Малюток между тем подхватило течение и понесло
– Пусти меня, а то оба утонем! – кричал тот, но напрасно: Мурзилка вцепился в беднягу мёртвой хваткой.
Другие плыли спокойно, только Чи Качи неловко повернулся в воде и, очутившись на спине, что-то кричал по-китайски, но его, конечно, никто не мог понять.
Но вот наконец и берег. Малютки благополучно выползли из воды и стали карабкаться вверх, хватаясь за что попало. Заячья Губа при этом чуть было не полетел обратно в воду, так как ухватился за колючий стебель и пребольно расцарапал руку.
Труднее всего было, конечно, Мурзилке. Его длинные узкие ботинки ужасно мешали, и если бы не Знайка, который вытянул его за руки, Мурзилке, пожалуй, не удалось бы взобраться наверх.
Теперь все были спасены. Грозные туземцы стояли на другом берегу и удивлялись: никогда ещё им не приходилось видеть, чтобы убитые крокодилы оживали, – но ещё больше их удивило, как малютки избавились от крокодильей кожи и пустились без оглядки бежать!
Вот и конец приключениям, которые мы пережили во время последних странствий.
Но мы, лесные человечки, как известно, не любим долго оставаться на одном месте и вскоре опять отправимся в дальние края – ведь на Земле так много интересного!
Малютки… стали карабкаться вверх, хватаясь за что попало
Дневник Мурзилки о путешествиях и проказах маленьких лесных человечков
Ещё раз о себе
Вы, конечно, хорошо меня знаете: я Мурзилка. Самый умный, самый ловкий, самый способный и самый храбрый среди лесных малюток. И одеваюсь я лучше всех, неизменно по последней моде. Мой фрак сшит по картинке, которую я сам разыскал в модном журнале. Моя высокая лоснящаяся шляпа-цилиндр куплена в лучшем магазине Парижа. Таких красивых ботинок, как у меня, нет ни у кого, а тросточка, с которой я никогда не расстаюсь, – это верх изящества. В одном глазу я ношу стёклышко-монокль, но не потому, что я плохо вижу или страдаю близорукостью, а потому, что нахожу это очень изысканным. Когда я иду к кому-нибудь в гости, то всегда в петлицу фрака втыкаю большую розу и надеваю высокие, белые как снег воротники, которые мне очень к лицу.
Лесные человечки смеются надо мной, я знаю, и утверждают, будто я щёголь и франт, и даже – я этого ни от кого не скрываю – прозвали меня «Мурзилка Пустозвон». Но, конечно, это всё от зависти.
У меня в голове всегда полно идей, а я сам прямо-таки кладезь всяческих талантов.
Чего только я не выдумал! Каких подвигов не совершил! Какие чудеса храбрости не проявлял! Не смеяться должны бы надо мною лесные малютки, а, напротив, гордиться, что среди них есть такой умница.
Впрочем, когда вы прочтёте мой дневник, в котором описаны многие мои подвиги и затеи, то сами признаете, что Мурзилка умница и храбрец. Что я очень храбрый – это знают все, а особенно доктор Тюбик-Мазь, которому не раз приходилось перевязывать раны, полученные мной то в схватках с индейцами, то в сражениях с китайцами, то во время охоты на страшных диких зверей. Но лесные человечки завидуют моей храбрости и поэтому дразнят трусом, распускают сплетни, будто однажды я испугался даже… майского жука: заметив его, убежал без оглядки. Бежать-то я действительно бежал, но только, поверьте, вовсе не из страха или трусости. Ну не люблю я майских жуков! Когда я вижу майского жука, мне всё кажется, что он приползёт ко мне и схватит за ногу, а у меня туфли… Впрочем, я даже не уверен, что тот зверь, от которого я убежал, был майский жук. Мне, по крайней мере в первую минуту, показалось, что это был… носорог. Но спорить я не люблю, поэтому и не стал никому доказывать, что это на самом деле был носорог.
Прогулка на санях
Это было зимой, в один из таких морозных дней, что даже нам, лесным малюткам, было холодно: многие ёжились и прятали руки в карманы, хотя вообще-то мы мороза не боимся. А что касается меня, то даже в самые лютые холода я гуляю в своём модном фраке и высокой шляпе и совсем не знаю, что такое тёплое пальто и тёплая фуражка.
Вот в такой-то морозный день, когда вся земля покрылась снегом, а мы, малютки, целой гурьбой бродили по лесу под высокими соснами и елями, опушёнными инеем, вдруг где-то в отдалении послышались звуки бубенчика.
– Никак по лесу санки едут, – произнёс Дедок Бородач.
Я оглянулся, через своё стёклышко сейчас же углядел большие сани и предложил:
– Братцы-малютки, а почему бы нам всем не прокатиться? Сани огромные: все усядемся, и ещё место останется.
– Как бы людям на глаза не попасться, – заметил Пучеглазик, который всего боялся.
– Мы подождём, когда они уйдут, а потом сядем в сани да поедем, – заявил Дедок Бородач.
– Да-да! Верно! – подхватили остальные, и все весёлой вереницей помчались к усадьбе, расположенной неподалёку от леса.
В роще, окружавшей усадьбу, мы увидели большие сани, запряжённые парой лошадей, – видно, только что вернулись с катания дети хозяина. Кучера не было на месте – пошёл отпереть ворота да заболтался с конюхами. Этого времени нам было вполне достаточно.
…малютки целой гурьбой бродили по лесу…
– Скорее, скорее садитесь! – поторопил нас Скок. – Править буду я, править и щёлкать бичом умею отлично!
– Нет, я! – упрямо заявил Вертушка. – Умею не хуже тебя править!
– Не ссорьтесь! Никто не знает это дело лучше меня, – уверял Эскимос. – Я с двенадцатью собаками справлялся!
– То собаки, а это лошади – сноровистые да горячие! – возразил Дедок Бородач.
– Братцы, а братцы! Может, хватит уже спорить, давайте садитесь скорее! – загомонили в нетерпении малютки, толпясь вокруг саней.
Будто по сигналу, они начали прыгать в сани и размещаться как попало: кто на сиденье, кто прямо на днище, в ногах у товарищей. Вожжи, после долгих споров, дали Пучеглазику, а кнутом завладел Скок.
Места, конечно, хватило не всем, но мы и тут не растерялись: притащили валявшуюся неподалёку доску, привязали сзади к саням и уселись на неё, крепко ухватившись друг за друга.
Наконец все уселись…
Я успел занять самое лучше место – с краю, а вот хуже всех пришлось доктору: будучи хорошо воспитанным, Тюбик-Мазь не мог позволить себе лезть напролом и ждал, пока все усядутся. В конце концов ему не хватило места и пришлось примоститься сзади на полозьях.
– Ну-с, готовы? – крикнул Скок.
– Ой! Мы ещё не влезли! – послышались голоса Эскимоса и Микробика.
Наконец все уселись (впрочем, уселись не все – Индеец повис сзади), Скок щёлкнул кнутом, Пучеглазик дёрнул вожжи, и лошади помчались по снежной дороге…
То-то, должно быть, удивятся в усадьбе, заметив, что лошади и сани исчезли!
Лошади, понукаемые Скоком, неслись стрелой, не разбирая дороги: по кочкам, рытвинам и глубокому снегу, – как вдруг сани налетели на огромный пень. Всех малюток, примостившихся на доске, подбросило вверх, но они тотчас шлёпнулись на прежнее место – благо крепко держались друг за друга. Вертушка, впрочем, едва не угодил в сугроб, а доктор Тюбик-Мазь крепко ударился головой, зато нежданно очутился… на доске.
– Может, пора возвращаться? С меня уже довольно этой прогулки, – заметил я.
– Ага, Мурзилка струсил! – воскликнул сидевший у меня в ногах Дедок Бородач.
Я, конечно, обиделся, потому что вовсе и не думал трусить: просто лошади неслись так быстро, что приходилось держать шляпу обеими руками, чтобы не слетела, а это, согласитесь, не очень удобно.
Я хотел уже ответить, но в этот момент сзади раздался странный шум. Обернувшись и поняв, в чём дело, я закричал что есть мочи:
– Братцы, за нами погоня!
Всех малюток… на доске подбросило вверх…
И тут началось светопреставление. Скок неистово защёлкал кнутом, Пучеглазик принялся трясти вожжами, окрестности огласились визгом и писком:
– Скорее, Скок! Давай, Пучеглазик!
Испуганные лошади понеслись так, что едва касались земли копытами. На бешеной скорости сани врезались в дерево, и вся упряжка полетела вниз по склону. Эльфы как горох посыпались в снег и исчезли в сугробах. Доска, оторвавшаяся от саней, переломилась пополам. Пучеглазик так и выпустил из рук вожжи, а Скок – кнут, и оба валялись в стороне. И только мне одному с большим трудом удалось удержаться на сиденье.
Отряхиваясь и отплевываясь, Скок и Пучеглазик кое-как поднялись на ноги и пошли привязать лошадей, а мы, уцелевшие, принялись откапывать заваленных снегом товарищей.
Эльфы как горох посыпались в снег…
Целый день мы лазили по сугробам. Едва завидев ямку в снегу, мы тотчас бежали к тому месту, вытаскивали несчастных и отводили к доктору Тюбик-Мазь, который растирал замёрзших и отпаивал какими-то каплями из флакончика.
Когда вроде бы всех отыскали, Всезнайка решил сделать перекличку: а вдруг кто-нибудь остался в снегу? И когда дошла очередь до меня, я промолчал.
– Мурзилка, ты здесь? – повторил Всезнайка.
Ответом ему было молчание.
– Мурзилка, ты что, оглох, что ли?
– Нет, не оглох, – ответил наконец я.
Вы спросите, почему я так поступил? Скажу. Глупо говорить «я здесь», когда моя шляпа и моя тросточка видны, кажется, издалека, да и такого стёклышка больше ни у кого нет.
Когда оказалось, что никто не пропал, общими усилиями мы подняли сани, запрягли лошадей и не торопясь направились обратно к усадьбе, где поставили сани на место, а потом потихоньку, чтобы не попасться на глаза хозяевам, ушли.
Так закончилась наша прогулка на санях.
Как мы ехали в товарном поезде
Это было в жаркий летний день. Мы все очень устали и только и думали о том, как бы выбраться из того места, куда попали совершенно случайно.
– Неужто придётся плестись пешком? – уныло вздыхал Вертушка.
В это время раздался голос Скока с вершины горы, куда он отправился на разведку: