Девушка ничего не ответила и только стала в остервенении рвать на себе волосы и одежду. Потом ее глаза вдруг сверкнули бешенством, и она с такой дикой яростью кинулась на Феджина, что тому наверняка пришлось бы плохо, если бы Сайкс вовремя не схватил Нэнси за обе руки.
Между ними завязалась отчаянная борьба. Девушка боролась с бешеной силой, и Сайксу приходилось прилагать все усилия, чтобы держать ее. Наконец руки Нэнси беспомощно повисли, и она без чувств повалилась на пол.
– Ну, слава Богу, все кончилось, – проворчал Сайкс, оттаскивая ее в угол. – Ох, и сильна Нэнси, когда на нее находит…
Феджин утер пот со лба и улыбнулся с облегчением.
– Скверно иметь дело с женщинами, – проговорил он, качая головой. – Но они так ловки и смышлены, что в нашем ремесле без них не обойтись. Чарли, отведи Оливера спать.
Чарли повел Оливера в кухню, где мальчик спал раньше. Приплясывая и кривляясь, он достал из мешка и подал мальчику его прежнюю изношенную одежду.
Оливер был уверен, что навсегда отделался от ненавистных обносков, которые отдали старьевщику. Но эта самая одежда и навела Феджина на след беглеца. Старьевщик показал лохмотья Феджину, а тот, сразу узнав их, после недолгих расспросов выяснил, где находился Оливер.
– Переодевайся, – приказал Чарли, – я отнесу твою новую одежду Феджину.
Оливер с грустью повиновался. Чарли забрал новый костюм, вышел из комнаты и запер за собой дверь.
Наш бедный герой остался один в темноте. Но как ему ни было тяжело и грустно, как ни шумели и ни смеялись в комнате рядом, он был так измучен, что тотчас же заснул крепким сном.
Глава XIXОгорчение мистера Браунлоу
Между тем мистер Браунлоу напечатал в газетах объявление о пропаже своего воспитанника и назначил пять фунтов награды тому, кто сможет сообщить какие-нибудь сведения об Оливере и о его прошлой жизни.
Сторожу Бамблу случилось в это время быть по каким-то делам в Лондоне. Объявление попалось ему на глаза, и он отправился по указанному в нем адресу.
Экономка тотчас проводила его в комнату, где за столом сидели Браунлоу и его друг Гримуиг.
– Да это же приходский сторож, или я съем собственную голову! – воскликнул Гримуиг, как только увидел Бамбла.
– Будьте добры, не перебивайте нас, – остановил его Браунлоу и обратился к Бамблу. – Потрудитесь сесть, сэр. Вы пришли по объявлению?
– Точно так, сэр.
– Вы приходский сторож?
– Да, сэр, я самый и есть.
– Вам известно, где находится теперь несчастный мальчик?
– Мне это так же неизвестно, как и вам, милостивый государь.
– Но тогда зачем же вы пришли? Вы можете мне что-то рассказать о прошлом Оливера?
– Вряд ли он скажет о мальчике что-то хорошее, – вмешался Гримуиг.
Бамбл медленно покачал головой и нахмурился, как бы подтверждая его слова.
– И все-таки потрудитесь рассказать нам все, что вы знаете про него, – попросил мистер Браунлоу.
Бамбл положил шляпу на пол, расстегнул сюртук, сложил руки, откашлялся и начал рассказывать.
Он рассказал, что мальчик с самого рождения остался сиротой; его родители были дурные люди, и он с раннего детства стал выказывать дурные наклонности: воровал, лгал, делал дерзости старшим, бунтовал. Словом, Оливер был вообще неблагодарным, негодным мальчишкой и как-то хотел даже убить одного слабого беспомощного мальчика. А кончил он тем, что сбежал от своего хозяина-гробовщика и с тех пор пропал, как в воду канул.
Окончив свой рассказ, Бамбл достал из кармана бумаги, захваченные с собой из приюта, и показал их в подтверждение своих слов.
– К сожалению, все, кажется, так и есть, – с грустью сказал Браунлоу, просмотрев их. – Получите обещанные деньги. Я бы с радостью заплатил вам втрое больше, если бы вы рассказали про мальчика что-нибудь хорошее.
Знай Бамбл это раньше, он наверняка стал бы хвалить Оливера. Но теперь было уже поздно, и он, опустив деньги в карман, ушел.
Браунлоу молча ходил взад и вперед по комнате и был так расстроен, что даже Гримуиг не стал приставать к нему.
Наконец старик перестал метаться и кликнул миссис Бэдуин.
– Наш Оливер обманщик и плут! – сказал он экономке, когда она вошла.
– Не может быть, сэр! – ответила старушка решительно.
– Нечего говорить: «Не может быть», когда нам все рассказали со дня его рождения и даже показали его бумаги! – раздраженно воскликнул Браунлоу. – Оказывается, что он всю свою жизнь был мошенником и надувал людей!
– Никогда не поверю этому, сэр, – покачала головой экономка так же твердо. – Никогда!
– Все старые женщины верят в глупые сказки, – хмыкнул Гримуиг. – Один я сразу смекнул, в чем дело! Вам надо было не спорить со мной, а согласиться с самого начала.
– Это любящий, нежный и благодарный ребенок, сэр, – возразила с сердцем старушка. – Поверьте мне, сэр, я хорошо знаю детей. Я сорок лет имею с ними дело…
– Довольно! – прервал ее Браунлоу, хотя в душе был очень рад, что экономка заступилась за Оливера. – Хватит! Я больше никогда не хочу слышать имени этого мальчика! Слышите, никогда!
Так печально кончился этот день в доме мистера Браунлоу.
Глава XXТайна старой приютской сиделки
А в это самое время в приходском приюте для бедных, где родился Оливер, произошло одно важное событие.
Дело было к вечеру. Смотрительница приюта, миссис Корни, сидела у себя в комнате и отводила душу за чаем. В комнате было хорошо натоплено, в камине играл веселый огонь, а чай был таким крепким и душистым.
Смотрительница готовилась провести очень приятный вечер. Но едва она успела налить себе вторую чашку чаю, как вдруг кто-то постучал в дверь и на пороге показалась запыхавшаяся старуха.
– Миссис, миссис, – сказала она взволнованным голосом, – идите скорее: старая Тингоми помирает!
– Мне-то что за дело до этого? Я же не могу ее воскресить! – сердито сказала миссис Корни. – С какой стати ты врываешься и беспокоишь меня?
– Конечно, миссис, ей никто уже теперь не поможет, – смутилась пришедшая, – но она говорит, что у нее есть что-то на сердце. Она очень мучается, миссис, и просит вас прийти к ней. Тингоми нужно в чем-то покаяться перед смертью. Она не умрет спокойно, пока не увидит вас!
Раздосадованная смотрительница кинула огорченный взгляд на остывающий чай и, закутавшись в большой платок, пошла за старухой в приют. Всю дорогу она ворчала и бранилась.
Через четверть часа обе женщины вошли в каморку умирающей. Тут было темно, сыро и холодно.
В глубине комнаты стояла печка, в ней потрескивали несколько тонких поленьев. В углу на простой деревянной кровати, на тонком тюфяке лежала старая-престарая старуха. Она была в забытьи, и с первого взгляда трудно было понять, жива она еще или уже умерла. Изможденное тело было очень худым и желтым, как воск, потемневшее лицо было изрезано морщинами, беззубый рот провалился, несколько жидких седых прядей разметались по подушке.
Возле кровати сидела, сгорбившись, старая сиделка и клевала носом. У печки, прислонившись к ней спиной, стоял фельдшер.
– Холодная ночь, миссис Корни, – сказал он смотрительнице, когда она вошла.
– Да, сэр, очень холодная, – ответила смотрительница. – Ну, что больная? Она дремлет, похоже?
Сиделка нагнулась к больной, прислушалась и утвердительно кивнула головой.
– Может быть, она так и умрет, если ее не беспокоить, – заметил фельдшер. – Поставьте свечку на пол, чтобы Тингоми не видела света. Она совсем плоха…
Сиделка сделала так, как велел фельдшер, затем наступило долгое молчание. Миссис Корни нетерпеливым движением закуталась в свой платок и села возле постели ждать, когда больная проснется.
Фельдшеру скоро надоело здесь сидеть, он пожелал смотрительнице доброй ночи и на цыпочках вышел из комнаты.
Тогда обе старухи встали со своих мест, подошли к печке и стали греть руки у огня.
– Что, не говорила ли она еще чего, Анна? – спросила та старуха, что ходила за смотрительницей, у своей товарки.
– Нет, – ответила другая старуха. – Сначала она билась и ломала руки, так что страшно было смотреть, но потом утихла, забылась, да так и лежит до сих пор…
Тут умирающая, издав глухой стон, зашевелилась на кровати, села и, протянув вперед свои исхудалые руки, устремила глаза на смотрительницу, а затем хрипло произнесла:
– Что это? Кто это?
Старухи бросились к ней.
– Тише, тише! – заговорили они наперебой. – Успокойся! Это госпожа смотрительница, ты же сама просила ее позвать. Ляг опять, ляг!
– Лягу, когда умру, – ответила старуха. – Я должна ей сказать… Подойдите поближе! – она схватила смотрительницу за платок и притянула ее к себе. – Сядьте здесь! Мне надо сказать вам кое-что…
Заметив, что старые сиделки собираются подслушивать, Тингоми замахала руками:
– Прочь отсюда! Гоните их прочь! Я буду говорить только с вами!
Старухи не хотели уходить, но миссис Корни выставила их и заперла дверь на ключ.
– Ну, теперь выслушайте меня, – сказала умирающая, собираясь с силами. – В этой самой комнате, у этой самой постели я сидела когда-то возле красивой молодой женщины, которую принесли сюда без чувств. Ноги бедняжки были совсем стерты от ходьбы и усталости… Она родила мальчика и потом умерла. Я приняла ее ребенка, я же обмыла ее тело после смерти… Погодите, дайте мне вспомнить, когда это было… Это было… Нет, я не помню, в котором году это было!..
– Это не имеет значения! – нетерпеливо прервала ее смотрительница. – Что было дальше?
– Что дальше? – прошептала Тингоми. – Что, бишь, было дальше?.. Что я хотела сказать?.. Ах, да! – закричала она, вскакивая на постели. – Я обокрала ее!.. Да, обокрала! Ее ноги еще не успели остыть, а я уже обокрала ее!
– Что же ты у нее украла? – заволновалась миссис Корни. – Да говори же скорее, что ты у нее украла?
– Я украла последнее, что у нее осталось. У нее не было ни платья, чтобы укрыться от холода, ни хлеба, чтобы утолить голод, но эти вещи она берегла на груди до самой смерти. Это было золото, настоящее золото, которое могло бы спасти ей жизнь, если бы она захотела продать его… А я украла его!