Несколько дней он втайне очень беспокоился и перестал тревожиться, только получив первое письмо от Фаунтлероя. Он перечёл его несколько раз для себя и для Дика, который приблизительно в это же время тоже получил письмо.
Они оба наслаждались письмами Цедди, читали и перечитывали их, разговаривали о них, перебирали каждое слово Цедрика. Много дней провели они, составляя ответы, и читали их почти так же часто, как письма маленького лорда.
Дику было очень трудно написать письмо. Он учился грамоте в вечерней школе всего в течение нескольких месяцев, которые прожил со своим старшим братом. Но он был так сообразителен, что хорошо воспользовался учением, и позже постоянно читал по складам газеты, практиковался в письме. Он то и дело писал мелом буквы на мостовой, на стенах или на оградах.
Дик рассказал мистеру Гоббсу о себе, о старшем брате, который был очень добр к нему после смерти их матери. Она умерла очень давно, а их отец умер ещё раньше. Брата этого звали Бен, и он, как умел, заботился о Дике. Потом, когда мальчик настолько вырос, что мог стать разносчиком газет и бегать на посылках, он сам стал зарабатывать свой хлеб. Они жили вместе. Бен вырос, постарался отыскать себе место получше и наконец поступил на приличное жалованье в магазин.
– И тогда, – воскликнул с негодованием Дик, – он женился на одной дурной девушке, и всё пошло скверно! Он женился на ней и поселился в двух комнатах за лавкой. Какая Минна была злая, настоящая тигрица! Когда она сердилась, то рвала всё, что ей попадалось под руку, а сердилась она постоянно. У неё родился ребёнок, такой же, как она: он ревел день и ночь. Мне приходилось его качать, и, когда он кричал, она бросала в меня что попадётся. Как-то раз она швырнула тарелку, попала в ребёнка и разрезала ему подбородок. Доктор сказал, что у него навсегда останется шрам. Нечего сказать: славная маменька! Злюка. Это было недолго. Она злилась на Бена за то, что он недостаточно скоро наживал деньги, и наконец мой бедный брат отправился на Запад, чтобы поступить к скотоводу. Приблизительно через неделю после его отъезда вечером я возвратился домой после разноски газет и увидел, что наши комнаты заперты и что там никого нет. Хозяйка дома объяснила мне, что Минна улепетнула. Кто-то сказал, что она поехала через океан, так как поступила в кормилицы к даме, у которой тоже был малютка. Я никогда не слышал больше о ней! Ни я, ни Бен. Если бы я был на его месте, я нисколько не печалился бы. Думаю, что и он не огорчился. Но сначала он много думал о ней. Говорю вам, он очень её любил. Ну и надо сказать, что она была прелесть какая хорошенькая, когда принарядится и не злится. У неё были большие чёрные глаза, чудные чёрные волосы по колено. Она свёртывала их в жгут толщиной с вашу руку и два раза обвивала ими голову. А уж глаза, скажу вам… Многие говорили, что её мать или отец приехали из Италии. Оттого-то она и была такая странная!
Он часто рассказывал Гоббсу о ней и о Бене, который с тех пор, как отправился на Запад, написал Дику два раза. Бену не посчастливилось, и он переезжал с места на место. Наконец он поступил в Калифорнии к скотоводу и жил там в то время, когда Дик познакомился с мистером Гоббсом.
– Минна, – однажды сказал Дик, – взяла всё, что он имел. Я очень жалею его.
Они вместе сидели у порога, мистер Гоббс набивал трубку.
– Ему не надо было жениться, – серьёзно заметил он, вставая, чтобы достать спичку. – Мне самому никогда не хотелось обзаводиться хозяйкой.
Гоббс вынул спичку из коробочки и вдруг наклонился над прилавком.
– Как? Да тут, кажется, письмо! Раньше я его не заметил. Вероятно, почтальон положил его, когда я смотрел в другую сторону, или же газета соскользнула и прикрыла его.
Гоббс поднял конверт и внимательно осмотрел его.
– Это от Цедрика! – воскликнул бакалейщик. – Наверно от него.
Он совершенно забыл о трубке, в большом волнении подошёл к стулу и, вынув из кармана перочинный ножик, разрезал конверт.
– Что-то пишет он сегодня? – сказал Гоббс, открыл письмо и прочитал:
«Замок Доринкоурт
Мой дорогой мистер Гоббс!
Я пишу вам впопыхах, потому что мне надо рассказать вам странную вещь. И я знаю, что вы очень удивитесь, мой дорогой друх, когда я всё вам расскажу. Всё это ошипка. Я совсем не лорд и не буду графом.
Приехала дама. Она была женой моего дяди Бевиса, который умер. У неё есть маленький мальчик, и он – лорд Фаунтлерой, потому что в Англии старший сын графа бывает графом, если все умерли, то есть если умерли его отец и дедушка. Мой дедушка не умер, но умер мой дядя Бевис, а потому его сынок – лорд Фаунтлерой. А я не лорд, потому что мой папа был младшим сыном. Теперь моё имя опять Цедрик Эрроль, как в то время, когда я был в Нью-Йорке, и всё будет принадлежать другому мальчику.
Сначала я думал, что должен ему отдать моего пони и шарабан. Но дедушка говорит, что отдавать не надо. Дедушка очень опечалился, и, кажется, ему не нравится эта дама. Но, может быть, это только потому, что он думает, будто Дорогой и мне будет неприятно, что я не лорд? И правда, мне больше хотелось бы быть графом, чем прежде, потому что это красивый замок и я всех полюбил. Кроме того, когда человек богат, он может сделать многое. Теперь же я небогат. Я буду учиться работать, чтобы потом заботиться о Дорогой. Я спрашивал Вилькинса об уходе за лошадьми; может быть, я сделаюсь грумом или кучером.
Эта дама привезла в замок своего мальчика, и дедушка и мистер Гавишем разговаривали с ней. Кажется, она сердилась, потому что очень громко кричала, и дедушка тоже рассердился. А вот раньше я никогда не видел, чтобы он сердился. Мне жаль, что они все так волнуются. Я всё хотел рассказать вам и Дику, чтобы вы знали об этом.
Ваш старый друг
Мистер Гоббс так и упал на стул. Письмо соскользнуло на его колено, а перочинный ножик полетел на пол вместе с конвертом.
– Ну, – воскликнул он, – меня заставили плясать!
Он был так изумлён, что даже его всегдашнее восклицание немножко изменилось. Обыкновенно он говорил «заставьте меня плясать», а на этот раз сказал «меня заставили плясать».
– Но всё это к лучшему. Правда? – предположил Дик.
– К лучшему?! – возмутился мистер Гоббс. – Мне кажется, это шутки английских аристократов. Они хотят отнять у него всё, потому что он – американец. С самой революции они ненавидят нас. Поверьте, они отберут у него его богатство! Говорил я вам, что за него нельзя быть спокойным. Вот и случилось! Похоже на то, что их правительство хочет отнять у него его собственность.
Гоббс сильно разволновался. Сначала он не радовался, что жизнь его молодого друга изменилась, но позже примирился с этим, а со времени первого письма Цедрика стал даже немножко гордиться великолепием, посреди которого жил его приятель. Может быть, он был дурного мнения о графах, но отлично знал, что даже в Америке деньги – вещь приятная, и ему казалось, что, если богатство и величие пропадут вместе с титулом, это будет тяжело.
– Они стараются обокрасть его, – сказал он. – Вот что они делают. И люди с деньгами обязаны помочь ему.
До позднего часа он не отпустил от себя Дика и долго-долго толковал с ним. Когда же молодой чистильщик сапог пошёл домой, он довёл его до угла улицы, а по дороге обратно остановился против пустого дома, долго смотрел на надпись «отдаётся внаём» и с волнением пыхтел своей трубкой.
Глава XIIСоперники
Очень скоро после памятного обеда в замке англичане, читающие газеты, узнали о странной истории, которая случилась в Доринкоурте. Когда её рассказывали со всеми мелкими подробностями, она выходила очень интересной. В Англию привезли маленького американца, и он стал лордом Фаунтлероем. По словам многих, он был так красив и мил, что заставил всех полюбить себя. Дедушка граф гордился своим наследником, но до сих пор не простил молодой хорошенькой матери, что она вышла замуж за капитана Цедрика Эрроля.
Дальше шли рассказы о женитьбе Бевиса, покойного лорда Фаунтлероя, и его странной жене, о существовании которой никто не подозревал, пока она не появилась вместе со своим сыном и не сказала, что он – настоящий лорд Фаунтлерой, который должен воспользоваться всеми своими правами. Об этом много говорили, писали, и странная история волновала слушателей и читателей. Потом пошли слухи, что граф Доринкоурт очень недоволен новым оборотом дела и собирается подать жалобу в суд и начать процесс.
В графстве, в котором находилась деревня Эрльборо, ещё никогда не бывало такого волнения. В ярмарочные дни люди собирались кучками и спрашивали друг друга, что будет дальше. Жёны фермеров приглашали к себе подруг на чай, желая поболтать с ними о том, что они слышали, что они думали и так далее. Рассказывали, как сердился граф, как он не хотел признать нового лорда Фаунтлероя, как он возненавидел жену своего сына Бевиса. Но, понятно, больше всех могла рассказать обо всём миссис Дибл. И к ней постоянно шли за справками.
– Всё это, конечно, ужасно, – говорила она. – Но, если вы спросите моё мнение, сударыня, я скажу, что он наказан справедливо. Зачем он так поступил с этой милой миссис Эрроль, разлучив её с сыночком? Ведь он полюбил его, привязался к нему, гордится им и теперь чуть с ума не сходит от того, что случилось. И, надо сказать, новая леди – совсем не леди. У неё дерзкое лицо, чёрные глаза, и мистер Томас говорит, что ни один джентльмен, носящий ливрею, не унизит себя до того, чтобы слушаться её приказаний; как только она войдёт в дом, он, по его словам, сейчас же уедет из замка. А мальчика даже и сравнить нельзя с первым. Один Господь знает, что выйдет из всего этого и чем всё это кончится! Когда Джейн принесла мне это известие, я была так поражена, так поражена, что совсем ослабела: пёрышко могло бы меня сломить!
В замке повсюду царило возбуждение: в библиотеке, в которой сидели и разговаривали граф и мистер Гавишем, в людской, где Томас, буфетчик и другие слуги и служанки сплетничали и кричали весь день, в конюшне, где Вилькинс исполнял своё обычное дело в самом подавленном состоянии духа и чистил гнедого пони ещё лучше, чем всегда, печально говоря кучеру, что никогда ни один молодой джентльмен не выучивался так скоро ездить верхом и не бывал смелее Цедрика.