— А!.. Тогда объясни цель нашего прихода сюда… Смотри-ка, бойко ты по-ихнему болтаешь. Что они говорят?
— Что нас отведут к вождю.
— К какому еще вождю? Кто он такой? Если сам Сунгойя, я согласен, а если кто другой, тогда заговорят мои винтовки.
— Вождь — Сунгойя.
— В добрый час. Нечего больше и время тратить. Пусть ведут!
Фрике вскинул винтовку за плечо, сдвинул набекрень пробковый шлем, выгнул грудь колесом и пошел во главе своего отряда. Конвой пристроился с тыла и флангов. Сунгойя, несомненно, знал, как позаботиться о своей безопасности.
Парижанин первым вступил на поляну, посреди которой стоял укрепленный поселок. Опрятные хижины окружены бамбуковым забором, не в пример прочим туземным поселкам. Но не это заинтересовало Фрике. Удивительные звуки поразили его слух.
— Положительно — я сплю!.. Нет, не может быть.
Звуки раздавались все отчетливее.
— Раз, два! Раз, два!..
На площадке французский жандарм в полной форме обучал европейскому военному искусству пехотный отряд цвета черного дерева.
Их было около сотни, прикрытых лишь собственной стыдливостью да украшенных амулетами (гри-гри). Виноградный листок изображал тряпичный лоскуток.
«Для коллекции недоставало только этого, — подумал Фрике. — Наш жандарм положительно неподражаем».
Почтенный воин увидел друга, отсалютовал ему саблей, окинул отряд гипнотизирующим взглядом бравого командира и продолжил ученья.
— Стой!.. Равнение направо!.. На плечо!.. К ноге!.. Шагом, марш!.. — доносилось до парижанина.
Черные рекруты проделывали все это довольно исправно или, во всяком случае, усердно.
Но вот Барбантон степенно вложил саблю в ножны и направился наконец к парижанину, раскрывая объятия.
— Здравствуйте, дорогой Фрике. Знаете, я вас давно поджидаю и уже начал беспокоиться.
— Вы ждали меня? Вы что — колдун?
— Вовсе нет. Просто хорошо знаю своих друзей. Я был уверен, что вы пуститесь по моим следам и непременно догоните. Я, впрочем, позаботился послать вам отсюда людей навстречу.
— Кого это? Уж не тех ли, что мы встретили на прошлой неделе?
— Это наши, мы послали их, чтобы они провели вас сюда.
— Однако позвольте вас поздравить. Вы здесь генерал и командуете армией, хотя и черной. Это всегда очень лестно.
— Что ж, от безделья и то рукоделье. А моему приятелю Сунгойе очень хочется попасть в монархи.
«Удивительно! Жандарм — делатель королей!» — пробормотал про себя Фрике и прибавил вслух:
— Вы, значит, скоро собираетесь утвердить нашего друга Сунгойю на здешнем престоле?
— Да, мой друг. А пока обучаю его воинов.
— Удивляюсь одному: неужели они понимают ваши команды?
— Не понимают, а все-таки исполняют… механически.
— Как им это удается?
— А как у нас в армии инородцы, не понимая ни слова по-французски, заучивают команды? Так и они.
— Ясно.
— К тому же мои здешние рекруты вовсе не тупы — вон как выучились всего за неделю. Правда, у Сунгойи есть очень действенное средство, стимулирующее понятливость.
— Понимаю. Что-нибудь в немецком вкусе: оплеухи, палки…
— Нет. Он объявил, что тем, кто окажется бестолковым, отрубят голову. Вы и представить себе не можете, как подействовало это нехитрое средство. Однако пойдем в хижину. Важным персонам неприлично долго беседовать под открытым небом. Да и форму мне хочется скинуть: конечно, уважение она внушает, но жарко в ней невыносимо.
— Это ее вы так бережно увозили в чемодане, когда покидали улицу Лафайет?
— У меня во всем доме только это одно и было, чем я дорожил.
Сказано это было с таким чувством, что вся комичность положения, в котором оказался старый солдат, на время забылась. Не хотелось смеяться ни над его непризнанным генеральством, ни над тем, что эту глупость он принимал всерьез.
— Как месье Андре отнесся к моему… бегству?
— Очень жалеет и послал меня за вами.
— Я не вернусь на яхту, пока там моя жена. Лучше сделаюсь канаком и умру здесь.
— Ну что это вы! Желтая лихорадка не век будет продолжаться, и месье Андре отправит вашу сердечную половину в Европу с первым почтовым пароходом. Я и сам буду рад, когда она нас покинет. Знаете, едва она появилась, на нас посыпались беды и несчастья. Наш патрон сломал ногу, потом…
— Что вы говорите? Месье Андре?
Жандарм побледнел.
— Доктор говорит, что ничего опасного нет, но шесть недель надо лежать, а это для энергичного человека очень тяжело. Не случись этого, он бы тоже был здесь. Но это еще не все. С вашей женой тоже приключилась неприятность.
— Вот что, Фрике. Я вас очень люблю и очень дорожу вашей дружбой. Ради этой любви и этой дружбы дайте мне слово никогда при мне не упоминать о моей жене. Я ее имени не желаю больше слышать. Хорошо?
— Извольте, но только я вам должен сначала рассказать…
— Довольно. Ни слова. Вы мне обещали.
— Ну, как угодно, — согласился молодой человек. — В конце концов это не мое дело.
Друзья шли по длинной-длинной улице, застроенной по обеим сторонам хижинами и обсаженной красивыми тенистыми деревьями.
Позади хижин поляна была очищена огнем от пней, и на ней в изобилии росли бананы, маниок, сорго, просо.
Селение казалось более благоустроенным и опрятным, чем те, что встречались ближе к побережью. Бамбуковые хижины, крытые пальмовыми листьями, выглядели нарядно и даже кокетливо.
Фрике и Барбантон дошли до хижины, что была явно больше других. У дверей стоял часовой, молодецки взявший на караул. Барбантон отдал честь.
— Мы пришли, — сказал он.
ГЛАВА XIV
Претендент на престол. — Монарх — добрый парень. — Фрике узнает, что и он входит в состав правительства. — Три недели в ожидании. — Вооруженный мир. — Барбантон и «орлиный взгляд». — Наполеоновские позы. — Александр Македонский из Судана. — Не на что нацепить знаки отличия. — Воспоминание об украденном фетише. — Тревога. — Сунгойя пьет нашатырный спирт и готовится к битве. — Бой. — В обход. — Армия в плену.
Фрике и жандарм вошли в просторную комнату, где стояли два больших плетеных дивана из пальмовых листьев. На них можно было и сидеть, и спать.
Меблировку дополняли грубые скамьи, разнообразные вещи европейского производства, сундуки.
На одном из диванов сидел, поджав под себя ноги по-турецки, негр в матросских брюках на трехцветных подтяжках и фланелевой жилетке.
Вокруг него на сундуках сидели негры вовсе без одежды, зато в полном вооружении. Перед каждым стояла посудина с сорговым пивом.
Ведь было так жарко!
Человек, сидевший по-турецки, подал вошедшим правую руку, левая была занята — ею он поглаживал свою ногу. Потом величественным жестом пригласил их сесть рядом.
Парижанина он ласково приветствовал:
— Здравствуй, муше!
— Здравствуй, Сунгойя, — отвечал Фрике. — Ты теперь во всем великолепии. Очень рад тебя видеть.
— И Сунгойя рад видеть белого вождя. Белый вождь поможет Сунгойе одержать победу.
— Рады стараться, ваше величество, — шутливо отвечал молодой человек. — Сделаем для вас, что можем, хотя вы убежали с «Голубой антилопы» довольно бесцеремонно.
— Мой пошел с Бабато… Бабато большой генерал.
Негры постоянно коверкают иностранные слова, особенно имена собственные.
— Правда, мой жандарм выдающийся военный и притом глубокий теоретик.
— Великий вождь муше Адли не приехал?
— Нет. Он выезжает только в случаях особой важности.
Про сломанную ногу парижанин не счел нужным сообщать.
— Впрочем, — добавил он, — довольно будет и одного Барбантона. Не так ли, генерал?
— Разумеется, — отвечал отставной жандарм, польщенный отзывом о своих военных способностях. — К тому же главное сделано.
— Действительно, я ожидал, что застану вас сражающимися, а вы тут благодушествуете, спихнув прежнего правителя с трона. Очень рад за Сунгойю, ведь это, деликатно выражаясь, наш бывший служащий, а теперь — глядите-ка! — какая важная персона.
В сторону Фрике проговорил:
— Вот бы напомнить, что он стащил у генеральской супруги медальон-фетиш. Но нет! Молчание! Барбантон не желает слушать… Странная, однако, бывает судьба: товарищ мой попадает в генералы, а лотерейный билет его жены превращается в талисман для негра-претендента на престол и дает моральное право на государственный переворот. Тут есть над чем пофилософствовать. Но — молчание, молчание!
— Это произошло очень просто, — продолжал Барбантон, видя, что его друг молчит. — Когда мы плыли на пироге, Сунгойю всюду узнавали и провозглашали королем. Я этому отчасти содействовал. Дело в том, что Сунгойя проведал, что у меня в чемодане мой прежний мундир, и заставил надеть его. Мундир — великое дело не только у нас во Франции, но даже здесь. Воздействие его велико. К нам отовсюду начали стекаться люди. Число приверженцев росло, как снежный ком.
— Снежный ком и — негры. Хорошенькое сопоставление. Мне нравится.
— Так говорится. Одним словом, у нас собралось такое большое войско, что мы без выстрела вступили в столицу.
— Значит, все сделано и вам незачем больше здесь оставаться.
— Напротив, у нас много дел впереди. Мы, в сущности, находимся в осаде, хотя это и не заметно. Каждый час ожидаем нападения. Вот почему я и обнес дома забором, а солдат ежедневно муштрую. Мало одержать верх, победу надо упрочить.
— Это так, — подтвердил Сунгойя.
С французским языком он, пока жил в колонии, освоился настолько, что понимал разговор вполне, хотя сам говорил с трудом.
— Хорошо. А потом что?
— Потом? Ну, будем почивать на лаврах, охотиться, кататься на лодке, а когда отступит желтая лихорадка, вернемся на яхту… Полагаю, на сегодня аудиенция закончилась. Мы посидели на диване у его величества и благодаря этому стали сановниками первого класса. Формальность очень важная, теперь все будут нам повиноваться.