– О железные люди, живыми проникшие в область Аида! Вы дважды узнаете смерть, доступную всем только однажды!
Такой речью встретила итакийцев Цирцея в дверях своего мраморного дома. Повелительница Эй радушно пригласила путников в просторную палату. Там все было приготовлено для пира. На особом столе блистал серебряный кратер, где было смешано с водой ароматное вино.
– Отдыхайте здесь и утешайтесь едой и питьем, – сказала Цирцея, – а наутро отправляйтесь дальше своей дорогой.
Прекраснокудрявые нимфы подали путникам серебряные лохани и умывальники, чтобы вымыть руки перед возлиянием богам. Сама же Цирцея приветливо подала руку Одиссею и повела его в соседний покой. Одиссей рассказал ей о своем путешествии в край вечного мрака. Дочь Гелиоса благосклонно выслушала отважного скитальца и сказала:
– Я вижу, что вы отважные люди. Вы сумеете одолеть все опасности, если только не погибнете из-за собственного вашего безумия. Слушай внимательно: я расскажу тебе обо всем, что вас ожидает.
Недалеко отсюда вы увидите маленький островок. Там, на светлом лугу, среди цветов обитают сладкоголосые сирены. Бойтесь их сладостного пения! Никто из мореходов до сих пор не мог устоять перед их коварным призывом. Сирены заманивают путников на остров, а затем пожирают их: на светлом лугу везде разбросаны человеческие кости. Ты должен заклеить воском уши и себе, и своим товарищам и плыть без оглядки; тогда вы благополучно минуете роковой остров. Дальше вам придется пройти через узкий пролив. С одной стороны его ты увидишь голую скалу; на ней растет дикая смоковница с широко раскинутой кроной. Под этой скалой в глубокой пропасти обитает ужасная Харибда. Три раза в день она поглощает соленую воду моря, три раза в день извергает ее обратно. Не смей приближаться к скале, когда чудовище поглощает воду: сам Посейдон не спасет тогда тебя от гибели. На другой стороне пролива, на выстрел из лука от скалы Харибды, поднимается из моря другая скала. Ее острая вершина уходит в облака, а по ее отвесным, гладким стенам не может взобраться ни один смертный. В расщелине этой скалы, высоко над морем, живет чудовищная Сцилла. Она вытягивает из пещеры шесть плоских звериных голов на длинных шеях. Двенадцатью когтистыми лапами шарит она по воде и ловит в море дельфинов и тюленей, когда они играют среди волн. Ни одному кораблю не удается безопасно миновать Сциллу; мигом разевает она свои зубастые пасти и хватает с корабля всех, кто ей подвернется. Но все же ты держись ближе к скале Сциллы. Лучше вам потерять шесть человек, чем потопить корабль и всем погибнуть в зеве Харибды.
– Скажи мне, Цирцея, – спросил Одиссей, – можно ли копьем отразить нападение Сциллы?
Чародейка строго возразила:
– О необузданный, ты снова ищешь бранных подвигов, ты рад сразиться даже с богами! Сцилла – бессмертное чудовище, и сражение с ней невозможно. Поскорей проведи корабль мимо гибельной скалы и призови на помощь богиню Кратейю: она мать Сциллы и одна лишь может удержать свою свирепую дочь от вторичного нападения.
Дальше вам встретится остров Тринакрия. Там, на пышных лугах, издавна пасутся стада Гелиоса: семь стад быков и семь стад баранов, в каждом стаде по пятьдесят голов. Их число всегда одно и то же, как пятьдесят недель в году,[55] как семь дней в неделе. Лучше бы вы провели свой корабль мимо этого прекрасного острова! Если вы убьете хоть одного быка или барана из стад сияющего бога, погибнет твой корабль и твои спутники. Сам ты избегнешь смерти, но печально будет твое возвращение на родину.
Остров Эй исчез в голубой дали. Позади остался гостеприимный дом Цирцеи и одинокий курган с воткнутым в него веслом – могила бедного Эльпенора. Свежий Зефир, западный ветер, наполнял парус и гнал корабль к далеким берегам отчизны. Одиссей не сводил глаз с пенистых волн моря. Он хотел вовремя заметить опасность, о которой предупреждала его Цирцея.
Среди бегущих волн показался небольшой островок. Вода билась об его крутой берег, а выше расстилался ровный зеленый луг.
– Друзья, – сказал товарищам Одиссей. – Вы должны узнать, что мы приближаемся к острову сирен. Едва они завидят проходящий корабль, сразу начинают свое волшебно-прекрасное, но гибельное пение, и никто не может устоять перед ним. Очарованные, пристают мореходы к берегу, и ужасные сирены пожирают их всех. Но вы не бойтесь. Я заклею вам уши мягким воском, и мы безвредно минуем гибельный берег сирен. Сам я хочу услышать их сладостные голоса. Привяжите меня покрепче к корабельной мачте; если же я стану требовать, чтобы вы развязали меня, стяните мне руки и ноги двойными путами.
Ветер внезапно утих; волны улеглись, и море лишь слегка покачивало корабль. Итакийцы спустили повисший парус. Одиссей достал круг желтого воску и заклеил уши товарищам. Тогда Перимед и Эврилох взяли длинную веревку и привязали своего вождя к мачте так крепко, что он не мог шевельнуться. Воины сели за весла, и кормчий повел корабль мимо опасного острова.
Уже были видны на берегу кусты, покрытые белыми цветами, и ручеек, падавший в море с крутого обрыва. Среди ярко-зеленой, высокой травы Одиссей заметил сирен. Это были две огромные птицы. Они взмахнули крыльями, и их радужное оперение засверкало под солнцем небывалыми, яркими красками. Завидев корабль, зловещие птицы перелетели на берег. Одиссей изумился: у сирен были красивые человеческие лица. До ушей Одиссея донеслись звуки их мелодичного пения. Сирены пели:
К нам, Одиссей богоравный, великая слава ахеян,
К нам с кораблем подойди, сладкопеньем сирен насладися,
Здесь ни один не проходит с своим кораблем мореходец,
Сердцеусладного пенья на нашем лугу не послушав;
Кто же нас слышал, тот в дом возвращается, многое сведав.
Знаем мы все, что случилось в троянской земле, и какая
Участь по воле бессмертных постигла троян и ахеян;
Знаем мы все, что на лоне земли многодарной творится.[56]
Сердце Одиссея задрожало, словно он услышал голос старого друга, с которым делил все труды и опасности боевой жизни и расстался много лет назад. Остров был близко, ничего не стоило броситься в воду и вплавь добраться до желанного берега. Одиссей рванулся, но веревки крепко держали его. Стоя у мачты, герой в бессилии плакал и громко умолял товарищей развязать его. К нему снова подошли с веревкой в руках Перимед и Эврилох, сильные воины, и еще крепче притянули его к мачте.
Одиссей с горестью слушал удаляющийся зов сладкоголосых сирен. Наконец их пенье затихло, а вскоре и сам остров скрылся за синей чертой горизонта. Тогда только итакийцы развязали своего вождя и вынули воск, залеплявший их уши. И страшно и завидно было им слушать рассказ Одиссея о чарующем пенье сирен. Из всех смертных, слышавших губительный голос сирен, сумел остаться живым один только хитроумный Лаэртид!
К концу дня путники завидели мрачный берег: это была длинная цепь серых зубчатых скал. Над уступами струился горячий воздух; ни кустика, ни деревца не было видно на голом камне. Только вдали, на плоской вершине утеса раскинула свою пышную крону одинокая смоковница. Сюда и велел Одиссей направить корабль. За утесом, где высилась смоковница, открылся узкий пролив. Здесь бурно клокотала и шумела вода, и брызги взлетали выше утеса. Вода лилась бурным потоком из зева Харибды.
Одиссей сбежал с помоста и обошел весь корабль. Он старался ободрить своих испуганных спутников.
– Друзья, – говорил он, – вы всегда полагались на мое мужество и разумные советы. Доверьтесь мне. Удвойте свои усилия, дружнее гребите. Ты же, кормчий, правь на ту высокую скалу, подальше от водоворота. Зевс-покровитель поможет нам благополучно миновать пролив.
Так говорил Одиссей, но ни словом не упомянул о Сцилле: он не хотел пугать спутников неизбежной бедой.
Волнение в проливе утихло. Течение потянуло корабль, сначала слабо, потом все сильнее, прямо к утесу Харибды. Это начал втягивать воду ее чудовищный зев. Гребцы сильнее налегли на весла, корабль двинулся прочь, преодолевая стремнину. Внезапно холодная тень надвинулась на корабль и солнце померкло. Судно приблизилось к огромной скале, гладкой и отвесной; вершина ее терялась в туманной вышине.
Позабыв наставления Цирцеи, Одиссей поспешно надел свои латы, взял в руку два медноострых копья и вышел на высокий носовой помост. Отсюда хорошо был виден утес Харибды. Ее зев жадно втягивал в себя воду. Под утесом открылась бездонная пещера; там в бешеном вращении кипела черная тина и песок. Но вот из глубины снова начала извергаться вода. С шипеньем и свистом она поднималась все выше, белая пена взлетала до вершины утеса. С трепетом смотрели путники на грозный водоворот.
Внезапно в вышине над ними послышался многоголосый лай, словно свора злобных собак мчалась навстречу к ним вниз по скале. На миг путники увидели над собой горящие глаза и чудовищные морды с оскаленными зубами. Страшные пасти схватили шестерых гребцов и взвились наверх. Одиссей не успел даже поднять копья. Он только увидел, как мелькнули над его головой руки и ноги несчастных, да услышал их последний отчаянный призыв.
С диким воплем гребцы ударили веслами по воде и принялись грести изо всех сил. Корабль помчался прочь от зловещей скалы. Итакийцы гребли, в горе называя имена погибших друзей и проклиная кровожадное чудовище. Одиссей молчал и с горестью думал о том, что их беды еще не кончились.
Путь корабля лежал к острову Тринакрия.
Быки Гелиоса
Сверкающая колесница Гелиоса уже касалась морских волн. Тяжелые тучи, как багровые башни, громоздились по краю неба. Впереди, на востоке, море быстро тускнело. Близились сумерки.
Одиссей сам правил рулем. Он стоял на высоком кормовом помосте; внизу, в средней части судна, сидели его спутники. Они дружно гребли; под ударами весел пенилась темная вода.
Бессонные ночи, непрестанная гребля измучили гребцов. Их волосы слиплись от пота, глаза покраснели, губы пересохли. С надеждой поглядывали итакийцы наверх, на корму, где высилась фигура их вождя. Они ожидали услышать отрадный возглас: «Земля!»
Одиссей молча смотрел вперед, вдоль высокого корабельного носа. Он не хотел заранее говорить товарищам о Тринакрии. Цирцея убеждала не высаживаться на остров Гелиоса. Может быть, удастся незаметно миновать его?
В меркнущем море ясно обозначились очертания большого острова. С краю туманно высились три скалы, а за ними заходящее солнце освещало зеленые луга, золотило верхушки кудрявых рощ.
«Они увидят остров! – думал в тревоге Одиссей. – Захотят ли они исполнить совет богини?»
– Послушайте меня, друзья, – наконец заговорил он. – Мы подходим к острову Тринакрия. Здесь властвует Гелиос, могущественный бог...
– Хвала богам! Хвала Гелиосу! – раздались радостные восклицанья. – Скорее гребите, итакийцы! На берег! На берег!
Одиссей возвысил голос:
– Не спешите! Я должен открыть вам, что сказал мне прорицатель Тирезий и повторила Цирцея... Они убеждали меня избегать этого острова. Здесь нас ждет большая опасность...
Спутники Одиссея недовольно зароптали, а Эврилох, который не любил задумываться о будущем, воскликнул:
– Ты, Одиссей, наверно, скован из железа! Ты не знаешь усталости и потому так непреклонно жесток с нами. Мы обессилены, много дней уже не знаем сна, а ты не позволяешь нам выйти на долгожданный берег. Здесь можно отдохнуть и приготовить ужин. Неужели мы должны миновать этот приветливый остров и пуститься в мглистое море? Поглядите на облака: ночь не сулит тихой погоды. Что, если ночью примчатся шумные ветры и нежданная буря разобьет наш корабль? Лучше нам провести ночь здесь, на берегу. Утром мы снова пустимся в беспредельное море.
Итакийцы поддержали Эврилоха. С угрюмым видом сказал своим спутникам Одиссей:
– Вы настаиваете на своем, безумцы. Хорошо. Но поклянитесь мне именем Зевса, хранителя клятв, что вы не убьете ни одного быка или барана из тех, что пасутся здесь, на этом острове. Ими владеет Гелиос.
– Мы готовы поклясться, – поспешно ответил Эврилох. – На берегу мы принесем жертву Зевсу, Гелиосу и подземным богам, и над телом жертвы поклянемся повиноваться тебе.
Нехотя согласился Одиссей подвести корабль к острову. Наконец под ногами путников снова оказалась твердая земля. В наступающих сумерках итакийцы увидели одно из стад Гелиоса. Огромные быки, белые и рыжие, с тяжелыми лбами и кривыми рогами, лежали на траве и не спеша пережевывали жвачку. Около них бродили черные как ночь бараны. Их волнистая шерсть ниспадала почти до земли. Завидев пришельцев, быки тревожно замычали. Один за другим поднялись они с примятой травы и медленно удалились в глубь острова. Черные бараны побежали за ними.
Путники расположились на мягком лугу. Из расщелины прибрежного утеса бил прозрачный ключ; в окрестных рощах было вдоволь валежника. В вечернем сумраке засветились костры итакийцев. Путники приготовили обильный ужин: Цирцея щедро снабдила их на дорогу и медвяносладким вином, и белой ячной мукой, и немолотым зерном, и сушеными оливками. Утолив голод, странники улеглись на косматые плащи и вскоре заснули на приютном берегу.
Итакийцы проснулись на рассвете от рева и свиста ветра и шума волн. Грозные облака неслись по небу, седые валы вздымались и с грохотом обрушивались на берег. Пенистые волны обливали корабль, хотя он стоял высоко на покатом берегу.
Опытные мореходы с унынием смотрели на бушующее море. Дул свирепый Нот, бурный южный ветер. А на юго-восток лежала родная Итака! Пока боги не пошлют другой ветер, благоприятный мореходам, итакийский корабль не сможет покинуть Тринакрию.
Путники перетащили корабль подальше от волн. Затем Одиссей собрал товарищей и сказал:
– Друзья, на корабле вдоволь запасено и еды и вина. Помните же, что вы не должны поднимать руку на пасущиеся здесь стада. Ими владеет светлый Гелиос, который все видит, все слышит и все знает.
День проходил за днем, и каждое новое утро не приносило путникам отрады. То же бушующее море, то же суровое небо. Низко неслись облака, выл Нот; изредка лишь он уступал место Эвру, восточному ветру. Но Эвр был так же враждебен мореходам.
Понемногу запасы итакийцев истощились. Напрасно скитальцы выворачивали и выбивали мехи, где хранилась их пища: они не могли собрать и горсточки муки.
Путники бродили по острову с копьями и луками. В лугах они стреляли быстроногих зайцев, среди утесов выслеживали диких коз. Иногда им удавалось поднять из зарослей тростника свирепого вепря. В рощах они расставляли силки и ловили длиннокрылых дроздов и лесных голубей. Понемногу дичь стала исчезать; тогда итакийцы принялись удить рыбу.
– Какой позор! – вздыхали они. – Если бы наши боевые друзья знали, что воины Итаки питаются рыбой, как последние жалкие бродяги!
Но воины помнили свою клятву и старались даже не смотреть на тучных, криворогих быков. Животные уже привыкли к пришельцам. Они лениво щипали траву возле самой стоянки итакийцев. Их протяжное мычание оглашало окрестные луга.
Наконец настал день, когда воинам не удалось добыть ничего – ни одного жирного дрозда, ни одной рыбы из светловодного потока... А море по-прежнему бушевало, и ветер дул не ослабевая. Одиссея томила тревога. Он был уверен, что это бог Посейдон не дает им покинуть Тринакрию. Озлобленный бог хочет заставить голодных итакийцев совершить преступление.
Герой вооружился и сам отправился на охоту. В поисках дичи он отошел далеко от стоянки и попал на поляну среди обширной дубовой рощи. Здесь было совсем тихо: кряжистые дубы и гряда прибрежных утесов защищали поляну от бури. Тихое убежище манило усталого Одиссея. Он прилег на свежую траву и крепко заснул.
Между тем безрассудный Эврилох воспользовался долгим отсутствием вождя. Он подозвал своих удрученных товарищей и сказал им:
– Друзья, какая бы гибель ни грозила нам, голодная смерть страшнее всего. Выберем несколько быков, заколем их и принесем их бедра и утробы в жертву бессмертным богам, владыкам Олимпа. А Гелиосу, богу, проходящему по небу, пообещаем построить в Итаке богатый храм. Так мы искупим нарушенную клятву.
Голодные итакийцы одобрили слова Эврилоха. Несколько человек отправились ловить быков. Оставшиеся воины нарвали дубовых листьев, чтобы заменить ими ячмень, которым осыпали жертву. С ближнего ключа принесли кувшин ключевой воды, так как вина для возлияний богам тоже не было.
Поспешно шел отдохнувший Одиссей на взморье. Он уже подходил к кораблю, когда ветер донес до него запах жареного мяса. Герой содрогнулся и обратился к богам с горьким упреком:
– Зевс, владыка, и вы, олимпийские боги! На беду вы коварно низвели на меня сон. Не вините меня, если мои спутники осмелились оскорбить лучезарного Гелиоса!
Одиссей вышел к морю. Его товарищи сидели вокруг костров и жарили на вертелах мясо. Поодаль на песке лежали окровавленные шкуры и кривые рога убитых быков.
Одиссей напустился на малодушных с упреками и бранью, но исправить зла уже было нельзя. Вдруг итакийцы с воплем вскочили: кожи, содранные с быков, поползли по песку, как живые. В тот же миг раздался жалобный и грозный рев: куски мяса на вертелах стали издавать протяжное мычание.
– Плохой знак! Нам грозит беда! – твердили испуганные путники.
Только Эврилох снял свой кусок с вертела и воскликнул:
– Пусть так, а я все-таки буду есть это мясо! Если даже боги захотят утопить нас в море, лучше сразу захлебнуться в волнах, чем медленно умирать с голоду на диком острове!
Страшное мычание утихло. Ободрившиеся итакийцы поснимали мясо с вертелов и тоже принялись за еду. Одиссей отвернулся и ушел подальше от своих безрассудных товарищей. Герой говорил про себя:
– Эти несчастные обречены. Но пока еще есть надежда спастись, я не стану своей рукой готовить себе гибель!
Высоко в небе, выше всех окрестных гор, поднимается вершина Олимпа, обвитая грядой облаков. По склонам горы качаются черные ели, но на вершине громоздятся одни лишь голые утесы. Изредка срываются отсюда камни и в тучах пыли и щебня с грохотом стремятся вниз, в пропасть.
На самой вершине Олимпа, на потрескавшемся мшистом камне сидел владыка богов и людей, громовержец Зевс. Золотой венец обвивал его кудри, седая борода кольцами падала на широкую грудь. Громадный орел, как изваяние, высился на плече грозного бога. Орел впился когтями в пурпурную мантию своего владыки; полузакрыв глаза, он неподвижно смотрел вдаль.
За отрогами Олимпа лежала обширная котловина, словно гигантская каменная чаша, а за ней застывшими волнами вздымались несчетные горные кряжи. Косматый лес покрывал их склоны. За гористым материком до самого края неба голубело море. Среди волн, как выпуклые черепашьи спинки, мелькали каменистые острова. Далеко на западе одиноко лежал большой остров. Он возвышался над морем тремя вершинами, за что и дали ему имя Тринакрия.[57] Белые гребни валов вскипали вдоль его извилистого берега. С острова поднималась струя густого дыма; дым свивался и тянулся к Олимпу. Ветер доносил к Зевсу запах горящего жертвенного мяса.
Вдруг по окрестным скалам разлилось несказанное сияние. Громовержец поднял голову, а встревоженный орел расправил широкие крылья и щелкнул клювом. Над Олимпом с резким свистом пронеслась огненная колесница. Четверка золотых коней с пылающими гривами влекла колесницу. Конями правил прекрасный бог в золотом плаще и шлеме. Его кудри, как пламя, развевались из-под шлема. Сильной рукой небесный возница удержал коней и воскликнул в неудержимом гневе:
– Отец наш и владыка! Жалуюсь тебе на дерзких спутников Одиссея, Лаэртова сына! Они высадились на острове Тринакрия и там безжалостно умертвили быков, моих любимцев! Если ты не накажешь святотатцев, клянусь, я покину небо, сойду в область Аида и останусь там, чтобы светить для мертвых!
Громовержец спокойно ответил:
– Нет, Гелиос, смело продолжай сиять для богов и для людей, живущих на плодоносной земле. Я сурово покараю твоих дерзких оскорбителей. Как только они на своем чернобоком корабле покинут остров, моя неотвратимая молния поразит их в открытом море, и они не достигнут своей желанной Итаки.
Снова пылающая колесница Гелиоса взвилась над Олимпом, а Зевс продолжал сидеть на камне, и темные тучи медленно собирались к подножию скалы.
Буря над островом Тринакрия вскоре утихла. В синем небе еще проплывали клочья облаков. Но море успокоилось, только теплый Зефир поднимал сверкающую зыбь. Теперь можно было продолжать путь. Обрадованные итакийцы поспешно спустили на воду чернобокий корабль, утвердили мачту, подняли парус и пустились в открытое море.
Краток был их путь. Как только остров исчез вдали, поднялся сильный ветер. С востока понеслись тучи, снова грозно потемнело небо. Сильный порыв ветра налетел на корабль. Разом лопнули веревки, державшие мачту; она с грохотом рухнула на корму, прямо на кормчего. Ослепительная молния ударила из клубящихся туч, и мгновенно огонь охватил весь корабль. Вместе с товарищами Одиссей был сброшен в воду. Ему удалось выплыть, и среди бурных волн он увидел горящее судно.
Вскоре окутанный дымом корабль с шипеньем и треском погрузился в воду. Одиссей остался один между черными, дымящимися обломками. Тщетно он звал своих товарищей: из них не уцелел никто.
Мимо Одиссея плыла мачта; герой ухватился за обрывок ремня, поймал еще обломок киля и крепко связал его с мачтой. Он забрался на этот утлый плот, и ветер понес его по бушующему морю.
Держась за бревна, Одиссей говорил с тоской:
– Когда-то меня называли хитроумным Одиссеем, подателем мудрых советов. После разрушения Трои меня прозвали сокрушителем городов. Но отныне певцы в своих песнях назовут меня многострадальным, стойким в бедах, несчастным скитальцем...