- Денежное дело. Здесь требуется особый подход к клиентам. Их нужно ослепить. Ведь большую часть этого барахла можно купить в дешевой лавке, но они не доверяют продавцам. Покупают обычно женщины, и необходимо заинтересовать их.
Я спросил, что он делал здесь, среди музыкантов.
- Музыка - моя страсть - был ответ.
А в общем-то он приехал, чтобы повидаться с одним человеком из фирмы «Бирнем билдинг», который изобрел гуммирующую, водонепроницаемую краску для ванных комнат, и этот продукт благодаря связям вдовы должен был принести ему состояние. Краска предохраняла стены от гнили, вода не вредила штукатурке. Изобретение только внедрялось в производство. Рубер сам собирался продавать краску, надеясь на крупную прибыль. Поэтому, сказал он, ему понадобится лишний человек в магазине, чтобы его подменить. А поскольку у меня есть опыт работы с богатыми клиентами, следящими за модой, то я как раз тот человек, который ему нужен.
- Не хочу больше иметь дела с проклятыми родственничками, они меня уже достали. И если тебе интересно, приходи, ознакомься с обстановкой. Понравится - обсудим условия.
Понимая, что придется уйти от Ренлингов, если я откажусь стать их приемным сыном - а от одной мысли об этом у меня начинался приступ удушья, - и не видя других перспектив, я принял предложение Рубера. Ренлингам я наплел, что мне представилось выгодное деловое партнерство с одним школьным другом; расстались мы холодно - миссис Ренлинг кипела от гнева, ее муж сдержанно пожелал мне успеха, прибавив, что я всегда могу рассчитывать на его помощь.
Я снял комнату в южной части города, на Блэкстоун-аве- ню, на четвертом этаже, рядом с отхожим местом; три лестничных пролета были устланы скромным ковром, а последний обшит деревянным настилом, покрытым толстым слоем пыли. Мое жилище располагалось недалеко от дома престарелых, где обитала Бабушка Лош, и одним воскресным утром, когда у меня нашлось свободное время, я отправился ее навестить. Мне показалось, что теперь, утратив свою независимость, она мало чем отличается от остальных обитателей дома: ослабела и съежилась. Здороваясь со мной, оглядывалась по сторонам, словно искала то, чем обладала раньше. Похоже, она забыла свои старые обиды и недовольство, а когда мы сидели в холле рядом с другими старыми и молчаливыми людьми, спросила:
- А как там… jener[129]… идиот?
Она забыла имя Джорджа, и это меня испугало; да, испугало, пока я не вспомнил, какой малый срок по сравнению с остальной жизнью она провела с нами и сколько рукавов и заводей осталось позади, в старом варикозном русле. Многие люди упорно не хотят, чтобы о них знали самое важное, но подходит время, когда это знание уже не имеет значения, - разве оно может предотвратить гибель старой женщины. Впрочем, эти тайные вещи проступают поверх всего остального. Какой смысл в этом перед смертью? Разве только урок для очевидцев: ведь мы, люди, привыкли верить, что во всем есть своя польза и выгода - даже в ужасной грязи, отбросах и отраве побочных продуктов; и привлекательность синтетических лекарств или химической промышленности в том, что там часто используют золу, шлак, кости и удобрения. На самом деле нам еще далеко до умения из всего извлекать пользу. И кроме того, даже истина может скукожиться от одиночества и длительного заключения и, выйдя из Бастилии, вряд ли долго протянет. А если освободительная республиканская толпа - это власть смерти, то истине вообще конец. Так было с Бабушкой Лош, которой оставалось жить несколько месяцев. Ее одесское черное платье засалилось и выцвело; она зевала, широко раскрывая рот, как старая кошка, и, возможно, плохо понимала, кто я такой, а в глазах проступило что-то самое главное для нее - как небольшое косоглазие, - слабо, по-детски, слегка безумно. И ее мы считали такой могущественной, непробиваемой! Какой удар! И все же мне казалось, она помнит меня, старческое сознание не померкло - просто медленно работает. Я даже решил, что она признательна за внимание, и обещал навестить ее снова, поскольку теперь живу по соседству. Но так и не пришел, а зимой она умерла от пневмонии.
На новой работе мне не повезло с самого начала. Вдова кузена Рубера, всем недовольная женщина, с первого дня меня невзлюбила. Эта так называемая дама носила в магазине шубу, фасоном напоминавшую мантию, и шапку из того же меха, короной торчавшую на голове; кислое лицо словно сознавало свое несовершенство - плохую кожу, почти отсутствующие губы - и страдало от него; у нее были проблемы с желудком и вечно дурное настроение. Ее раздражал мой стиль в работе - его я приобрел, обслуживая особо важных клиентов, к которым здесь она меня даже не подпускала. Вдова запирала ящики в офисе, скрывая расходы, и перекладывала на меня всю черную работу - упаковку, матирование, обрамление, завертку в целлофан абажуров. Она всегда держала меня на вторых ролях или посылала с поручениями на небольшие фабрики и в гончарные мастерские в районе Уобаш- авеню, и я быстро смекнул, что от меня хотят избавиться. И как только началось массовое производство гуммирующей краски, продавать ее стал я, хотя предполагалось, что этим займется Рубер. Последний же сказал, что в магазине во мне нужды нет: ведь я, похоже, вполне удовлетворен своим положением рассыльного и не проявляю никакого интереса к бизнесу.
- Я-то думал, ты человек с мыслями - не простой работник, но вижу, что ошибся, - сказал он.
- Зато у миссис Рубер есть мысли относительно меня, - ответил я.
- Есть, - согласился Рубер. - Она держит тебя на вторых ролях. Но ведь ты позволяешь ей так с собой обращаться.
В результате мне перестали платить жалованье и перевели на комиссионные вознаграждения. Выхода не было - пришлось принять их условия и ездить по окрестностям на трамваях и поездах с банкой краски, заходя в гостиницы, больницы и прочие места в надежде получить заказы. Провальное дело. Меня всюду отфутболивали, деньги доставались с трудом - клиентура была специфической. Миссис Рубер подсказывала, в какие гостиницы идти - уверяла, что ее там хорошо знают, но, видимо, заблуждалась (или менеджеры не признавали знакомства, догадываясь, чем я занимаюсь); более того, их трудно было отыскать на черных лестницах и в производственных помещениях из благородного кремового мрамора, где никогда не прекращалась суета, а также в роскошно обставленных номерах с видом на озеро. К тому же некоторые гостиницы имели постоянных поставщиков или брали тех, кто давал взятки; все происходило под контролем администраторов, назначаемых в законном порядке и призванных возбуждать дела о банкротстве; администраторы были лично заинтересованы в страховке, хорошем состоянии водопровода и канализации, в качественном обслуживании, декорировании, надежных решетках, концессиях и прочих вещах. Чтобы попасть к человеку, заключавшему контракт на поставку краски, следовало преодолеть много бюрократических заслонов. Никто не интересовался качеством самой краски. Я должен был часами ждать кого-нибудь в офисах за стенами гостиниц, что уже говорит само за себя, и, как правило, мне отказывали.
Зима, довольно слякотная, была в разгаре; от долгих поездок по городу в переполненных трамваях, постоянной толчее, я чувствовал себя сонным и тупым, как кот у печки; голова кружилась от однородной массы людей, от сходных мелочей, газет, раскрытых на одной и той же странице, кирпичных зданий. Куда-то ехать, глазея по сторонам, - в этом есть опасность стать чем-то вроде катушки, на которую наматывают бесконечную нить, или рулоном ткани, если, конечно, нет существенной причины для поездки. При этом освещенное солнцем окно с грязными подтеками еще хуже для умственных способностей, чем свинцовые облака, угрюмые, не смягчающие боль. Не бывает цивилизаций без городов. А как насчет городов без цивилизации? Бесчеловечно, если вообще возможно, собрать в одном месте так много людей, которых ничто друг с другом не связывает. Но нет, это нереально, и мрачный одиночка всегда будет греться у своего костра.
Я заключил несколько сделок. Карас, двоюродный брат Эйнхорна, из «Холлоуэй энтерпрайзис», положил начало, купив несколько галлонов краски для захудалой гостиницы, чуть ли не приюта бомжей, у железнодорожной станции, но сказал, что никогда не приобрел бы ее для более ценной недвижимости: в жарком помещении или в сырой ванной комнате краска издает резкий запах резины. Еще один покупатель, врач из «Стейт энд 1ейк», кореш Рубера, делающий аборты, заказал краску для своего кабинета; Рубер даже хотел лишить меня комиссионных, ссылаясь на то, что сам приложил к этому руку. Я уже тогда ушел бы от него, если бы не знал ситуацию в трудоустройстве из колонок «Трибюн». Теперь я зарабатывал мало и не мог помогать Маме, но все же содержал себя, и Саймону не приходилось подкидывать мне деньжат. Конечно, он был недоволен, что я ушел от Ренлин- гов. Как теперь жениться на Сисси, если он должен один содержать Маму? На это я ответил:
- Вы можете переехать к ней.
От моих слов он помрачнел, и я понял, что Сисси не согласится жить на старой квартире и заботиться о Маме.
- Саймон, ты же знаешь, что я тебе не враг и сделаю все, чтобы исправить положение, - сказал я. ____________________
Мы пили кофе в «Раклио», банка с краской стояла на столе, а сверху лежали перчатки. Рваные по шву, они откровенно свидетельствовали, что хозяин в настоящее время не на коне. Для торгового агента я был довольно неопрятен: существуют определенные критерии, по которым оценивают, насколько можно доверять продавцу. Я опустился ниже известного стандарта, поскольку не мог сдавать вещи в чистку или починку, да и не испытывал особого желания это делать.
Я вел довольно суровый образ жизни, усвоив некоторые привычки скваттеров. До моей комнаты отопление не доходило, и по ночам я спал в куртке и носках. Утром я спускался в драгстор[130], или аптеку, выпивал чашку кофе и планировал предстоящий день. Бритву я носил в кармане и брился в центре, где в общественных туалетах была теплая вода, жидкое мыло и бумажные полотенца, а ел, когда удавалось, в клубах молодежной христианской организации, забегаловках-автоматах или на избирательных участках. В девять утра я был полон сил, но к полудню мои надежды таяли; положение усложнялось и тем, что мне негде было отдохнуть. Я мог бы захаживать в новый офис Эйнхорна - он привык к людям, сидящим без видимых причин на скамейке за ограждением, но, будучи в про