Три француза и негр не обменялись во все время бури ни словом. Они были слишком поглощены делом, чтобы говорить. Наконец буря утихла, и одновременно с нею прекратился бой. С последним порывом дождя и ветра раздался последний крик. То был дикий победный крик даяков. Малайцы были отброшены с большими потерями. У европейцев вырвался из груди общий стон:
— А Фрике?!
Они не обращали внимания на свои раны. Их мысли были о пропавшем друге.
Они звали его по имени, но парижанин не мог откликнуться на их зов — читатель помнит почему. Солнце уже взошло и заиграло на листьях, обрызганных жемчужными каплями дождя. Птицы с громким пением порхали над залитой кровью поляной, насекомые зажужжали в траве, а друзья Фрике так и не могли найти следов своего любимца.
Хуммонгонг Унопати, легко раненный в бок ударом пики, с блестящими глазами и радостной улыбкой обходил поле битвы, осматривая трупы. Потери даяков были незначительны. Они сражались ночью очень осторожно, действуя сомкнутым строем, и яростная атака малайцев, которые были гораздо многочисленнее, разбилась о несокрушимую даякскую фалангу.
Очень помогло, разумеется, и великолепное оружие европейцев, но — надо сказать правду — даяки смогли бы отразить нападение и своими силами. Словом, бандиты индо-малайского архипелага потерпели жестокое поражение.
Разумеется, битва не обошлась без обычного эпилога — отрезания голов у павших неприятелей.
Несмотря на богатые трофеи, Туммонгонг был очень мрачен. Он приложил все старания, чтобы найти след Фрике, но тоже безуспешно. Исчезновение молодого человека приводило его в отчаяние.
— Видишь, — сказал он Андре, — я говорил правду: собака умерла не к добру. Так и вышло, несмотря на пышный пантах, который я ей сделал. Может быть, этого показалось ей мало… Хорошо, я устрою ей пантах еще лучше прежнего. Я отдам ей все головы, которые придутся на мою долю. Душа собаки поможет нам найти белого вождя. Не горюй, мой бледнолицый брат!
— Будьте осторожнее, господин Андре, — говорил Пьер. — Не годится отходить далеко. Кто их знает, язычников: может, какой-нибудь негодяй притаился за деревом… Надо же было случиться такой беде, что дождик смыл все следы мальчика, а то бы мы его нашли.
— Правда, Пьер, осторожность необходима, а то может случиться беда. Тому пример — наш Фрике… А все-таки нужно попробовать его найти. Может быть, нам удастся напасть хоть на какой-нибудь след. Скорее на поиски, мой друг.
— Я, господин Андре… Конечно, надо идти. Конечно, надо. Я готов. Но только вы меня, я вижу, не поняли. Говоря об осторожности, я хотел сказать, что вам не следует одному заходить далеко в лес, потому что малайцы — звери, господин Андре, настоящие звери. Хватит одного несчастья… Не дай бог, с вами еще что случится… Простите, я от горя совсем поглупел и сам не знаю, что говорю.
— Спасибо, Пьер, — перебил Андре, крепко пожимая руку старого моряка. — Спасибо за добрый совет. Я расцениваю его как совет храброго и опытного воина, к которому стоит прислушаться.
— Хорошо! Хорошо! — заговорил подошедший доктор, грубостью желая замаскировать свое волнение. — Нас, южан, упрекают в болтливости, а сами что делают? Целых полчаса болтают без толку, а другие за них работай.
— Что с вами, доктор?
— То, что Фрике теперь не найдешь.
— Я боялся того же. Но почему вы в этом так уверены?
— Я ходил с Мажесте и двадцатью даяками осматривать кусты. Мы ничего не нашли в радиусе двухсот метров, ни малейшего следа.
— Примемся за дело все, осмотрим еще раз каждый кустик, каждую травку. Я чувствую, что Фрике не убит, а взят живым. Не понимаю только, для чего. Я уверен, что ему не грозит близкая опасность.
— Дай бог, чтоб вы были правы, господин Андре, — сказал Пьер взволнованно и набожно перекрестился, сняв шапку.
Два дня продолжались терпеливые поиски, но безуспешно. Французы и их дикие союзники забыли о возможности новой засады и рассеялись по лесу, тщетно пытаясь разыскать пропавшего друга. Единственным результатом этих поисков была находка плетенки, разрезанной парижанином во время бегства, и сетки, которой он был опутан. Эту двойную находку сделал Туммонгонг Унопати. Отсутствие следов крови на этих предметах сочли хорошим признаком, и каждый надеялся, что Фрике счастливо спасся.
Как нарочно, никто не набрел на тропу, ведущую к тигровой яме, в которую свалился Фрике. Тем не менее участники похода немного успокоились.
— Видите, Андре, — сказал доктор, — наш милый шалун наверняка отбился от малайцев. Того и жди, что он явится сюда, отыскав наши следы, если только он не идет уже преспокойно в столицу, чтобы быть там раньше нас.
— Я не уйду отсюда, не оставив ему какого-нибудь знака, по которому он мог бы нас найти.
— Что же вы сделаете?
— А вот смотрите. Это очень просто.
Андре выбрал огромный кедр, стоявший поодаль от остальных деревьев, вынул ножик и отодрал от дерева большой кусок коры, обнажив древесину, которая резко выделилась белым пятном на сероватой коре. Потом он острием ножа вырезал на этом месте крупными буквами слово «копать» и выкопал у корня дерева довольно глубокую яму.
После этого он вырвал из записной книжки листок, набросал на нем несколько строк карандашом и положил его в пороховницу, которую закупорил корой. Завернув в банановые листья несколько саговых хлебов, чтобы предохранить их от сырости, он положил все в ямку и засыпал землей. Не зная французского языка, никто не смог бы догадаться о существовании ямки, содержимое которой в минуту нужды могло принести неоценимую пользу.
Когда Андре привел место возле дерева в прежний вид, отряд снова тронулся в путь к столице магараджи.
Вторая часть пути прошла без приключений. После пропажи Фрике Туммонгонг Унопати совершенно успокоился. Исчезновение парижанина дикарь счел очистительной жертвой и перестал сомневаться в успехе.
Кроме того, положение отряда улучшилось. Даяков и европейцев всюду встречали как освободителей, с радостью доставляли им все необходимое, с охотою указывали удобные дороги, — одним словом, экспедиция видела всюду искреннее радушие и самое усердное содействие.
Всюду путь был свободен, во всех кампонгах воинов принимали с радостью. Дикие жители малайских лесов убирали искусственные преграды, которые нагромождаются обычно около их деревень. Даяки никогда не расчищают лесов около своих жилищ, чтобы сделать кампонги недоступными для врагов. Они оставляют лишь небольшие тропинки, которые легко перегородить. Нередко случается, что путник встречает на дороге высокую засеку из бревен, ветвей и прутьев и вынужден или поворачивать назад, или вступать в бесконечные переговоры о разрешении пройти. Если пропустить соглашаются, то спускают высокую лестницу, по которой путник перебирается через преграду.
Конечно, такие хитрые сооружения очень удобны для защиты, но являются большой помехой при путешествиях.
Подобных препятствий не встречали наши друзья, которые быстро совершили переход через Батанг-Лупар и вступили во владения раджи. Все шло как нельзя лучше до тех пор, пока они после небольшой схватки с малайцами не подошли к довольно большому блокгаузу.
Построенный из нетесаных тиковых бревен и окруженный со всех сторон глубоким рвом, этот блокгауз был настоящей крепостью. Он стоял не в лесу, как даякские котты, а на открытой, расчищенной поляне, чтобы защитникам была видна вся окрестность и нападающие не могли воспользоваться никаким прикрытием. Такая крепость была для Андре новостью, он не ожидал увидеть ничего подобного.
— Плохой сосед у нас объявился, — сказал он Пьеру де Галю. — Пробить брешь в этом блокгаузе будет нелегко…
— Ну вот еще! — перебил доктор. — Есть над чем думать! Простая куриная клетка.
— Вы думаете штурмовать эту кучу бревен? — спросил Пьер.
— И даже взять ее, дорогой мой боцман.
— Что ж, хорошо. Я готов попробовать, господин Андре.
— Даже не расспросив, что и как?
Пьер де Галь рассмеялся и ничего не ответил.
— Над чем вы смеетесь, Пьер?
— Да как же… Извините меня, господин Андре. Я без дурного умысла, но уж очень смешно вы спросили. Разве об этом спрашивают? Разве французскому матросу разрешено рассуждать, когда ему приказывают что-нибудь делать? Ему скажут: «Матрос, плыви на батарею или на эскадру!» — и он плывет. Или говорят: «Матрос, тащи сюда Великого Могола, достань луну с неба, поймай черта за рога!» — и вот… раз, два, три… — готово, пожалуйте… Вот почему я и рассмеялся, когда вы мне так сказали, уж не обессудьте, господин Андре. Я смотрю на вас как на своего капитана или адмирала и считаю своим долгом слепо вам повиноваться. Поэтому так и знайте: если нужно взять блокгауз, мы его возьмем.
Едва Пьер де Галь успел закончить эту добродушно-насмешливую тираду, как из крепости раздался громовой залп. Стены блокгауза окутались густым облаком белого дыма, и над ними взвилось мусульманское знамя — лошадиный хвост и полумесяц.
Даяки были поражены, а Пьер еще громче расхохотался:
— Пушка! Воображаю, что у них за пушка! Вероятно, жестяная табакерка с нюхательным табаком вместо пороха. А знамя-то, знамя! Точно тряпка какая! Ох вы, франты!
Потом он погрустнел и прибавил:
— Ах, Фрике, Фрике! Где ты теперь, милый мальчик? Если бы ты был здесь, с нами, как бы ты порадовался! Господин Андре, успокойте этих даяков, скажите им, что бояться нечего и что завтра же блокгауз будет взят. Я бы и сам с ними поговорил, да не умею.
Выбора не оставалось. Блокгауз необходимо было взять. Это был один из укрепленных постов, которыми магараджа защитил свои владения. Конечно, это было только подобие крепости. Она не продержалась бы и двух часов против европейского отряда, но для даяков, не знающих военной тактики и не имеющих даже простейших штурмовых машин, такая крепость была очень страшна и справедливо могла казаться неприступной.