— Милорд, эти слова нечаянно вырвались у меня, — ответил Гериот. — Господь, может быть, все поправит, когда придет время. Скажу, однако, что я подчас завидовал моим друзьям, у которых были чудесные дети, преуспевавшие в жизни; но какие перемены мне приходилось видеть, когда смерть похищала главу семьи! Столько сыновей богатых отцов оказывалось без единого пенни, столько наследников рыцарских и дворянских фамилий оставалось без единого акра, что мое состояние и мое имя благодаря моим распоряжениям переживут, смею думать, многие знатные фамилии, хоть бог и не дал мне наследника. Но это к делу не относится. Эй, страж! Принеси сюда вещи лорда Гленварлоха!
Тюремщик повиновался. Печати, первоначально наложенные на чемодан и шкатулку, были сняты — по недавнему распоряжению из дворца, как пояснил тюремщик, — и заключенный мог свободно распоряжаться своими вещами.
Желая положить конец утомительному визиту, лорд Гленварлох открыл шкатулку и перебрал бумаги, сперва очень невнимательно, а затем еще раз, медленно и тщательно. Но напрасно! Приказ, подписанный королем, исчез.
— Я ничего другого и не ждал, — с горечью произнес Джордж Гериот. — Лиха беда начало. Полюбуйтесь, превосходное наследство потеряно из-за какого-нибудь нечестного метания костей или ловкого карточного хода. Вы отлично разыграли изумление, милорд. Приношу вам свои поздравления по поводу ваших талантов. Много я видал молодых драчунов и мотов, но никогда не встречал такого законченного молодого лицемера. Нет, нет, милейший, нечего хмурить брови. Я говорю с такой горечью, потому что у меня болит сердце, когда я думаю о вашем достойном отце. Если сыну не скажет о его испорченности никто другой, то об этом скажет ему старый золотых дел мастер.
Новое подозрение едва не вывело Найджела из себя, однако добрые побуждения и усердие славного старика, а также все таинственные обстоятельства дела служили таким превосходным оправданием для гнева мейстера Гериота, что лорд Гленварлох был вынужден обуздать свое негодование и после нескольких вырвавшихся в запальчивости восклицаний замкнуться в гордом и мрачном молчании. Прошло некоторое время, прежде чем мейстер Гериот возобновил свои нравоучения.
— Послушайте, милорд, — сказал он, — немыслимо, чтобы столь важная бумага пропала бесследно. Скажите мне, в какой темной лавчонке, за какую жалкую сумму вы заложили ее; еще не поздно что-нибудь предпринять.
— Ваши заботы обо мне весьма великодушны, — сказал лорд Гленварлох, — тем более что вы стараетесь ради того, кого вы считаете заслуживающим осуждения, но — увы! — заботы ваши бесполезны. Судьба разит меня со всех сторон. Пусть же она выигрывает сражение.
— Тьфу ты, пропасть! — в сердцах воскликнул Гериот. — Да с вами святой начнет браниться! Ведь я вам объясняю; если этот документ, утрата которого вас, по-видимому, так мало беспокоит, не будет найден, — прощай тогда прекрасные владения Гленварлохов, леса и рощи, луга и пашни, озера и реки — все, что принадлежало дому Олифантов со времен Вильгельма Льва!
— Что ж, я скажу им «прощай» и долго оплакивать не стану.
— Черт возьми, милорд, вы еще пожалеете об этой потере.
— Только не я, мой старый друг, — возразил Найджел. — Если я о чем-нибудь жалею, мейстер Гериот, так о том, что я потерял уважение честного человека, и потерял, должен сказать, совершенно незаслуженно.
— Ну что ж, молодой человек, — промолвил Гериот, качая головой, — попробуйте убедить меня в этом… А теперь, чтобы покончить с делами, — добавил он, вставая и направляясь к креслу, где сидела переодетая девушка, — ибо их у нас осталось уже не много, убедите меня также и в том, что эта переряженная фигура, на которую я отеческой властью налагаю руку, — французский паж, не понимающий по-английски.
Сказав так, он схватил мнимого пажа за плащ и, не обращая внимания на сопротивление, насильно, хотя и не грубо, вывел на середину комнаты переодетую красавицу, тщетно пытавшуюся закрыть лицо сперва плащом, а потом руками. Оба эти препятствия мейстер Гериот довольно бесцеремонно устранил и открыл лицо захваченной врасплох дочери часовщика и своей крестницы, Маргарет Рзмзи.
— Вот прекрасный маскарад, — продолжал он, не удержавшись, чтобы слегка не встряхнуть ее, ибо, как мы уже отмечали, он был человеком строгих правил. — Как это получилось, голубушка, что я застаю тебя в таком неприличном наряде и в таком недостойном месте? Нет, нет, стыдливость сейчас не ко времени, стыдиться надо было раньше. Говори, или я…
— Мейстер Гериот, — прервал его лорд Гленварлох, — какова бы ни была ваша власть над этой девицей, пока она здесь, она находится под моим покровительством.
— Под вашим покровительством, милорд? Хорош покровитель! И как давно, мистрис, вы изволите быть под покровительством милорда? Отвечай же в конце концов!
— Часа два, крестный, не больше, — пролепетала девушка, опустив голову и заливаясь краской. — Но я попала сюда против своей воли.
— Два часа, — повторил Гериот, — этого за глаза довольно, чтобы натворить бед. Милорд, я полагаю, это еще одна жертва, принесенная вами в угоду вашей репутации волокиты? Еще одно похождение, которым можно будет хвастаться в ресторации Боже? Мне кажется, что дом, где вы ее впервые встретили, мог бы уберечь ее от подобной участи.
— Клянусь честью, мейстер Гериот, — сказал лорд Гленварлох, — вы только теперь помогли мне вспомнить, что я встречал эту молодую леди в кругу вашей семьи. Лицо ее нелегко забыть, и вместе с тем я тщетно старался припомнить, где я его видел. Подозрения ваши несправедливы и оскорбительны как для нее, так и для меня. Я разгадал ее секрет лишь перед самым вашим приходом. Я убедился из всех ее поступков, что присутствие ее здесь в таком наряде вынужденно; сохрани бог, чтобы я воспользовался этим ей во зло.
— Красиво сказано, милорд, — заметил Гериот, — но всем известно, что искусный причетник может прочитать апокриф так же гладко, как писание. Откровенно говоря, милорд, вы теперь в таком положении, что слова ваши требуют доказательств.
— Быть может, мне не следовало бы говорить, — вмешалась Маргарет, которая при любых, даже самых неблагоприятных обстоятельствах не могла надолго утратить свою природную живость, — но я не могу молчать. Крестный, вы несправедливы ко мне и не менее несправедливы к этому молодому джентльмену. Вы говорите, что слова его требуют доказательств. Я знаю, где искать доказательства для некоторых из них, а остальным я и так глубоко и искренне верю.
— Благодарю вас, любезная леди, за доброе мнение обо мне, — сказал Найджел. — Не знаю, как это случилось, но я дошел, кажется, до того, что в любых моих поступках и помыслах отказываются видеть честные побуждения. Тем больше я обязан той, кто вопреки всеобщему мнению отдает мне справедливость. Будь я на свободе, дорогая леди, я со шпагой в руке защитил бы вашу честь.
— Ей-богу, ни дать ни взять, Амадис и Ориана! — воскликнул Джордж Гериот. — Боюсь, что рыцарь с принцессой мигом зарезали бы меня, да, спасибо, стражники стоят за дверью. Ну, ну, мадемуазель Ветреница, если хотите поладить со мной, извольте говорить начистоту, а не угощать меня речами из романов и пьес. Во имя неба, как ты здесь очутилась?
— Сэр, — ответила Маргарет, — раз вы требуете от меня, то я расскажу. Сегодня утром я поехала с монной Паулой в Гринвич, чтобы подать королю просьбу леди Гермионы.
— Боже милосердный! — воскликнул Гериот. — И эта туда же? Неужели она не могла дождаться, пока я приеду и займусь ее делами? Видно, известие, которое я ей послал, ее растревожило. Ох, женщина, женщина! Кто берется быть твоим компаньоном, должен обладать терпением на двоих, ибо ты его в общий капитал не внесешь. Ну ладно, но какую, к черту, связь имеет поручение, данное монне Пауле, с твоим дурацким переодеванием? Отвечай!
— Монна Паула боялась, — ответила Маргарет, — она не знала, как взяться за дело; вам известно, что она почти не выходит из дому. И вот… вот я и согласилась пойти с ней, чтобы придать ей храбрости. А этот наряд… Вы, наверно, помните, что я надевала его на рождественский маскарад, тогда вы не считали его неприличным.
— Я и сейчас считаю, что он хорош для рождества и гостиной, но не для того, чтобы бегать в нем напоказ всему городу. Конечно, я помню его, проказница, и узнал его теперь. Благодаря ему и твоему маленькому башмачку, да еще намеку, что я получил утром от одного друга, который по крайней мере себя так именует, я и вывел тебя на чистую воду.
Здесь лорд Гленварлох, не удержавшись, взглянул на маленькую ножку, которую считал достойной упоминания даже степенный горожанин, но взглянул украдкой, так как видел, что малейшее проявление внимания усиливает терзания и смущение Маргарет.
— Скажи мне, милая, — продолжал мейстер Гериот (приведенная выше немая сцена была лишь мимолетной интермедией), — леди Гермиона знала о твоей проделке?
— Ни за что на свете я не осмелилась бы признаться ей в этом, — отвечала Маргарет. — Она думает, что с монной Паулой поехал один из наших подмастерьев.
Следует отметить, что слова «наши подмастерья» имели в себе нечто чудодейственное, что нарушило для Найджела очарование несвязного, но занимательного рассказа Маргарет.
— А по какой причине он не поехал? На мой взгляд, он был бы куда более подходящим спутником для монны Паулы, — заметил горожанин.
— Он был занят другим, — еле слышно ответила Маргарет.
Мейстер Джордж бросил быстрый взгляд на лорда Гленварлоха, но увидев, что лицо его выражает полное неведение, пробормотал:
— Дело-то обстоит лучше, чем я думал. Итак, проклятая испанка, у которой, как у всех у них, голова забита переодеваниями, потайными дверями, веревочными лестницами и масками, эта негодная дура потащила тебя с собой выполнять сумасбродное поручение? И чем кончилось дело?
— Как раз когда мы подошли к воротам парка, раздались крики: «Измена, измена!» Не знаю, что стало с монной Паулой; я бросилась бежать и бежала, пока не натолкнулась на одного весьма порядочного королевского служителя по имени Линклейтер. Мне пришлось сказать ему, что я ваша крестница, и тогда он скрыл меня от преследователей и по моей просьбе предоставил мне возможность поговорить с его величеством.