Опекуны девушки не дремали и ловко уворачивались от всех козней неутомимого врага. Боскарен, страсть которого становилась все сильней, понял наконец, что он ничего не может сделать этим неустрашимым людям, пока их независимость будет обеспечена хотя бы самым скромным состоянием. Поэтому он решил нанести им материальный ущерб, надеясь, что, разорившись, они скорее уступят. Из троих друзей состояние было только у Андре и Ламперрьера, да и то незначительное. Полные нежной заботы обо всем, что касалось Мэдж, они, как люди нежадные, довольно беспечно относились к деньгам. Сговорившись с биржевыми жуликами, Боскарен без труда устроил за несколько месяцев разорение своих противников. После нескольких банкротств денежные запасы трех друзей улетучились, причем разоренные даже и не предполагали, откуда был направлен поразивший их удар.
Но для таких людей, как они, подобная катастрофа ничего не значила. Они сразу же принялись думать о том, как бы собрать новое состояние для их приемной дочери. В спекуляции они ничего не понимали, зато слыхали о девственных землях в океане, где энергичному человеку нетрудно быстро разбогатеть. И вот недолго думая они снарядились в далекий путь в неведомые страны. «Вперед! На Суматру!» — сказали они себе и уехали. К несчастью, они совершили одну ошибку: не взяли с собой Мэдж. Впрочем, разве можно было ее взять? Они опасались за нее: боялись климата, боялись болезней, боялись ядовитых гадов и хищных зверей.
Для безопасности девушки были приняты самые тщательные меры. Мэдж была поручена нежным заботам начальницы одного пансиона, достойнейшей, неподкупнейшей женщины, к тому же близкой родственницы доктора Ламперрьера. От почтенной дамы не скрыли, что она берет на себя очень важное и ответственное поручение, но это ее не напугало. Наконец наших героев успокаивало еще то обстоятельство, что их непримиримый враг давно не подавал признаков жизни.
И вдруг неожиданная весть!
Страсть не отняла у Боскарена способности мыслить и не ослабила его энергии. Лишенный тайной власти, он не сложил оружия. Однажды он долго сидел над картой полушарий и изучал ее, размышляя, соображая, обдумывая. От японских островов, театра его первых неудачных подвигов, взгляд его обратился на индо-малайский архипелаг, пестревший большими и малыми пятнами, на которых стояли слова: Суматра, Ява. Целебес. Филиппинские острова, Борнео.
— Почему не попробовать? — сказал он сам себе. — Здесь живет дикое племя, не охваченное цивилизацией, да и вряд ли цивилизации удастся когда-нибудь его обуздать. Свирепые малайцы, неукротимые мусульмане, алчные китайцы — все они торгуют, грабят, убивают, живут и умирают без всякой пользы, повинуясь только слепой судьбе. Для них разбой и воровство — такое же естественное занятие, как для наших крестьян — хлебопашество. Если бы появился среди них человек, который сумел взять их в руки, дисциплинировать, направить к одной общей цели, то из этой помеси образовалось бы настоящее государство. С ним можно было бы вернуть времена бандитов моря и незримо властвовать на Индийском архипелаге… Я в состоянии это осуществить. Да. В Европе я только миллионер. Там я буду королем, императором — чем угодно, даже властителем индо-малайских островов. Дело не в названии. Название можно будет придумать потом. Пусть я буду хоть султаном Борнео с верховной властью над соседними островами… А она будет моей султаншей. Неужели Мэдж устоит против подобного сана? Разумеется, нет! На свете не найдется ни одной женщины, которая не соблазнилась бы короной. Наконец, я обольщу ее ум, я увлеку ее мыслью о насаждении прогресса в варварской земле, о возрождении диких… Боже мой! Я задыхаюсь! Я сойду с ума!.. Черт знает что со мной делается при одной мысли, как это все будет хорошо… Но пока довольно. Посмотрим, что будет дальше.
Ассоциация бандитов моря имела многочисленные ответвления, ее представителей можно было обнаружить и среди жителей индо-малайского архипелага, этих неисправимых природных пиратов. Сообщники кораблекрушителей, хотя и поняли, что вождь их куда-то девался, не прекратили своих разбойничьих подвигов, продолжая совершать их на свой страх и риск. Но все было не то, что прежде: опасности увеличивались; бандитам не хватало удачи и ловкости того изворотливого человека, который прежде руководил ими. Правда, в их руки попадалась иногда богатая добыча, но часто случались и страшные неудачи. Запасная касса, служившая для пополнения убытков от неудач, была закрыта. Любезность консульских агентов куда-то улетучилась, кредит пропал, купцы перестали отпускать в долг товары и оружие, неоткуда стало получать точнейшие сведения о грузах и рейдах купеческих кораблей. Бандитам приходилось действовать на ощупь и получать ударов больше, чем наносить.
Одним словом, разбой пришел в упадок, когда Винсент Боскарен взялся оживить его. Понятно, что его приняли с распростертыми объятиями, как спасителя. Он явился в скромной одежде пилигрима, совершившего паломничество в Мекку, и с кучей подарков для беспечного монарха, которого задумал низложить. Хорошо понимая, что в стране, куда он прибыл, фанатизм значит все, он усвоил себе строго благочестивую наружность хаджи (богомольца), только что вернувшегося из святого города. Звание хаджи и великолепное знание арабского и малайского языков, а также большая начитанность в Коране вызвали всеобщее уважение к нему. Он объехал и обошел весь архипелаг, собирая старых сообщников и вербуя новых, причем очень ловко сыпал подарками и религиозными текстами, подстрекал мусульманский фанатизм и незаметно проповедовал нечто вроде священной войны, которая, разразившись, должна иметь ужасные последствия. За какие-нибудь четыре месяца он взволновал весь остров Борнео. При этом он действовал так ловко и сумел внушить такое доверие к себе, что, несмотря на его лихорадочную деятельность, о его действиях ничего не было слышно. Ни до местных властей, ни до европейских представителей не дошло ни малейших слухов о темной цели, к которой он стремился.
Окончив приготовления, одурачив раджу Борнео и полностью подчинив своей власти, он решил ходить с козырей. Аккуратно получая сведения обо всем, что делали пятеро друзей, он прежде всего похитил молодую девушку из Парижа и привез ее на Борнео. Для ловкого, опытного интригана не составило труда обмануть начальницу пансиона. Честная женщина легко попалась в ловушку плута и выдала ему Мэдж по подложному письму.
Следующим шагом Боскарена стало окончательное укрепление своей власти над бандитами моря, так что низложение магараджи сделалось вопросом нескольких дней. Все шло как по маслу. Оставалось только добиться от Мэдж согласия выйти за него замуж. Но ни мольбы, ни угрозы не могли ничего поделать с непреклонной волей девушки, решившей во что бы то ни стало выйти из ненавистного положения и возвратить себе свободу.
Воспитанница Андре жила в роскошных покоях под строгим надзором двух фанатичных поклонников лжемусульманина и виделась только с одной мулаткой с острова Мартиники, которая выполняла при ней обязанности компаньонки. Эта преданная, великодушная мулатка всей душой привязалась к своей молодой госпоже. Ей удалось отправить с китайцем на Суматру печальную весть о похищении Мэдж.
Таково было положение дел в то время, когда Боскарен готовился поднять мятежом малайцев Борнео, а Андре собирался вести возмутившихся даяков под стены столицы.
Разговор мисс Мэдж с похитителем был внезапно прерван страшным шумом, поднявшимся в городе. По улицам с криками ужаса бежал народ. Трещали барабаны, отовсюду неслись громкие призывы к оружию.
ГЛАВА X
Фрике берет на себя заботу о пропитании диких зверей. — Завтрак обезьяны. — Дикая выходка тигра. — Проделка обезьяны. — Папоротники на Борнео. — Как может усталый путник найти в деревьях кувшины с водою. — Nepenthes Distillatoria. — Безграничная снисходительность Фрике. — Парижанин берет костыль. — Орангутанг. — Большая человекообразная обезьяна с острова Борнео.
Фрике очень удивился, проснувшись в обществе двух животных. Хотя он был очень храбр и силен, но все-таки положение показалось ему немного рискованным.
Он широко раскрыл глаза, потом рот, зевнул, потянулся и попробовал встать, но опять упал на землю. Обезьяна и тигр сделали такое же движение и тоже упали на землю с тяжелым стоном.
Фрике припомнил все, что было: припомнил плен, бегство, падение в тигровую яму, саперные работы и выход из ямы через лаз, вырытый ножом. Боль в ноге напоминала о вывихе, а дикие звери — об опасности подобного соседства.
Когда прошло первое волнение, он решился дружески поздороваться с соседями:
— Здравствуй, тигр… здравствуй, обезьяна… здравствуйте, невольные мои товарищи. Мы вместе попали в яму и вместе выбрались из нее, будем же друзьями.
При звуке человеческой речи обезьяна надула щеки и с шумом выпустила воздух, а тигр раскрыл пасть и громко зарычал.
Фрике улыбнулся и продолжал:
— Ты, сударыня-обезьяна, говоришь: ух? Что это значит? Я не понимаю. Во всяком случае, наружность у тебя добродушная, и ты не сердишься. Это очень хорошо. Зато уж ты, господин тигр, никуда не годишься. Чего ты ворчишь, скажи на милость? Свежего мяса захотел? Так знай, что у меня есть револьвер. Мне бы очень не хотелось выбить глаз такому прекрасному зверю, как ты… А! Понимаю! У тебя сломана передняя лапа, и ты не можешь ходить. Что же делать? Я не хирург, лечить тебя не смогу. А ты что смотришь так грустно, обезьяна? Знать, и ты не в лучшем положении? Заднюю ногу волочишь, а? Очень жаль. У меня у самого вывих.
Странное дело. Этот поток слов произвел на животных успокоительное действие. Свирепая обезьяна поморгала глазами, почесала затылок, фукнула раза три-четыре и опять улеглась, помотав головой. Страшный тигр, подчиняясь взгляду молодого человека, перестал царапать землю здоровой лапой и повел несколько раз ушами.
— Очень хорошо, — сказал обрадованный Фрике. — Если вы успокоились и не собираетесь меня растерзать сию же минуту, то я и подавно не причиню вам зла. Напротив, я о вас позабочусь.