растью знатная шотландская леди, которая, когда он последовал за мной во Францию, погналась за ним так же поспешно и с таким же пылом. Нимало не ревнуя ко мне как к своей сопернице, она навещала меня, просила помочь ей в любви, и растянувшись во весь рост на полу перед камином, плакала и кричала, как умалишенная.
Она горько жаловалась мне, что он только однажды пошел ей навстречу, и страстно умоляла дать ей возможность повидаться с ним у меня. Но я постаралась избавиться от нее, как только поняла ее намерения.
Мы пробыли в Париже некоторое время, и я познакомилась с сестрой мадам ла Т. По слухам, она была любовницей принца К., отличалась умом и чрезвычайно любила развлечения, хотя заботилась о своей репутации, живя весьма респектабельно с мужем и матерью. Эта леди, заметив, что ее любовник неравнодушен ко мне, что ставило меня в неловкое положение по отношению к ней, употребляла все свое искусство и красноречие, убеждая меня уступить его любви. Ибо она взяла себе за правило угождать ему всеми способами. Я была поражена такой неделикатной услужливостью и отвергла ее просьбу как несовместную с моим положением; узы, налагаемые им, я считала столь же нерушимыми, как супружеские, а мое положение — обязывающим еще больше, чем вынужденный или противоестественный брак.
По возвращении в Англию мы жили в мире и согласии. Для счастья мне не хватало только одного, самого для меня необходимого: я разумею очаровательную нежность и восторженную любовь. Сердце лорда Б., кажется, было восприимчиво к нежным чувствам; а я, со своей стороны, чувствовала к нему неизменную привязанность. Я относилась с крайней внимательностью и заботливостью к его благополучию и любила его, как сына. Но все же в сердце моем была какая-то пустота. Не хватало того пыла, восторга, безумия страсти, которое было знакомо мне раньше. Маленький божок не властвовал над моим сердцем. Я не могла удержаться, чтобы не вспоминать счастливых, восхитительных минут, пережитых мною с мистером С. Если бы я лучше знала жизнь, эти наслажденья я бы променяла на тогдашнее мое состояние; хотя я тогда и была лишена чудесных мгновений, но зато избавлена от забот и тревог, с ними связанных. Но я всегда была сумасбродной в своих понятиях о счастье и свое спокойствие приписывала скучной и однообразной жизни.
В то время как чувства мои спали, мой бывший муж, получив значительное состояние, прислал послание, сулящее мне в подарок, если я оставлю лорда Б., дом с обстановкой, где я могу жить в полном довольстве, не опасаясь его посещений, разве только мне самой захочется его принять. Он сделал это предложение, так как я всегда заявляла ему, что если бы он, лишая меня средств к существованию, не принуждал к необходимости отдаться под защиту кого бы то ни было, я никогда не дала бы обществу ни малейшего повода порочить мою репутацию, и как только он предоставит мне возможность жить самостоятельно, я освобожусь от теперешней моей зависимости. Поэтому я решила остаться верной своему слову и приняла его предложение с условием, что всецело собой распоряжаюсь и он может переступить порог моего дома только как гость или друг.
Эти условия он скрепил своим словом и честью, цену которым я тогда не знала, и дом был обставлен по моим указаниям. Я сообщила о своем намерении лорду Б., он согласился на мой переезд с оговоркой, что я по-прежнему буду с ним встречаться. Я написала также его родственнику, мистеру Б., ответившему мне, что поздно давать советы, когда решение уже принято. Все мои друзья и знакомые одобрили такой план, хотя в ту пору я совершила один из самых непростительных поступков, свидетельствовавший о величайшей неблагодарности по отношению к моему благодетелю; в этом я вскоре раскаялась и всегда буду раскаиваться и обвинять себя. Да, общество не может судить о личных делах!
Когда приблизилась наша разлука, лорд Б. стал мрачным и недовольным и даже умолял меня отложить мое решение. Но я ему сказала, что все уже приготовлено для моего переезда и я не могу взять назад согласие, не подвергаясь обвинению в глупости и сумасбродстве. В день моего отъезда мистер Б. приводил все доводы, какие был в состоянии придумать, чтобы отговорить меня от переезда; я дала ему тот же ответ, который удовлетворил его друга. Видя, что я остаюсь непреклонной, он разразился слезами, восклицая: «Клянусь богом, если лорд Б. может это вынести, я не могу!» Я была как громом поражена: хотя мне и говорили, что мистер Б. в меня влюблен, я не придавала значения этим словам, так как он никогда не заикался о своем чувстве, и это был первый намек, сорвавшийся с его уст в моем присутствии. Я так была тогда изумлена, столь внезапным изъяснением чувств, что ничего не ответила; попрощавшись, я вышла, размышляя об этом неожиданном признании.
Лорд Б., как меня уведомили, в течение целой ночи не говорил ни слова, и принял так близко к сердцу нашу разлуку, что прошло не меньше двух лет, прежде чем улеглась его скорбь. Об этом я узнала из его собственных уст и просила прощения за мой уход от него, причинивший ему столько огорчений; однако я сама никогда не прощу себе этого поступка.
Что касается мистера Б., он был так сокрушен своим горем и делал такие усилия подавить свою скорбь, что это едва не стоило ему жизни. Ночью был приглашен к нему доктор С., который нашел его задыхающимся. Доктор С. догадался о причине, когда узнал, что я покинула дом. Таким образом, я была единственным из заинтересованных лиц, которое не имело понятия о его любви. Ибо я торжественно заявляю, что он никогда не давал ни малейшего повода подозревать об этом, пока я жила с его родственником; он был слишком благороден и не помышлял о том, чтобы занять место своего друга, и был слишком хорошего обо мне мнения, чтобы надеяться на успех своих домогательств.
Хотя моя любовь к лорду Б. не была столь нежной и восторженной, как та страсть, какую я питала к мистеру С., но моя верность оставалась нерушимой, и я думала только о нем, пока не решила покинуть его, после чего, признаюсь, я слегка поощрила искательства нового поклонника, сказав ему, что в скором времени я буду сама себе госпожа, тогда как теперь я не могу собой располагать.
Я наслаждалась моим новым домом, как маленьким раем. В нем были все удобства; каждая вещь была новой и потому приятной, и все находилось в полном моем распоряжении. У меня была компаньонка, родственница, очень хорошая женщина, с которой я поддерживала дружеские отношения. Меня навещали знатные особы (я имею в виду мужчин; женщины давно покинули меня); я часто посещала все приличные места общественных увеселений, и еженедельно у меня в доме бывал концерт. Дни мои текли счастливо и спокойно, пока моей радости не отравило досадное поведение супруга, который снова стал назойливо домогаться, чтобы я с ним жила, а также возрастающее беспокойство лорда Б.; хотя он еще не прекратил посещений, но получил ясное понятие, что я намереваюсь порвать наши отношения. Это открытие вызвало такую бурю ревности и отчаяния в его груди, что он держал меня в постоянной тревоге. Он ежечасно посылал мне письма, подписывал их своею кровью и неистовствовал, как безумный, то попрекая меня за неблагодарность, то восхваляя мое поведение. Он обещал принести в жертву все ради моей любви, немедленно покинуть королевство и поселиться со мной навсегда в любой части света, которую я пожелала бы выбрать.
Это были великодушные и соблазнительные предложения; но меня окружали советчики, не совсем беспристрастные, которые отговаривали меня принять предложения моего любовника под предлогом, что мой муж будет глубоко оскорблен моим согласием. Я прислушивалась к их советам и закалила свое сердце против мольбы и мучений лорда Б. Мое поведение в данном случае совершенно необъяснимо; единственный раз в жизни я оказалась бессильной перед увещаниями. Печальное состояние лорда Б. могло смягчить любое сердце, но только не мое, хотя у меня было сердце крайне чувствительное. Он прибегал к своему кузену за помощью, чтобы тот защищал его передо мной, пока этот джентльмен не отказался от поручений, откровенно ему заявив, что его собственное сердце отдано мне, и потому он не может выполнять эту обязанность честно и добросовестно. И действительно, мистер Б. решил меня избегать, пока мы с лордом не придем к какому-нибудь окончательному решению, которое откладывалось благодаря упорству лорда Б. Последний не потерял надежд даже и тогда, когда я притворилась, будто другой завоевал мое сердце, и в ответ на это сказал, что со временем моя любовь к нему может еще воскреснуть.
Тем не менее наши встречи постепенно прекратились. Тогда мистер Б. возобновил посещения, и много приятных и счастливых часов мы провели вместе. Но ни он, ни кто-либо из тех, кого я в ту пору принимала, не получили привилегии называться счастливым любовником. Я знала, что он любит меня до безумия, но не могла отблагодарить его за такую страсть ничем иным, кроме самого глубокого уважения и почитания его добродетелей, столь высоких и благородных. Я должна была бы нарисовать его характер весьма тщательно, но слишком много времени отняло бы описание его достоинств; только один человек из всех, мне известных, отчасти напоминал его: то был лорд Ф., о котором я скажу дальше.
Примерно в это время сердце мое снова обрело способность любить. Я написала письмо моему бывшему любовнику мистеру С. с просьбой прислать мне мой портрет, находившийся у него, чтобы я могла снять с него копию. Он переслал мне его с моим адвокатом, которому поручил спросить меня, буду ли я на ближайшем маскараде. Это любопытство произвело странное впечатление на меня. Сердце у меня забилось при этом вопросе, и пылкому воображению рисовалась тысяча счастливых предзнаменований. Я ответила утвердительно, и мы случайно встретились на балу. Без волнения я не могла его видеть. Когда он обратился ко мне с приветствием, знакомый голос заставил мое сердце задрожать, как дрожит музыкальная струна, звучащая в унисон. Картины минувшей любви, которые потускнели благодаря истекшему времени и разлуке и затянулись дымкой, вновь возникли передо мной при его появлении. Я простила ему все, что из-за него вынесла, так как он был подлинным владыкой моего сердца, и наши прежние отношения возобновились.