Фрике удивился, но, разумеется, исполнил желание командира сипаев, заметив при этом:
— Извольте, если вам так хочется. Очень рад доставить вам удовольствие. Я в восторге от приема, который вы мне оказали. Там, у ворот, меня хотели алебардой… или чем-то в этом роде… Конечно, то были не вы, а желтолицые малайцы. Ну, да и им хорошо от меня досталось. Будут помнить… А здесь мне подносят хлеб и цветы. Приятный символ. Очень приятный. Жаль, что это только символ, а мне очень хочется есть. Страсть как хочется… Ну, что-нибудь дадут потом. Небось и ты проголодался. Дедушка, а? И ты, Мео?
Тем временем цветок лотоса и хлеб быстро переходили из рук в руки. Когда последний солдат дотронулся до таинственных знаков, офицер скомандовал по-английски: «На плечо!.. Справа, слева заходи!» — и Фрике вместе со свитою окружила двойная шеренга солдат. Забил барабан, зазвенела туземная труба, и странный кортеж тихо двинулся по улице.
Дедушка и Мео шли довольно спокойно, несмотря на воинственный шум вокруг них. Дедушка тяжело выступал своей вихляющей походкой, изумленно поглядывая по сторонам и по временам громко фукая то на барабан, то на трубу. Фрике всякий раз успокаивал его взглядом. Мео вел себя, на удивление, лучше. Размахивая хвостом и поводя Ушами в такт мерному военному шагу солдат, он шел как ни в чем не бывало.
Все шло как нельзя лучше, и Фрике радовался благоприятному повороту дела, как вдруг обстоятельства переменились. Отряд проходил малайским кварталом, направляясь к дворцу.
Парижанин, не зная, что лотос и хлеб означали близкое восстание, думал, в простоте души, что его ведут в полковые казармы. Все его мысли сводились лишь к тому, чтобы отведать хотя бы солдатского пайка. Сипаи приняли его с почетом, и это его нисколько не удивляло. «Быть может, они догадались, что я путешественник, — думал он, — много видел и могу кое-что порассказать». Ему не пришло в голову, что здесь кроется недоразумение, некая ошибка.
В малайском квартале сипаев встретили резкими криками, начали кидать в них чем попало. Командир велел сомкнуть ряды и приготовить оружие.
— Вот тебе раз! — пробормотал Фрике. — Видно, военных здесь не очень любят. Однако это уже не похоже на шутку. Сначала кидали кочерыжками, а теперь в нас летят булыжники. А терпеливы эти индусы, хотя по их лицам видно, что они далеко не трусы.
Раздался выстрел. Один сипай упадал. В рядах прокатился звук взводимых курков. Два индуса взяли раненого товарища на руки и унесли в середину отряда. Фрике подбежал, схватил его ружье и крикнул:
— Я на его место. Будем друг за друга стоять!
На улице поднялась беспорядочная стрельба. Обыватели, пользуясь случаем сорвать злобу на ненавистных наемниках, разряжали как попало свои допотопные кремневые ружья. Фитильные ружья чихали и сыпали на сипаев смехотворные пули, безвредные, как горох.
В общей сложности получилось много шуму и очень мало толку. Но вот командир подал знак. Раздался дружный залп из английских карабинов, улицу заволокло густым дымом. Стены домов дрожали, и гул далеко прокатывался вдоль каналов. Лодки останавливались, поворачивали назад, и малайцы с обычной храбростью спасались бегством. Слышны были отчаянные крики. Ответный залп сипаев, видимо, привел нападавших в замешательство.
Из рядов индусов выходил каждый третий, бросался в какой-нибудь дом и через минуту выходил оттуда, смеясь дьявольским смехом. Из домов вырывались клубы дыма. Крики усиливались. Жители, задыхаясь, пытались выбежать из горящих домов. Тщетно. Индусы в упор расстреливали всех, не считаясь с полом и возрастом. Деревянные дома горели, как бумага. Вся длинная улица была охвачена пламенем. Сипаи быстро продвигались вперед, оставляя за собою огненное море. Горнисты трубили изо всех сил. Трещали барабаны.
Фрике, целый и невредимый, ускорил шаги, пытаясь успокоить Мео, которому пуля задела кончик уха.
По толпе сипаев прокатился гул восторга.
Европеец, повелевающий зверями, юноша с чуть пробившимся пушком над верхней губой, вырос в их глазах: ведь он не только укротил зверей, он полностью подчинил их своей воле, и самый свирепый из них служил ему, как раб, повинуясь взгляду.
Хотя Фрике и не понимал слов, но был польщен знаками почтения, которое ему оказывали. В его голове успел зародиться план, как с помощью сипаев отыскать друзей и Мэдж.
Сипаи составляли почетный караул парижанина. Шествие приблизилось к дворцу, который гордо возвышался в конце улицы.
Тем временем трусливый магараджа дрожал всем телом и умолял тех из приближенных, на чью верность он мог еще рассчитывать, защитить его от мятежников. Шум, внезапно раздавшийся возле самого дворца, окончательно привел в ужас тирана, десять лет угнетавшего несчастных малайцев.
Но приближенные раджи и сами растерялись. Хладнокровие сохранил только первый министр. Он собрал малайскую гвардию, расставил часовых, раздал оружие и боевые патроны. Но, взглянув в окно, он увидел сипаев, которые быстро приближались к дворцу, стреляя в народ. В его голове промелькнуло подозрение.
— Беги, государь!.. Измена!.. Спасайся скорее!..
— Ты лжешь, собака! — кричал тиран, скрежеща зубами, и выстрелом из пистолета убил верного министра.
Вслед за этой вспышкой бешенства наступил полнейший упадок духа. Магараджа бормотал в беспамятстве:
— Гассан!.. Где Гассан?.. Позовите Гассана!..
— Он скоро придет, — прорычал ему в ответ человек в изодранной, окровавленной одежде.
Внезапное появление этого человека привело гнусного тирана в ужас, заставив его вскрикнуть коснеющим языком:
— Иривальти!.. Пощади!..
Это действительно был Иривальти, выросший словно из-под земли, точно призрак.
Иривальти подскочил к магарадже, схватил его за бороду и ударом ятагана снес голову с плеч.
— Ко мне, друзья, ко мне! — кричал неумолимый палач. — Тиран Убит! Да здравствует магараджа Гассан!
Но брамин поторопился торжествовать победу. Малайцы, бывшие во дворце, несмотря на охвативший их ужас, отлично понимали, к каким последствиям привело бы воцарение мнимого араба. Они не вступали в заговор. Им ничего не было обещано. Они чувствовали, что их счастливые дни прошли. В них заговорил инстинкт самосохранения.
Иривальти понял, что сделал ошибку. Он прошел потайным ходом, думая, что заговорщики уже во дворце. Индус не понимал, каким образом бунт мог начаться без этой предварительной меры. Ему не было известно, что бунт вызвало исключительно появление Фрике. Малайцы бросились на Иривальти и убили его.
После отчаянного сопротивления индусам удалось занять дворец. Они с дикими криками разбежались по бесчисленным залам и коридорам. Фрике дрался отчаянно, бросив ружье, рубил саблей налево и направо. Он первый ворвался в тронный зал, за ним — Дедушка, размахивавший своей страшной дубиной, за Дедушкой — Мео, терзавший малайцев страшными лапами.
Умирающий Иривальти заметил молодого человека с лепестком синего лотоса в петлице. При виде свиты молодого человека он почувствовал то же, что и остальные.
Брамин с усилием поднял над головой руки, громко воскликнул:
— Ты будешь магараджей!
И упал замертво.
За несколько минут индусы перебили всех малайцев до единого. Командир батальона, расталкивая ногою трупы, подошел к Фрике и на английском языке сообщил ему предсказание умирающего брамина.
Парижанин, с грехом пополам понимая английский язык, слушал и не верил своим ушам. Но почтение, с которым к нему относились, не позволило более сомневаться: его провозглашают магараджей Борнео!
ГЛАВА XV
Фрике не зазнается. — Фрике собирается составить министерство из своих отсутствующих друзей. — Прекрасное поведение тигра и обезьяны. — Фрике на троне. — Сабля бухарского эмира. — Неожиданный приход. — Дедушка и Мео показывают зубы. — Торжественная аудиенция, данная магараджей чрезвычайному уполномоченному лабуанского губернатора. — Гнусное обвинение.
С удовольствием констатируем факт, что Фрике нисколько не возгордился своим новым саном. Тщеславие было ему чуждо, и лесть не способна была вскружить ему голову.
— Магараджа Борнео!.. Каково?! Парижский гамен!.. Возможно ли это?.. Ничего, бывает и хуже.
В этих словах выразилось все презрение Фрике к благам жизни. Быть повелителем Борнео, решать судьбы миллиона подданных, обладать громадными богатствами — и все это выразилось у него коротенькой фразой: «Ничего, бывает и хуже!» Фрике был особенным человеком!
«Да, — говорил он сам себе, — трон, случайно подобранный во время мятежа, не может быть прочным. Эта история продлится самое большее двадцать четыре часа. Сегодня я магараджа, а завтра меня, чего доброго, повесят. Нужно воспользоваться случаем и ковать железо, пока горячо. У меня станут просить мест, должностей, отличий… Там увидим. Если бы Пьер де Галь был здесь, я бы назначил его морским министром. Это ему очень подошло бы. А с Мажесте что делать? Ах, из него вышел бы отличный министр общественных работ. Господину Андре я предложил бы портфель министра внутренних дел. Доктору… ну, этому я поручил бы министерство народного просвещения. Всех их сделал бы министрами!.. Отличное правительство было бы на Борнео… великолепный кабинет министров у магараджи. Но увы! В том-то и беда, что их здесь нет!.. Сипаи ко мне расположены, это видно. Надо воспользоваться этим и укрепить дворец, чтобы обезопасить свою царственную особу».
Но индусы не стали дожидаться распоряжений и успели уже под руководством своих офицеров укрепить не только дворец, но и все подступы к нему. Они работали дружно и умело, и на всю работу им понадобилось очень мало времени. Фрике, ничего не евший с самого утра, вздохнул наконец свободно и наскоро закусил в ожидании предстоящего боя, накормив также и зверей, изнемогавших от голода.