Как бы то ни было, следовало взять блокгауз. Он мог служить убежищем большому отряду, который стал бы преследовать экспедицию и сделал бы ее положение очень опасным. Этого нельзя было допустить, иначе все могло погибнуть.
Пьер де Галь разработал план и сообщил его подробности Андре, который, успокоив и обнадежив даяков, принял все необходимые меры, как опытный полководец.
План Пьера состоял в том, чтобы, пользуясь темнотой, незаметно подобраться к стенам блокгауза, проделать небольшое отверстие, положить в него петарду с порохом и приладить к ней зажженный фитиль.
Пьер ручался за успех. Андре согласился и только попросил действовать как можно осторожнее.
Все было исполнено вовремя. За час до восхода солнца Пьер с триумфом вернулся из экспедиции, весь перепачкавшийся в грязи, которой был наполнен ров, но сияющий и довольный. Андре и доктор не спали всю ночь, дожидаясь его.
— Готово, господин Андре, — доложил старый боцман, улыбаясь широкой улыбкой. — Через несколько минут вы увидите чудесный фейерверк.
Опытный боцман так удачно распорядился, что взрыв произошел как раз в назначенное время. Минирование было, очевидно, ему так же хорошо знакомо, как и все остальное.
Непривычные к грохоту и вспышкам взрывов даяки дрожали, как маленькие дети. Понадобился весь авторитет Андре, чтобы успокоить их и уверить, что с рассветом блокгауз будет взят.
Желанный миг скоро наступил, и даяки, как только увидели широкий пролом, сейчас же бросились в него, давя малайцев, которые пытались заделать получившуюся брешь.
Ни один человек не спасся. Уничтожение было полное. Андре с ужасом смотрел на разъяренных даяков, но ничего не мог сделать. Остановить убийство было невозможно. Он собирался дать приказ разрушить и поджечь толстую стену блокгауза, как вдруг случилось нечто, заставившее его изменить намерение.
Невдалеке от блокгауза показалась бесчисленная толпа малайцев, вероятно услыхавших выстрелы или получивших сведения от лазутчиков. Они шли прямо на крепость, оглашая утренний воздух диким воем. Итак, осаждавшие превратились в осажденных и едва успели кое-как заделать брешь и приготовиться к обороне.
Ряд метких залпов из магазинных ружей «Веттерли — Витали» несколько охладил пыл малайцев, которые отступили и принялись рыть траншеи.
— Черт возьми! — проворчал доктор. — Да они, кажется, хотят уморить нас голодом?
Старый хирург был прав. Малайцы, как и даяки, не имея оружия для штурма, поняли, что силой блокгауз им не взять, и решили принудить противников сдать позиции с помощью голода.
На беду, припасов в отряде было очень мало. Андре с первого дня осады ограничил до минимума ежедневную порцию пищи, чему все покорились без малейшего ропота. Тщетно пытался он предпринять отчаянные вылазки, — ничего не вышло. Численность врагов с каждым днем возрастала и скоро дошла до двух тысяч.
Бедные даяки от постоянного голода крайне исхудали и ослабели, но мужественно переносили страдания. Европейцы, изнуренные лихорадкой, без страха глядели в лицо смерти. С начала осады прошло двадцать два ужасных дня, и роковой исход был не за горами. Но на двадцать третий день из лагеря осаждающих, держа в руке пику с привязанным к ней белым флагом, вышел человек высокого роста, одетый полумалайцем, полуевропейцем, и направился к блокгаузу.
Андре, еле держась на ногах от истощения, вышел ему навстречу. В стене блокгауза одно бревно было установлено так, что могло отодвигаться в случае необходимости, и через образовавшееся отверстие можно было вести переговоры сколько угодно, не опасаясь предательства.
Парламентер подошел к стене на расстояние слышимости и потребовал, чтобы маленький гарнизон блокгауза сдался. Андре рассердился и уже хотел дать посланнику гневный ответ, но тот как будто одумался и поспешил прибавить:
— Мы вас знаем и знаем, чего вы хотите. Нам известно, с какой целью вы вторглись в землю магараджи.
— Нечего зубы-то заговаривать! — вполголоса сказал Пьер де Галь ни к кому не обращаясь. — Ступай-ка, молодец, убирайся отсюда подобру-поздорову.
— То, что вы задумали, бессмысленно, — продолжал парламентер. — Будь с вами даяки со всего острова, и то вы не имели бы успеха. Магараджа силен, войска у него много, и оно уже двинулось на вас…
— К чему вы это говорите? — спросил Андре.
— К тому, что почетный плен лучше бесполезного убийства. Сдавайтесь.
— С условием, — гордо сказал Андре. — Позвольте даякам беспрепятственно удалиться, а нам пусть будет гарантирована жизнь.
— Вы в нашей власти, а сами диктуете условия.
— Разве мы в вашей власти? У нас есть порох, мы можем устроить взрыв и, кроме того…
— Нет, зачем же, — живо перебил его парламентер. — Мне приказано доставить вас живыми на суд магараджи, который вместе с английским резидентом решит вашу участь.
— Что за историю он нам рассказывает? — спросил удивленный доктор.
— Сам не понимаю, — отвечал ему тихо Андре. — Здесь какое-то недоразумение, должно быть. Впрочем, вмешательство английского резидента будет для нас надлежащей гарантией.
— Вы согласны? — спросил парламентер.
— Даяки будут свободны?
— Будут.
— А нам будет оставлено оружие?
— Будет.
— Чем вы можете поручиться?
— Клятвою на священном Коране пророка.
— Хорошо. Еще один вопрос. Зачем нам нужно явиться к английскому резиденту?
— Для объяснения по трем обвинениям: в морском разбое, в захвате корабля «Конкордия» и в убийстве баронета сэра Гарри Паркера, брата лабуанского губернатора.
Через неделю Андре Бреванн, доктор Ламперрьер, Пьер де Галь и Мажесте под многочисленным караулом прибыли в столицу магараджи. Их привели, не лишая оружия, в роскошный дворец в центре города, окруженный индусскими и малайскими солдатами. Затем их ввели в огромный зал, в конце которого было устроено возвышение, богато задрапированное дорогими тканями. На возвышении сидел человек, весь закутанный в белые одежды, с огромной чалмою на голове. Вокруг возвышения, почтительно вытянувшись, стояли телохранители, вооруженные английскими карабинами. Европейцы поискали глазами английского резидента и невольно вздрогнули, убедившись, что его здесь нет.
Неужели парламентер их обманул? Неужели они останутся беззащитными перед этим магараджей, которого они не могли даже рассмотреть хорошенько и который сидел перед ними, развалясь, и беспечно курил длинную турецкую трубку?
— Господин Андре, — тихо сказал Пьер де Галь, — а мы ведь, кажется, того… попались.
В эту минуту в огромном зале раздался чрезвычайно странный крик, какого, вероятно, ни в одном дворце никогда не слыхали. Это был резкий, протяжный, насмешливый крик, как кричат в Париже уличные мальчишки. Графически этот крик можно изобразить так:
— П-и-и-и-у-у-у-фьюить.
ГЛАВА XIII
Угрозы бандита. — Узница и страж. — Бунт в городе. — Сборище нечестивых. — Арсенал заговорщиков. — Вперед! — Ставка главаря кораблекрушителей. — Муки Тантала. — Магараджа умер — да здравствует магараджа! — Кто советник? — Встреча обносившегося путника с малайским чиновником. — Новые подвиги парижского гамена. — Битва, выигранная Фрике, тигром и обезьяной. — Мео, пиль!..
Читатель, вероятно, помнит, что разговор мисс Мэдж с Боскареном был внезапно прерван ужасным шумом, поднявшимся на улицах города. Это происшествие произвело на каждого из собеседников совершенно разное впечатление.
Свеженькое личико девушки осветилось нескрываемою радостью, а бледное лицо бандита позеленело и исказилось от бессильной ярости.
Для пленницы этот шум мог предвещать освобождение, а для ее тюремщика — как знать? — быть может, час расплаты за все. Он одним прыжком подскочил к двери и ударил в подвешенный над нею китайский гонг. Раздался звон, и одновременно приподнялись две портьеры; из-за одной выглянула женщина, из-за другой — мужчина.
Мужчина — рослый араб, с тонкими, сухими, но чрезвычайно крепкими руками и ногами, гордым выражением лица и свирепым взглядом черных, как уголь, глаз. В руках у него был огромный блестящий ятаган с богатою резьбою, а за поясом — пара кремневых пистолетов с коралловыми украшениями на рукоятке.
Женщина — высокая, крупная мулатка с очень смуглым лицом и ярко-красными губами. Одежда ее, по малайскому обычаю, состояла из богатого саронга. Густые черные волосы пышными волнами падали по плечам, выбиваясь из-под легкого шелкового покрывала. Она подошла к девушке и встала между нею и арабом, окинув последнего испепеляющим взглядом. Араб замер, как бронзовая статуя, и молча ждал с ятаганом в руке, что скажет его повелитель.
— Али!
— Повелитель?
— Ты очень мне предан?
— Я твой раб. Говори.
— Сколько у тебя людей?
— Тридцать человек.
— Надежных?
— И неустрашимых.
— Готовых умереть по первому моему знаку?
— Готовых на все ради человека, отмеченного милостью Аллаха.
— Ты головой отвечаешь за эту молодую девушку.
— Головой отвечаю.
— Защищай ее до последней капли крови.
— Буду защищать.
— Убивай всякого, кто подойдет к ее дому.
— Клянусь тебе в этом!
— Хорошо. Да будет с тобою Аллах! Слушайте, мисс, слушайте внимательно, что я вам скажу. У нас ожидаются важные события. Я могу пасть в предстоящей борьбе, потому что не ожидал ее так скоро. Эти крики, это смятение означают, что город охвачен бунтом.
— Какое мне до этого дело? Меня нисколько не интересуют бандиты, которым вы продали свою душу.
— Мисс!..
— Милостивый государь!..
— Ради бога, скажите мне одно слово. Только одно. Я не хочу умирать, я останусь жив. Но не считайте меня тем, как вы сейчас назвали. Я не низкий честолюбец и тем более не преступник. Только великие замыслы заставили меня принять известные меры, в которых нет ничего бесчестного. Завтра я буду магараджей Борнео… Слышите, мисс, магараджей, то есть султаном. У меня будет трон… Хотите разделить его со мною?