на него похож, потому что, мне кажется, все любили его, как Дорогую… тётя Констанция. (Последние два слова он прибавил после маленькой паузы.)
Леди Лорридель была в восторге. Она наклонилась и опять поцеловала мальчика, и с этой минуты они стали задушевными друзьями.
– Ну, Молино, – позже сказала она графу, – право, он не мог быть лучше!
– Думаю, нет, – сухо подтвердил граф. – Он прелестный мальчик. Мы с ним большие друзья, и он считает меня самым добрым и кротким филантропом. Сознаюсь тебе, Констанция (ведь если я ничего не скажу, ты сама всё увидишь), что я в опасности совсем потерять от него голову.
– А что думает о тебе его мать? – спросила леди Лорридель со своей обыкновенной прямотой.
– Я её не спрашивал об этом, – насмешливо ответил граф.
– Буду откровенна с тобой, Молино, и скажу, что мне совсем не нравятся твои поступки и что я собираюсь в самом скором времени побывать у миссис Эрроль. Итак, если ты хочешь поссориться со мной из-за этого, лучше сразу скажи мне. Даже у нас в Лорриделе говорят, что твои бедные арендаторы обожают её.
– Они обожают его, – сказал граф, показывая головой в сторону Фаунтлероя. – Ты увидишь, что миссис Эрроль хорошенькая женщина. Я в долгу перед ней за то, что она передала часть своей красоты мальчику. И если тебе угодно, можешь отправиться к ней. Я прошу только, чтобы она оставалась в Коурт-Лодже и чтобы ты не просила меня ехать к ней.
И он снова насмешливо улыбнулся.
– Он не так ненавидит её, как прежде. Я это ясно вижу, – сказала леди Лорридель сэру Гарри. – И он сильно изменился. В нём появились человеческие свойства только благодаря его любви к этому наивному любящему маленькому мальчику. Ребёнок искренне любит его, прислоняется к его колену. Собственные дети моего брата ни за что не сделали бы этого, они охотнее уселись бы на тигра.
На следующий день она поехала к миссис Эрроль и, когда вернулась, сказала брату:
– Молино, я никогда не видела такой прелестной молоденькой женщины. Её голос звенит, как серебряный колокольчик. И ты можешь поблагодарить её за то, что она сделала мальчика таким, каким мы его видим. Не только свою красоту дала она ему. Ты делаешь большую ошибку, не приглашая её приехать в замок и позаботиться о тебе. Я позову её в Лорридель.
– Она не расстанется с мальчиком, – ответил граф.
– Значит, мне придётся взять и его, – со смехом заметила леди Лорридель.
Но она отлично понимала, что ей не отдадут Фаунтлероя. С каждым днём старая леди видела всё яснее и яснее, что внук и дед близко сошлись, что гордость, честолюбие, надежды и любовь угрюмого старика сосредоточились на мальчике и что горячая, наивная душа отвечает на привязанность деда доверием и любовью.
Знала она также, что граф устраивает обед больше всего из желания показать свету своего внука и наследника и дать всем возможность увидеть, что мальчик, о котором так много говорят, внешность которого так часто описывают, ещё лучше и милее, чем рассказывают.
– Он так страдал от унижения, глядя на Бевиса и Мориса, – сказала мужу леди Констанция. – Многие знали, какие они, и он положительно ненавидел их. А этот мальчик льстит его гордости.
Почти всем приглашённым в замок больше всего хотелось видеть там лорда Фаунтлероя, и они спрашивали себя: покажут ли им его?
В своё время его показали.
– У мальчика хорошие манеры, – сказал граф. – Он никому не помешает. Обыкновенно дети бывают или глупы, или надоедливы. Бевис и Морис были и неумны, и несносны. Он же может отвечать на вопросы, когда к нему обратятся, и молчать, когда с ним никто не говорит. Он никому не помешает.
Но Цедрику недолго дали молчать. Каждый что-нибудь сказал ему. Дело в том, что всем хотелось послушать, как он говорит. Дамы ласкали его, задавали ему вопросы. Мужчины тоже спрашивали о том, о другом и шутили, как раньше пассажиры на пароходе. Маленький лорд не вполне понимал, почему гости иногда так смеются, слыша его ответы. Но он привык видеть, что люди часто улыбаются, когда он говорит совершенно серьёзно, и не обижался. Весь вечер ему было необыкновенно весело.
Великолепные комнаты блистали от освещения. Повсюду стояли цветы. Гости казались весёлыми. Дамы приехали в красивых, необыкновенных платьях, на шее или на голове сверкали драгоценности.
В числе гостей была одна молодая девушка, как Цедди слышал, только что приехавшая из Лондона после окончания сезона. Она показалась Фаунтлерою до того прелестной, что он не мог оторвать от неё глаз. У этой стройной девушки с маленькой гордой головкой были мягкие тёмные волосы и большие глаза цвета лиловых фиалок, а щёки и губы яркие, как лепестки роз. На ней красовалось лёгкое белое платье, её шею украшала нитка жемчуга. Подле неё стояли молодые люди, которым, по-видимому, очень хотелось понравиться ей. И Цедрик решил, что она что-то вроде принцессы. Эта красавица так заинтересовала его, что он невольно подошёл к ней поближе. Наконец она повернулась и заговорила с ним.
– Подойдите, лорд Фаунтлерой, – сказала она с улыбкой, – и скажите, почему вы так смотрите на меня?
– Я думал о том, как вы красивы, – ответил маленький лорд.
Все окружавшие её засмеялись. Она тоже улыбнулась, и розовый румянец на её щеках ещё усилился.
– Ах, Фаунтлерой, – сказал один молодой человек, который смеялся громче других, – пользуйтесь удобным случаем. Когда вы станете старше, вы не посмеете говорить так.
– Да всякий невольно скажет это, – мягко заметил Фаунтлерой. – Вот и вы тоже. Разве вы не находите, что она хорошенькая?
– Нам не позволено говорить всё, что мы думаем, – ответил тот же молодой человек.
Все остальные опять засмеялись.
Но молодая красавица – её звали мисс Вивиан Герберт – протянула руку и привлекла Цедрика к себе. В эту минуту она показалась ему ещё красивее, чем прежде.
– Пусть лорд Фаунтлерой говорит всё, что думает, – сказала она. – Я очень ему благодарна. Я уверена, что он говорит искренно.
И она поцеловала его в щёку.
– Я думаю, что вы красивее всех, кого я видел, – сказал маленький лорд, глядя на неё наивным, восхищённым взглядом, – кроме Дорогой. Конечно, я не могу думать, что кто-нибудь может быть так красив, как Дорогая. Я нахожу её самой хорошенькой во всём мире.
– Я уверена, что это так и есть, – поддержала его мисс Вивиан Герберт. Она засмеялась и опять поцеловала его в щёку.
Бо´льшую часть вечера она не отпускала его от себя; все окружавшие их очень веселились. Цедрик не знал, как уж случилось, но вскоре он уже рассказывал им об Америке, о республиканских отрядах, о мистере Гоббсе и, наконец, гордо вытащил из своего кармана прощальный подарок Дика – шёлковый платок.
– Я положил его в карман, потому что сегодня гости, – сказал он. – Мне казалось, что Дику будет приятно, если я возьму его, когда в доме соберутся гости.
И несмотря на то что яркий, усеянный лиловыми пятнами платок был смешон, глаза Цедди смотрели на него таким серьёзным любящим взглядом, что слушатели не могли не расхохотаться.
– Видите ли, платок мне нравится, потому что Дик – мой друг, – объяснил он.
Однако, хотя Цедди говорил много, он, как и сказал граф, никому не мешал. Когда говорили другие, он сидел спокойно и слушал, а потому никто не находил его надоедливым. На многих лицах появлялась лёгкая усмешка, когда он подходил к креслу деда, останавливался подле него или садился на стул рядышком с ним и с самым очаровательным вниманием ловил каждое его слово. Однажды он стал так близко к ручке кресла, что его щека прижалась к плечу графа. Заметив всеобщую улыбку, старый лорд сам немного улыбнулся. Он подумал, о чём думали смотревшие на него, и ему стало втайне приятно, что все видят, как дружны они с этим маленьким мальчиком, который, по их мнению, должен был бы считать его недобрым.
Ждали, что мистер Гавишем приедет после полудня, но, странное дело, он опоздал. Этого не случалось за все годы его службы у графа Доринкоурта. Адвокат так опоздал, что приглашённые уже собирались идти к обеду, когда он приехал. Когда Гавишем подошёл к графу, старик с изумлением взглянул на него. Казалось, адвокат очень спешил и был взволнован. Его всегда бесстрастное, умное лицо страшно побледнело.